На освободившиеся должности назначались вчерашние командиры батальонов и полков, не имевшие необходимого уровня организаторской деятельности и навыков боевого управления крупными воинскими соединениями. В частности, в таком звене как дивизия «около 37 % командиров находились в должности менее 6 месяце, армия и того больше 50 %. Еще более удручающая картина наблюдалась в авиации. В звеньях авиакорпус авиадивизия эти цифры достигали 100 % и 91,4 % соответственно. 13 % командиров вообще не имели военного образования»[66].
Страх перед возможными репрессиями, когда молодые командиры больше боялись не врага, а сотрудника своей контрразведки, вынуждал их согласовывать каждое свое действие с вышестоящим начальством. Кроме того, инициативу и умение принимать решения по ситуации, складывающейся на поле боя, убивали устаревшие, не соответствовавшие реалиям, положения действующих уставов. Также негативно влияли на уровень боевой готовности Красной армии низкая общая и техническая подготовка младшего командного состава. В подавляющем своем большинстве они имели 4 класса образования, в вермахте 7. Поэтому поступающая на вооружение в части Красной армии новая техника эксплуатировалась, мягко говоря, не эффективно.
Еще одним и немаловажным фактором, повлиявшим на начальный ход войны, стало то, что в первые ее недели Красная армия сражалась на территории, население которой в значительной степени, если не враждебно относилось к советской власти, то, по крайней мере, не питало к ней любви. За два года с сентября 1939 года, после присоединения к СССР западных территорий Украины и Белоруссии и вхождения в его состав стран Балтии, населению, проживавшему на этих территориях, пришлось пережить болезненную, а нередко насильственную перестройку уклада своей жизни и быта. Поэтому для многих Гитлер с его частной собственностью и строгим порядком казался ближе, чем Сталин с его колхозами и всевластием советской бюрократии.
Вот в таком качественном состоянии Вооруженные силы СССР подошли к войне. Если брать количественную сторону, то она по ряду позиций имела существенное преимущество перед вермахтом. По состоянию на 22.06.41 г. Красная армия «превосходила вермахт в сухопутных войсках в 1,12 раза, авиации в 1,54 раза, танках в 2,77 раз. Уступала она ему в общей численности личного состава: против 8,5 миллионов человек, имела 5,5 миллиона человек»[67].
Цена потерь
К сожалению, это количественное превосходство советских войск было бездарно, если не сказать преступно, утеряно. Причинами являлись слабая подготовка командных кадров и низкая эффективность боевого управления войсками. Об этом красноречивее всяких слов говорят сухие цифры, содержащиеся в донесениях и сводках командования фронтов, поступавших в Генштаб.
Историк и исследователь М. Слоним, ссылаясь на данные из архива МО РФ, приводит следующие цифры:
«за 42 дня боев части Юго-Западного фронта потеряли свыше 4 тысяч танков и около 300350 тысяч личного состава 60 % от общей численности. Гитлеровцы 108 танков и 10 151 человек 7,7 % от общей численности»[68].
В подтверждение этих цифровых показателей он ссылается на боевое донесение штаба Юго-Западного фронта от 15.07.41 г. «Сведения за соединения и отдельные части, входящие в состав фронта». В нем содержатся данные по 28 дивизиям. Из них следовало, что среднее число потерь по дивизии составило 4086 человек.
Но самое убийственное для советского командования крылось не в огромной цифре потерь, а в их характере. Его раскрывает донесение штаба 37-й танковой дивизии, входившей в состав 15-го мехкорпуса. Скупые цифры говорят сами за себя и не требуют комментариев: «убито: 103 чел., ранено: 280 чел., пропали без вести: 653 чел.», и самая печальная цифра, характеризующая уровень боевого управления командирами своими подчиненными, «убыли по другим причинам 2040 чел.»[69].
Но самое убийственное для советского командования крылось не в огромной цифре потерь, а в их характере. Его раскрывает донесение штаба 37-й танковой дивизии, входившей в состав 15-го мехкорпуса. Скупые цифры говорят сами за себя и не требуют комментариев: «убито: 103 чел., ранено: 280 чел., пропали без вести: 653 чел.», и самая печальная цифра, характеризующая уровень боевого управления командирами своими подчиненными, «убыли по другим причинам 2040 чел.»[69].
Приведенная выше статистика потерь: 103, 280, 653 и 2040 вызывает не столько вопросы, сколько изумление. Убитых оказалось почти в 27 раз меньше, чем тех, кто «убыл по другой причине»!
Возможно, то был вопиющий случай? К сожалению, это не так. Летом и осенью 1941 года то был, так сказать, общий удручающий диагноз для всей Красной армии.
34-я танковая дивизия полковника А. Васильева являлась одной из самых боеспособных дивизий Юго-Западного фронта. В июне июле она серьезно потрепала гитлеровцев и удостоилась того, что о ней доложили высшему командованию вермахта. Но и в ней оказалось немало тех, кто «убыл по другим причинам».
В августе 1941 года из 34-й танковой дивизии в штаб Юго-Западного фронта поступило очередное донесение. В нем сообщалось о «209 убитых, 456 раненых и заболевших, 4388 пропавших без вести?!»[70]
Такие же удивительные превращения происходили и с боевой техникой советских дивизий. В документальном сборнике «Гриф секретности снят. Потери ВС СССР» приводится цифра ее потерь по Юго-Западному фронту. По состоянию на 06.09.41 г. они составили 4381 танк (90 % всего парка).
Так, 2-я танковая дивизия (4-й мехкорпус) имела на вооружении: «новейшие танки: КВ 50 ед., Т-34 140 ед., а также 122 исправных танка старых образцов».
К 13.07.1941 г. в ее составе находилось всего «9 танков, 600 бойцов МСП, она занимает оборону на широком фронте: Андрушевка, Мал. Клитенка, Кропивна». (Журнал боевых действий 2-й танковой дивизии).
В предыдущей записи журнала содержится отметка о потере 50 танков в боях. Об остальных 253 танках не говорится ни слова.
Аналогичная картина имела место в 8-й танковой дивизии. К докладу о боевых действиях дивизии приложена «Ведомость наличия боевых и вспомогательных машин». Она показывает исключительную живучесть вспомогательных машин в сравнении с танками. Так, согласно Ведомости к 01.08.1941 г. из 312 танков, числившихся за дивизией, осталось всего 3 единицы (?!), из 572 грузовиков ЗИС-5 уцелело 317, 360 ГАЗ 139, а из 23 легковушек 17 продолжали исправно возить военачальников.
Ответ на эту загадочную арифметику может дать запись одного из руководителей Генштаба Красной армии, выполненная на таблице с данными количества убыли танков и машин 2-го и 18-го мехкорпусов Южного фронта. Цифры потерь (они близки к тем, что приведены в донесении по 8-й т. д.) подчеркнуты его рукой, а внизу листа имеется приписка:
«ясно тылами не руководили, они поддались панике и драпанули, оставив корпуса без б. припасов и ГСМ»[71].
В целом потери Вооруженных сил Советского Союза в июле сентябре 1941 года составили:
«безвозвратные: убито и умерло на этапе санобработки 465 400 человек, пропали без вести и попали в плен 2 335 500 человек. Последняя цифра составила 52,2 % от общей численности потерь»[72].
Делай как я
Неорганизованность, потеря боевого управления, непрофессионализм командных кадров и растерянность, царившие в рядах Красной армии, а также ряд других факторов работал на гитлеровцев и тем самым обеспечил вермахту временный успех в войне. Вместе с тем тот урон, что понесла Красная армия, мог быть значительно ниже, если бы во главе бригад, дивизий и армий стояли грамотные, решительные и инициативные командиры. Люди, знающие службу не понаслышке, подтвердят: в боевой обстановке для подчиненных одним из важнейших условий их осмысленных действий и готовности пойти на жертвы, является уверенность командира в себе и подчиненных, бережное отношение к их жизням, наличие воли действовать по реально складывающейся обстановке, а не по «слепым» приказам сверху.
В 1941 году большинство советских командиров, к сожалению, не обладало такими качествами. Это была не их вина, а беда, порожденная репрессиями 19371938 годов. Убитая страхом ареста, снятия с должности способность к самостоятельным действиям, привычка по каждому поводу согласовывать свое решение с вышестоящими командирами и партийными органами, оказались губительными для сотен тысяч красноармейцев в критической обстановке начала войны.
В 1941 году большинство советских командиров, к сожалению, не обладало такими качествами. Это была не их вина, а беда, порожденная репрессиями 19371938 годов. Убитая страхом ареста, снятия с должности способность к самостоятельным действиям, привычка по каждому поводу согласовывать свое решение с вышестоящими командирами и партийными органами, оказались губительными для сотен тысяч красноармейцев в критической обстановке начала войны.
К счастью, были и другие командиры. Их профессионализм, мужество и воля позволили Красной армии ценой огромных жертв сорвать гитлеровский блицкриг. Именно они и их подчиненные, воспитанные в духе патриотизма и любви к Родине, знавшие хорошо свое дело и заложили фундамент будущей победы. Примером тому были жизнь и боевая деятельность Ивана Лаврентьевича Устинова.
Войну он начинал лейтенантом, оперуполномоченным особого отдела НКВД, в 19701974 году в звании генерал-лейтенанта руководил военной контрразведкой КГБ при Совете Министров СССР. Простой паренек из уральской глубинки, с 6 лет познавший, что такое тяжкий труд, перед которым советская власть открыла двери школы, фельдшерских курсов, а затем и Камышловского военно-пехотного училища, Устинов готов был стоять за нее насмерть. Таких как он в Красной армии, к счастью, было большинство.
После окончания военного училища в июне 1941 года он получил распределение в Белорусский особый военный округ. Как и все лейтенанты, мечтал о военной карьере, но здесь в его судьбе произошел неожиданный поворот. После беседы с начальником особого отдела 16 армии полковником В. Шилиным, ему пришлось поменять род службы. Устинова назначили на должность оперуполномоченного особого отдела дивизии. Среди его сотрудников он оказался единственным кадровым офицером. Остальные были бывшими партийными и комсомольскими работниками, которых партия направила на «укрепление органов безопасности после их очистки от троцкистских элементов и предателей». Вот такой оказалась военная контрразведка в час испытаний для армии и страны.