И была права. Стены когда-то давно оклеили обоями, но со всех сторон наступала зеленоватая плесень, грозя захватить все. С потолка, подрагивая на сквозняке, свисала живописная паутина точь-в-точь украшение к Хэллоуину. Линолеум был облезлый, измызганный, в зловещих черных разводах; на столе в вазе стояли цветы мертвее не бывает, сломанные стебли торчали под разными углами. На всем лежал трехдюймовый слой пыли. Эбби смотрела недоверчиво, Раф с веселым ужасом, Дэниэл слегка озадаченно, а Джастин так, будто его вот-вот стошнит.
Хочешь поселить меня ТАМ? спросила я у Фрэнка.
Сейчас там все по-другому, сказал он обиженно. Они здорово поработали!
Своротили дом бульдозером и новый построили?
Там красиво. Тебе понравится. Тсс!
Подержи, сказала Лекси, камера дернулась, описала причудливый зигзаг, и завеса паутины вспыхнула ядовито-оранжевым, как на дискотеке семидесятых. Ты не против? Ну а я пойду на разведку.
Надеюсь, с камерой ты наигралась, сказал Раф. Что мне с ней делать?
Не искушай меня, сказала Лекси и появилась в кадре, направилась к буфету.
Двигалась она грациозней, чем я, мелкими плавными шажками, и была женственней: пышными формами, как и я, не отличалась, но пританцовывала на ходу хочешь не хочешь, а залюбуешься ее фигуркой. Волосы были у нее тогда длиннее, собраны в два пушистых хвостика; она была в джинсах и в бежевом свитере в обтяжку я когда-то носила похожий. Неизвестно, понравились бы мы друг другу, если бы нам выпало встретиться, возможно, что и нет, но это было совершенно неважно, я даже устыдилась подобных мыслей.
Ого! воскликнула Лекси, заглянув в один из кухонных шкафчиков. Что это там? Оно живое?
Возможно, когда-то и было живое, сказал Дэниэл, заглядывая ей через плечо. Очень-очень давно
Скорее, наоборот, вставила Эбби. Когда-то было неживое, а теперь ожило. Оно уже отрастило большие пальцы на руках?
Скорее, наоборот, вставила Эбби. Когда-то было неживое, а теперь ожило. Оно уже отрастило большие пальцы на руках?
Я скучаю по своей квартире, скорбно заметил Джастин с безопасного расстояния.
Не верю, ответила Лекси. У тебя не квартира была, а коробка из вторсырья, три на три фута, и ты терпеть ее не мог.
У меня в квартире не водились неизвестные формы жизни.
А как насчет существа сверху с музыкальным центром, вылитого Али Джи?[9]
По-моему, это гриб, заключил Дэниэл, с любопытством осматривая кухонный шкафчик.
С меня хватит, заявил Раф. Со съемкой завязываю. Когда мы, старые и седые, будем тосковать о прошлом, не должен какой-то гриб отравлять нам первые воспоминания о доме. Как эту штуку вырубить?
Линолеум и вновь темный экран.
Таких фрагментов у нас сорок два, сообщил Фрэнк, нажимая на кнопки, от одной до пяти минут. Еще неделя подробных бесед с ее товарищами и у нас наберется материала на новую версию Лекси Мэдисон, сделай сам! Если, конечно, ты не против.
Он показал стоп-кадр Лекси: глаза блестят, губы приоткрыты в улыбке. Глядя на нее чуть размытую, зыбкую, точно готовую упорхнуть с экрана, я подумала: Я ведь тоже была такой. Уверенной, бесстрашной, готовой к любым приключениям. Всего несколько месяцев назад я тоже была такой.
Кэсси, мягко сказал Фрэнк, тебе решать.
Сначала казалось, вечность я думала ответить нет. Вернуться в свое Насилие: понедельник, обычный урожай после выходных синяки, глухой высокий ворот, темные очки в помещении, постоянные клиентки пишут заявления на сожителей (а во вторник к вечеру их заберут), рядом со мной сидит Мейер, похожий на гигантскую розовую ветчину в свитере, и, как у него водится, гогочет, если в деле попадется иностранная фамилия.
Если я завтра туда вернусь, то застряну там навсегда. Это уж точно, нутром чую. А эта девушка меня будто дразнит, бросает вызов: такое выпадает раз в жизни, поймай, если сможешь!
ОКелли вытянул ноги, обиженно вздохнул; Купер изучал трещины на потолке; Сэм замер неподвижно, даже дышать, похоже, перестал. Один Фрэнк смотрел на меня в упор, не мигая. Казалось, даже сам воздух в дежурке меня обжигал. Лекси на экране, в ореоле тускло-золотого света, была как темное озеро: хочешь прыгай с вышки, или как замерзшая река: хочешь умчись на коньках по тонкому льду, или как самолет, на который заканчивается посадка.
Скажи мне, что она курила, произнесла я.
Я вдохнула всей грудью, словно внутри распахнулось окно; я и забыла, что можно так глубоко дышать.
Боже, ну и долго же ты думала, протянул ОКелли, тяжело поднялся со стула, поправил брюки. Ей-богу, по тебе психушка плачет, но я это давно знал. Вот убьют тебя не беги ко мне жаловаться!
Невероятно! воскликнул, задумчиво глядя на меня, Купер видно, прикидывал, скоро ли я попаду к нему на стол. Держите меня в курсе.
Сэм с силой потер губы, я заметила, как он вжал голову в плечи.
Мальборо лайтс, сказал Фрэнк, вытащил из проигрывателя диск и расплылся в улыбке. Узнаю свою девочку!
Я по наивности своей верила, будто в моей власти что-то возместить убитым. О мести речь не идет никакая месть не восполнит и сотой доли того, что у них отнято, и даже не о справедливости, что бы это слово ни означало, а единственное, что я могу им дать, правда. И мне удавалось. У меня была по крайней мере одна из составляющих хорошего сыщика: нюх на правду, внутренний магнит, который безошибочно указывает, где шлак, где примесь, а где чистое золото. Я добывала самородки, царапая руки, и возлагала их на могилы, а потом поняла опять же, спасибо операции Весталка, как легко они выскальзывают из рук, до чего они хрупки, как глубоко ранят и, главное, как дешево стоят.
В Домашнем насилии, если убедишь какую-нибудь пострадавшую подать заявление или пойти в кризисный центр, то хотя бы одна спокойная ночь ей обеспечена. Безопасность мелкая разменная монета, медные гроши в сравнении с золотом, что я добывала в Убийствах, зато ценность ее пусть и мала, но бесспорна. К тому времени я уже научилась воспринимать ее всерьез. Несколько спокойных часов и список телефонов на случай опасности ни одному из убитых я не могла предложить даже этой малости.
Я не знала, что могу предложить Лекси Мэдисон, о безопасности говорить уже поздно, а правда ничего для нее не значила, но она, и при жизни, и после смерти, меня искала, подбиралась тихими шажками все ближе и наконец громко постучала в дверь: что-то ей было от меня нужно. Ну а мне от нее взамен нужно было одно (тогда я и вправду в это верила): чтобы она убралась навсегда из моей жизни. Ясное дело, она так просто не сдастся, но я упрямая, мне не привыкать.
Я об этом не распространяюсь, это мое личное дело, но работа для меня сродни религии. Мы, сыщики, поклоняемся правде, божеству чистому и суровому. В жертву оно потребует (если речь об Убийствах и Спецоперациях, а я только туда и стремилась к чему довольствоваться суррогатами, когда есть настоящее, захватывающее?) все, что есть у тебя: время, мечты, брак, разум, даже жизнь. Это божество самое жестокое и капризное, и если берут тебя на такую службу, то взамен возьмут не то, что ты готов отдать, а все что вздумается.
Для Спецопераций необходимо было пожертвовать честностью. Слишком поздно я это поняла так опьянила меня вседозволенность, что я вовремя не заметила главного: приходилось врать на каждом шагу. Ненавижу ложь сама не люблю врать, терпеть не могу лжецов, и мне всегда виделось в этом что-то глубоко порочное: стать лжецом, чтобы докопаться до истины. Месяц за месяцем я втиралась в доверие к мелкому уличному пушеру, набивалась к нему в друзья, плела паутину из шуток, полуправды и лжи. А потом он закинулся амфетаминами и пристал ко мне с ножом мол, признавайся, ты меня просто используешь, чтобы выйти на моего поставщика? А я ступала по тонкому льду, каждая секунда казалась часом (Успокойся, что на тебя нашло? С чего ты решил, что я хочу тебя подставить?), и я тянула время, от души надеясь, что Фрэнк слушает сейчас мой микрофон. А этот подонок, тыча мне ножом под ребра, заорал мне в лицо: Скажи да? Без дураков! Да или нет? Да? Когда я заколебалась ведь я и вправду пыталась его подставить, хоть и по другой причине, а лгать в такую решительную минуту нельзя, он всадил в меня нож. Потом разрыдался, а тут и Фрэнк подоспел, переправил меня потихоньку в больницу. Но я все поняла. С меня потребовали жертву, а я ее не принесла. Тридцать швов стали предупреждением: второго раза не будет.
В Убийствах детектив из меня получился хороший. Роб мне однажды признался, что когда вел свое первое дело, то всю дорогу боялся напортачить чихнуть на образцы ДНК, упустить подозреваемого, который только что случайно проговорился, проглядеть все до одной зацепки. У меня таких страхов не было и в помине. Первое мое дело в Убийствах оказалось самым что ни на есть заурядным и тоскливым: наркошу-малолетку зарезали в подъезде унылой многоэтажки, лужи крови на грязной лестнице, приоткрытые двери на цепочках, а в щелках настороженные глаза, и вездесущий запах мочи. Я стояла на лестничной площадке, спрятав руки в карманы, чтобы ни к чему нечаянно не прикоснуться, смотрела на убитого в спущенных тренировочных штанах, распластанного на ступеньках, и думала: Вот оно. К этому я и стремилась, с самого начала.
До сих пор помню его лицо испитое, подбородок в светлом пушке, изумленно раскрытый рот. Один из передних зубов кривой. Вопреки всему, несмотря на мрачные прогнозы ОКелли, дело мы раскрыли.
Во время операции Весталка божество Убийств решило забрать у меня лучшего друга и порядочность, ничего не дав взамен. Я ушла из отдела, зная, что за отступничество придется платить. В глубине души я ждала, что раскрываемость у меня упадет ниже плинтуса, что каждый домашний насильник будет лезть на меня с кулаками, а каждая разъяренная женщина попытается выцарапать мне глаза. Страшно мне не было; я ждала, скорей бы все кончилось. Но развязка так и не наступала, и наконец меня словно холодной волной накрыло осознание: это и есть расплата полная свобода, иди на все четыре стороны. Божество от меня отвернулось.
А потом позвонил Сэм, и Фрэнк ждал на вершине холма, и будто сильные, уверенные руки тянули меня на прежний путь. Может быть, я просто суеверная или фантазерка, как многие сироты и единственные дети, ну и что? Возможно, это и объясняет отчасти, почему я согласилась на операцию Зеркало, отдавая себе отчет, что меня могут убить.
4
Всю следующую неделю мы с Фрэнком разрабатывали Лекси Мэдисон, версию 3.0. Днем он выпытывал у свидетелей подробности о Лекси Мэдисон о ее привычках, характере, отношениях с людьми, а под вечер заявлялся ко мне и до глубокой ночи скармливал мне свой дневной урожай. Я уже и забыла, как здорово он это умеет, как он точен и обстоятелен, насколько быстрый темп задает. В воскресенье вечером, когда мы расходились после совещания, он протянул мне недельный распорядок Лекси и копии черновиков ее диссертации; к понедельнику собрал увесистую папку материалов обо всех ее знакомых с фотоснимками, записями голосов, биографией каждого и собственными меткими замечаниями, и все это мне нужно было запомнить. Во вторник принес топографическую карту Глэнскхи и окрестностей, заставил меня изучить ее в подробностях, чтобы я могла нарисовать ее по памяти, и постепенно углублялся, пока мы не добрались до планов и снимков Боярышника. За пару дней такую уйму материала не соберешь. Фрэнк, засранец, задолго до воскресного вечера знал, что я соглашусь.