И думая об этом, она машинально гладила живот и шептала безостановочно это дурацкое имя-прозвище «ласточка», как будто ее собственная судьба зависела лишь от одного благоволения заключенного в ней существа.
На привале, который Ян предложил устроить у полуразрушенной исанской башни, она спросила его:
Почему башня?
Ян, который только что приволок из какого-то тайника охапку припасенного кем-то хвороста оглянулся на тающую в темноте руину и пожал плечами:
Горы. Здесь всегда были переплетены гостеприимство и опаска. Мало людей, значит мало встреч, каждая словно столкновение в неведомым. Как еще здесь жить? Крепкие двери не помогут. Поэтому башни. Камня вокруг много. Извести или глины тоже хватает. И навоз идет в дело. По-разному. Зависит от высоты башни. Ее поднимают насколько хватает сил и терпения, а потом нижнюю треть, а порой и половину забивают камнем. В монолит. Так что, стучать в дверь такого жилища непросто. Надо еще до этой двери допрыгнуть.
Но эта башня брошена, заметила Гледа.
Последняя на этом склоне, кивнул Ян. Выше днем можно разглядеть руины еще нескольких. Люди имеют свойство меняться. От поколения к поколению, да и вообще. Или, будь ты дочерью горца, безропотно продолжала бы семейные традиции?
Я не знаю задумалась, поглаживая живот, Гледа. Позови ко мне одну из сестриц.
Я не знаю задумалась, поглаживая живот, Гледа. Позови ко мне одну из сестриц.
Как она и ожидала, к ней подошли обе.
Кажется, дело пошло на четвертый месяц, заметила одна из них, приглядываясь к Гледе. Разреши?
Не дождавшись ответа, Андра или Фошта опустилась на колени, согнулась и осторожно прижалась к животу Гледы ухом. Прошептала через пару секунд:
Шевелится! Ребеночек! Надо же
Что скажешь? спросила ее Гледа. Думаешь, можно начать новую семейную сагу с чистого пергамента? Обозвать непорочным зачатием? Затеять какой-нибудь новый храм или еще что? Воспитать из этого нечто чистое и невинное?
Не получится, хмыкнула та сестрица, что стояла чуть поодаль. Сама знаешь, порой и за девять месяцев выносить что-то приличное не удается. Каким-то чудом из прекрасных и трогательных младенцев зачастую получаются и людоеды, и негодяи, и мерзавцы, и убийцы.
Вроде вас? спросила Гледа.
Ну, начинается, протянула, вставая с колен, первая сестрица.
Откуда вы? спросила Гледа.
Из Райдонского монастыря, ответили они хором.
Вы что же, родились там? не поняла Гледа.
Нет, хмыкнула одна из сестриц. Нас продали.
Продали? подняла брови Гледа.
Именно так, процедила сквозь зубы одна из сестриц. Принесли в грязных пеленках и отдали настоятельнице за несколько серебряных монет. Поэтому мы ее собственность.
Подождите, замотала головой Гледа. Но как же Вы же вроде бы служили моему дяде? Он был убит, контракт ваш закончился. Разве вы уже не свободны?
Свободны, развела руками вторая сестрица. Только эта наша свобода требует определенного ярлыка. Подтверждения. Мы, конечно, можем обойтись и без него, но выслуживаться за клочок пергамента с печатью перед каждым мытарем уже не хотим.
А я уж подумала, что у вас какой-то счет к ней пробормотала Гледа.
К настоятельнице-то? хмыкнула одна из сестриц. У нас к ней полно счетов. Только ты не думай, что мы туда за ярлыком идем или из-за обиды какой, хотя и не без этого. В другом дело. В тебе.
Во мне? уточнила Гледа и положила руки на живот.
Именно так, кивнули сестры. Ты хоть понимаешь, почему этот Мортек решился на это дело?
Нет, сказала Гледа.
Он думал, что погибнет сразу, получила она ответ. Что мучений не будет. Раз и все. А вышло вот так, как вышло.
Так что о том и речь, захихикала вторая. Все дело в тебе. Внутри тебя. И это дело пострашнее, чем белый менгир. Если и вспыхнет, то уж прожарит так, что и ходить будет нечем. Так что, нам рядом с тобой надо быть. А если не вспыхнет, опять же окажемся ближе всех к праздничным пирожкам.
Пирожков не будет, сказала Гледа.
Похоже на то, согласилась одна из сестриц.
И вы не умбра, добавила Гледа.
И ты, засмеялась вторая. Ты зачем звала-то нас?
Спросить хотела, объяснила Гледа. О другом. Не о том, откуда вы. О том, почему вы перестали вплетать ленты в волосы. Лошадями то и дело меняетесь. Я уже несколько дней не могу отличить вас друг от друга.
Так нужно, переглянулись сестры, хотя Гледа в сумраке угадывала их лица едва-едва.
Нужно? не поняла Гледа.
Понимаешь одна из сестриц глубоко вздохнула. Мы, конечно, не колдуньи. Но колдунья настоятельница. Не только, но и это тоже. И она сказала нам вы вернетесь. И сказала странно обе, но придет только одна.
Что это значит? спросила Гледа.
Одна из нас погибнет, пожала плечами одна из сестриц. Нет, ты можешь не верить, но настоятельница пока еще не ошибалась. Хотя и редко пророчествует. К примеру, отправляя нас с твоим дядей, она наказала нам служить ему верно, хотя мы и не собирались нарушать уложения монастыря, но предупредила, что работодатель наш не жилец.
Странно заключать контракт, зная, что не сможешь его выполнить, заметила Гледа.
Жизнь, конечно, может оборваться в любой момент, пожала плечами одна из сестриц, но иногда тянется довольно долго. А уж если охрана оплачивается и оплачивается щедро Так что никто не знал, что все закончится так быстро. Мы и года у него не прослужили. Одно знали, что он погибнет раньше нас и не по нашей вине.
Теперь наш черед, сказала вторая.
Ваш? задумалась Гледа. Которая из вас погибнет?
Теперь наш черед, сказала вторая.
Ваш? задумалась Гледа. Которая из вас погибнет?
Одна из нас, услышала она в ответ. Кто бы ни погиб, оставшаяся не назовет ее имени. Она будет сразу обеими. И возьмет имя матери.
Значит, поняла Гледа, мать у вас все-таки была.
Да, кивнули обе разом. Мы нашли ее еще подростками. Лет с семи расспрашивали всех паломников, было ли такое в их селении, чтобы двойня родилась, а потом пропала. Или, что тяжелая беременность рассосалась без остатка. Годам к четырнадцати узнали, что в двух сотнях лиг, в деревеньке под Экинусом одна берканка родила двойню. Двух девочек. Родила после изнасилования, паллийцы напали на ту деревню, ограбили всех поголовно, кого-то и убили. Наша мать выжила, но понесла. Только ей проходу в той деревне не давали. А когда родила нас, выгнали из дома с паллийскими отродьями на руках. Из-за того, что она якобы опозорила их семью. Ее братья, которые прятались в отхожей яме во время нападения паллийцев не опозорили, а она опозорила. Ее соседи, которые бросили собственных детей и убежали в перелесок, не опозорили, а она да. И она жила в овине. При живых родителях и братьях. Они ее однажды и убили, когда она отказалась отдавать нас им. А детей отнесли сюда и продали настоятельнице. Пили потом целый месяц. Чуть ли не всей деревней.
Откуда вы знаете подробности? спросила Гледа.
Мы там были, хмыкнули обе сестрицы. За месяц до заключения контракта с твоим дядей. Нашли могилу матери. Точнее, ее истлевшие останки, заваленные мусором в придорожной канаве. Ну, узнали ее имя, узнали все, что только могли узнать. Перезахоронили, поставили камень на могиле.
А те, кто это сделали? спросила Гледа.
Легли туда, где лежала она. Всей деревней. Вместе со стариками и детьми, ответили сестрицы и пошли прочь.
Гледа закрыла глаза.
Держи, узнала она минут через пять голос Ло Фенга.
В руках у него была миска супа.
Тебе нужно есть горячее хотя бы раз в день, сказал эйконец.
Почему ты принес еду? спросила Гледа. Почему не Ян или Стайн.
Подумал, что ты захочешь у меня что-то спросить, сказал Ло Фенг.
Да, кивнула Гледа, втягивая аромат. Последние припасы истратили на суп?
В Лейпусе прикупим что-нибудь, успокоил ее Ло Фенг. Вопрос ведь должен был быть не об этом.
Два вопроса, прошептала Гледа, отхлебывая прямо и миски. Что значит быть воином покоя?
Это первый вопрос, понял эйконец. Я уже не он, пожалуй.
И все-таки, сдвинула брови Гледа.
Воин покоя, это воин, путь которого не колеблется, даже если он огибает препятствия, сказал после короткого раздумья Ло Фенг. Это воин, в груди у которого камень, о который разбиваются сомнения, сожаления, привязанности, склонности, причуды и все остальное. Все, кроме долга, решимости и спокойствия.
Это невозможно, засмеялась Гледа.
Почему? удивился Ло Фенг.
Камень не может биться, объяснила Гледа. А если сердце не бьется, значит, человека уже нет. Он мертв.
Второй вопрос? произнес Ло Фенг.
Обреченность это ведь не решимость? спросила Гледа. И не долг? Не спокойствие?
Почему же? удивился Ло Фенг. А если это осознание того, что ты делаешь то, что должен? Если ты принимаешь свою судьбу спокойно и без сомнений?
И со всей решимостью? скривилась Гледа. Нет, обреченность чем-то похожа на беспомощность. Вот я обречена родить этого ребенка. Конечно, если меня не убьют по дороге. Но если не убьют, то хочу я или не хочу, я его рожу. В райдонском монастыре, в любом из поселков, через которые мы идем, в придорожной канаве я его рожу. Но это не обреченность. Это данность. Понимаешь? А в тебе мне почудилась обреченность. Почему?
Иногда Ло Фенг замер, как будто прислушивался к чему-то, но через несколько секунд продолжил, мне кажется, что я иду не своим путем.
И тебя это беспокоит? спросила Гледа.
Меня беспокоит, что тем моим прежним путем, который остается и моим тоже, продолжает идти мой народ, прошептал Ло Фенг, развернулся и ушел так же, как ушли перед ним сестрицы.
Гледа задумалась. Ночь окутывала стоянку уменьшившегося на одного человека отряда. В воздухе звенела тишина. Не было слышно ни ночной птицы, ни какого-нибудь зверя. Казалось, стоит всхлипнуть, как звук плача разнесется на лиги. У основания полуразрушенной башни помаргивал костер, возле которого сидели Унг, Ашман и Стайн. Ян, кажется, занимался с лошадьми. Ло Фенга и сестриц видно не было.
Ты чего? появился из темноты со свечей в кулаке Скур.
Услышал? улыбнулась Гледа.
Ты звала меня? спросил колдун.
Без слов, ответила Гледа. Пробовала, услышишь ли ты, если я буду думать твое имя. Буду звать тебя, не открывая рта.
Демон тебя раздери, детка! прошипел колдун. Как? Силы все еще нет вокруг. Ни капли! Ни пылинки! Ни облачка! Где ты ее берешь?
Ее полно, прошептала Гледа.
И чего тогда ты хочешь от меня? не понял Скур.
Учи меня дальше, попросила Гледа. Все, что мы делали в прошлый раз, я запомнила.
И чему же ты хочешь научиться теперь? спросил колдун.
Прятаться, прошептала Гледа. Скрываться, таиться, притворяться и казаться не той, кто я есть.