Есть что у них? Аксинья глазами показала на девицу. Дочь зажиточного Якова кусочек лакомый, много женихов посватаются в этом году к юнице.
Прасковья кивнула, подмигнула лукаво:
Никашка не промах. Авось что выгорит.
Прижилась семья Прасковьина в деревне, когда-нибудь своими станут, еловскими. Но породниться со старостой другой расклад. Большая честь и удача.
Дочь Прасковьи, Лукерья, Лукаша, к матери не подходит, стоит вместе с Еннафой, прижимает братика к себе. Когда козел выделывает финты возле двухлетнего Павлушки, он поднимает ор, размазывает испуганные слезы по лицу. Лукерья гладит его по лысой голове, что-то шепчет.
Испугался твой младший, смеется Аксинья. Она разглядывает дочку, но та лишь таращит и так круглые глаза, крутит удивленно головой. Русалке Сусанну не напугать.
Поорет да перестанет. Лукашка успокоит мальца, машет рукой Прасковья.
Павлушка не успокаивается, плач становится все громче и ожесточеннее, но Еннафа поднимает мальчонку на руки, прижимает к себе, улыбается строгим ртом. Павка трясется, видно, икает, сразу не разглядеть, но скоро затихает в заботливых руках. Еннафа, злая нелюдимая Еннафа каждый вечер благодарит всех святых за милость, что явилась ей в виде жилицы с детьми. Вместо внуков ей Никашка, Лукерья и особенно мелкий Павка.
Павлушка не успокаивается, плач становится все громче и ожесточеннее, но Еннафа поднимает мальчонку на руки, прижимает к себе, улыбается строгим ртом. Павка трясется, видно, икает, сразу не разглядеть, но скоро затихает в заботливых руках. Еннафа, злая нелюдимая Еннафа каждый вечер благодарит всех святых за милость, что явилась ей в виде жилицы с детьми. Вместо внуков ей Никашка, Лукерья и особенно мелкий Павка.
Русалом мой выступает. А лошадь кто? Параскева занята разглядыванием ряженых.
Лошадь старательно изображает Глебка, младший брат Игната. Аксинья отводит глаза от него, невмоготу глядеть на высокого, чуть сгорбленного парня. Он в тот страшный день бросил камень в грешницу, а попал в безвинного ее брата. Игнат выгораживал младшего, клялся-божился, что Глебка мирный, на пакости не горазд но Аксинья доверяла своей памяти.
Долго разглядывал народ, кто рогатую козлиную голову нацепил по поверью, ждет его удача большая.
Демьян козла изображает! Вот мужик озорной. Параскева радуется, хлопает в ладоши.
Заяц бережно приобнял Марфу. На ее живот, различимый и в просторном платье, косятся бабы. Семен, окруженный мужиками и парнями, рассказывает какую-то шутку. Ухмыляется Яков, гогочет Игнат, ощеривает беззубый рот Макар. Семена ржаные, ячменные, овсяные упали в благодатную почву, можно на вечер забыть о хлопотах и окунуться в игру.
Русалка со своими подручными окунулась в Усолку, побрызгала на детвору, пошла вброд туда, где воды мелкой реки и ветви прибрежного ивняка сомкнулись сплошной полосой. Народ скоро разошелся по домам, мимоходом обсуждая игру ряженых и проводы весны, а особенно пузатую Марфу. А еще Аксинью, что нахально вышла с вымеском и не отводила немытых черных глаз от порядочных людей.
Запаренные с горстью зерна крапива, щавель, луковицы сараны, зеленый лук источали на всю избу густой травяной дух. Аксинья с Матвейкой исхаживали версты в поисках съедобных лесных даров. Бескормица чуть разжала свои цепкие пальцы, лето полезло в котелок зелеными травами.
Она! Она! Тошка перепрыгнул через забор, впопыхах забыл о калитке.
Что случилось? Спрашивая, Аксинья уже знала ответ.
Бабская немочь Как сказать?..
Рожает?
Да Да. Мальчишка мотал головой так, что она того и гляди могла оторваться. Тебя зовет.
Передай, иду я.
Прошедшая зима с весной были бедны на появление младенцев. Сама природа женская, что ль, знала: настали трудные времена, и новая жизнь, новый голодный рот станут испытанием для каждой семьи. Марфа первой на все окрестные деревни произведёт на свет каганьку, возвестит о том, что жизнь всегда торжествует над смертью.
Изба Марфы встретила ее запахами запаренной брюквы и детским плачем. Пятилетняя Нюрка, глядя на корчащуюся от потуг Марфу, вопила, заливалась слезами:
Боюсь я Ты не умирай, мамушка! Она вцепилась в подол Марфы с такой силой, что Аксинья еле разжала пухлые пальцы.
Ты не бойся, заюшка. Все хорошо будет. Георгий, уведи Нюру в мою избу. Там Матвейка, приглядит он. И Тошку туда отправь, не надо ему смотреть.
Да Да. Заяц кивал с очумелым видом, кажется, не понимая ни слова.
Георгий! Слышишь меня?
Слышу.
Сам сходи к Прасковье, к Катерине Помощницы мне нужны.
Умрет она? Умрет. Заяц прошептал эти слова. Будто что-то решенное.
Вы сдурели совсем? Одна орет, второй беду кличет
Ульянка
Опять. Аксинья погладила по плечу Марфу, успокоила. Нескоро еще, голубушка. Дыши так, будто сено гребешь. Медленно, размеренно. Приду сейчас, мужа твоего вразумлю
Она затащила вялого Гошу в сени, крикнула прямо в ухо:
Ты что про Ульянку трещишь?! Забудь!
Сон недавно был Она сказала, что мальчик мертвый родится. Мне в наказание.
Нет Ульянки. Умерла она! Сгнила давно в земле.
Она в мавку[11] обратилась. Мстит теперь мне. Георгий затрясся в беззвучных рыданиях.
Да чтоб тебя! Дурень. Ты про нее помнишь, потому и силу имеет. Забудь исчезнет.
Мертвый сын Мертвый. Заяц повторял страшные слова как заклятие.
Очнись. Со всей силой Аксинья ударила его по щеке. Правая. Левая. Опять правая. Голова мужика болталась из стороны в сторону. Помощь мне твоя нужна.
Что? заморгал, повел русой головой.
Прасковью с Катериной приведи. Сейчас.
Ага.
Аксинья привалилась к стенке. Еще вечность до появления ребенка на свет, у старородящей-то матери, а ведунья устала. От глупости. От безвольности. От мужской трусости.
Аксинья привалилась к стенке. Еще вечность до появления ребенка на свет, у старородящей-то матери, а ведунья устала. От глупости. От безвольности. От мужской трусости.
Кровь была повсюду. Темными каплями застыла на соломенном тюфяке. На полу. На Аксиньиных руках. На лице Прасковьи. Кровавый мир.
О, Пресвятая Богородица, Мать наша милосердная! Яви на нас, в печали сущих и во грехах всегда пребывающих рабов твоих губы выговаривали благословенные слова, а вера таяла.
В полдень Аксинья пришла к Марфе, а сейчас близилось утро следующего дня, Воскресного Дня Всех Святых. Ребенок отказывался появляться на свет.
Заяц за прошедшее время измаял свою душу до самого дна. Уложив детишек в Аксиньиной избе довольные, они заснули на печи в обнимку, пришел домой, сел на чурбан возле крыльца. «Не уйду», неразборчиво бурчал Георгий в темноту. Аксинья выходила на улицу, чтобы вдохнуть хмельного воздуха июньской ночи и успокоить Марфиного мужа. Порой Прасковья утешала Георгия, говорила ничего не значащие слова, должные смягчить тревогу. Но он не слушал их ласковых речей, замкнулся в своих страхах и воспоминаниях.
Утешение не приходило. Катерина ушла в полночь, беспокоясь о своем малом сыне. Она послушно выполняла все просьбы Аксиньи, но взгляд ее был сух, движения скупы. «Осуждает», понимала Аксинья, но слова оправдания, слова о том, что не виновата она, «не было, крест тебе, не было ничего с Семеном», скрипели где-то внутри, но наружу не вылезали.
Как и дитя Марфы.
Георгий!
Исхудавший, с лихорадочным блеском в глазах Георгий был не похож на себя обычного, вальяжного, веселого увальня.
Что я скажу тебе, то делай. Не спрашивай меня. Делай.
Он вперил в нее красные, чумные глаза. Слышит иль нет?
Мать-сыра земля, помоги ты любушке моей, забери ее боль в свое чрево, впитай кровь в траву, вытри пот ветром, напои дождем, огради от лиха. Повторяй
Мать-сыра земля Не поможет, не поможет ей
Нет, повторяй Мать-сыра земля, отдай мне сына моего, не бери его в дети свои, нужен он в мире нашем, забери его боль Полузабытые слова, что шептала много лет назад Гречанка над умирающей роженицей, будто огнем начертались в голове Аксиньи. Вокруг избы ходи да говори. И не останавливайся, слышишь?!
Дюжину раз повторил измученный муж заклинания, прежде чем запомнил.
И первые слова не позабудь, Георгий
Теперь женщины слышали его монотонный голос, умолявший неведомые силы помочь. Слова заклятия, старого, как сама земля, оборачивались вокруг избы, и невнятное, жалкое бормотание Георгия Зайца навевало тягостную дрему на Аксинью и Параскеву. Можно ли надеяться, что Мать-сыра земля услышит и поможет
Марфа не стонала, затихла, пышные косы ее залило потом, рот искривился в страдальческой гримасе. Аксинья забылась коротким сном, сидя у лавки.
Аксинька, померла она, что ль?
Знахарка еле вырвалась из тяжелого сна, прижала щеку к груди роженицы.
Не померла. Он молится?
Бубнит
Застучал, загремел ветер, налетевший на деревню как разбойник. На рассвете шум заглушил усталый голос Георгия. Пошел дождь, неистовый ливень, какой редко случается в эту пору.
К обеду Марфа родила слабого, синюшного сына, а сама впала в забытье. Георгий прижал к себе тщедушное тельце и заплакал, не стыдясь баб.
Глава II
Дьявольское искушение
1. В зубах
Сладкоголосые птицы тихо перекликались, порхали с ветви на ветвь. Солнце зависло над Усолкой, окрасило ее червенно-багряными и золотыми всполохами. Аксинья сидела, прислонившись к высокой березе, прижала к себе маленькую Нюту, укутала ее в шерстяное одеяло. Ночь медленно подкралась на темных лапах, зажгла звезды, открыла для лесных зверей охоту.
Совсем рядом с Аксиньей в кустах завозился кто-то крупный и нетерпеливый. Резанул по ушам вой, она вскочила и стала лихорадочно оглядываться. Вой становился все громче и скоро заполнил собой весь лес. Сердце замерло, а потом забилось в лихорадочной пляске: как выжить?
Черный как ночь волк с горящими темными глазами выскочил на опушку. Он долго смотрел на женщину с ребенком и ощерил пасть, полную острых зубов.
Ты дитя не трогай, меня возьми. Голос женщины почти не дрожал.
Волк поднял голову и завыл, душа наполнилась тоской и горечью. Скоро ему ответил второй волк, и их протяжная песня продолжалась долго, сплеталась в единый протяжный звук, потом распадалась на два голоса, потом вновь соединялась красивым и пугающим напевом.
Черный волк опустил морду и подскочил к Аксинье, вгрызся в руку Стрелой из чащи вылетело что-то светлое, сцепилось в один клубок с черным зверем, лишь клочья шерсти летели в стороны, прямо в лицо Аксинье. Она согнулась, закрыла телом дочь Нюта открыла глаза и шепнула, не выказав ни малейшего страха: