Единственное, что я узнал за эту ночь, то, что WebMD лживая и прогнившая насквозь корпорация и что Келлан, вероятно, не переживет эту ночь.
Я достал сигарету и раскурил ее от зажигалки. Открыв окно, я положил сигарету на карниз и позволил себе несколько минут боли.
Глава 23
В кабинете доктора Джеймса Петтерсона было холодно. Холоднее, чем следовало. Конечно, на улице было больше девяноста градусов по Фаренгейту[4] что для Висконсина весьма жарко, однако совсем не требовалось так выстуживать кабинет кондиционером. Джеймс или Зубочистка Джимми, Ти-Джей[5], как его все называли в городе за рост и худобу, был единственным врачом, которого я всегда знал и которому доверял. Но он не был похож на обычного врача. Иногда я даже гадал, действительно ли Ти-Джей был врачом или же ему просто в один прекрасный день стало скучно, и он купил стетоскоп и надел белый халат, чтобы никогда не снимать его. Он даже жил в квартире, расположенной прямо над его кабинетом.
И этот кабинет даже выглядел так, как полагалось выглядеть кабинету поддельного врача. На каминной доске позади его стола красовалась голова огромного оленя, которого, по утверждению Ти-Джея, он подстрелил с закрытыми глазами много лет назад. Еще пол был застелен чем-то, что Ти-Джей выдавал за шкуру черного медведя, но на самом деле это был просто мохнатый ковер, который он, скорее всего, купил на распродаже в универсальном магазине. Ти-Джей придумал историю о том, как он убил этого медведя, держа в правой руке банку пива, а в левой дробовик.
На левом углу стола стояла банка с желейными конфетами, а справа от нее вазочка с черной лакрицей.
Мне взрывало мозг то, что доктор так впрямую может предлагать своим пациентам сладости, но в случае Ти-Джея это имело смысл, ведь его жена Эффи была одним из немногих стоматологов в городе, и ей всегда требовались новые пациенты.
Однако Ти-Джею и его супруге следовало более разумно подходить к выбору сладостей, потому что никто в здравом уме не станет есть черную лакрицу.
Я сложил руки на груди и плотнее прижал их к телу, чтобы сохранить тепло. «Черт!» Я замерзал. Мой взгляд сместился на соседний стул, на котором сидел Келлан.
Когда я посмотрел на Ти-Джея, то увидел, что его губы продолжают быстро шевелиться. Он снова и снова объяснял ситуацию. По крайней мере, я думал, что это так, но не был в этом уверен, потому что я больше не слушал его.
Не знаю, в какой именно момент я перестал вслушиваться в слова, слетающие с его языка, но в последние пять или десять минут я просто смотрел, как шевелятся его губы, изливая поток бессмысленных фраз.
Вцепившись в край сиденья, я с силой сжал пальцы.
Хуже всего был шок, я не знал, что я сейчас сделаю: засмеюсь, или зарыдаю, или же приду в ярость и буду лупить кулаками стену. Я не знал, сколько времени я еще смогу провести со своим братом. От ошеломляющего чувства одиночества у меня перехватило дыхание. Паническое сердцебиение сотрясало мой организм, и это чувство было ужасным, хотя и знакомым мне. Страх и ярость делали каждую секунду существования просто невыносимой.
Логан, произнес Ти-Джей, снова вовлекая меня в разговор. Это не означает приговор для твоего брата. С ним работают лучшие врачи штата. Он получает лучшее лечение, какое только возможно.
Келлан потер затылок и кивнул.
Это еще не конец, Логан, просто запинка.
Он кивнул еще раз, и это, в сочетании с выбором слов, озадачило меня. Если это не конец, почему он кивает, а не качает головой?
Я потер правой рукой щеку и откашлялся.
Нам нужно еще одно врачебное мнение. Я встал и начал расхаживать туда-сюда, запустив пальцы в волосы. А потом еще одно, и еще.
Разве не так поступают все люди ищут более приятный для себя ответ? Более многообещающий.
Нам был нужен хороший ответ.
Логан Ти-Джей поморщился. Поиски другого мнения только задержат нас. Мы уже идем в атаку на болезнь и надеемся
Это случилось снова. Я перестал слушать.
Сеанс продолжался, но я больше не слышал ни слова. Никто больше не мог сказать ничего, что я хотел бы услышать.
В течение всего обратного пути до дома мы с Келланом молчали, и мой мозг не затыкался ни на секунду, снова и снова проигрывая одно-единственное слово «рак».
У моего брата, моего защитника, моего лучшего друга был рак. И это не давало мне дышать.
Когда Келлан говорил, что Эрика обязательно куда-нибудь заедет перед тем, как отвезти меня к моей матери, я и представить себе не мог, что мы двадцать минут проторчим в пятом отделе посудного магазина. Прошел целый день с тех пор, как Келлан поведал мне о своей болезни, и я думал лишь о том, чтобы снять наркотиками этот стресс и с каждой минутой, с каждой секундой это желание становилось сильнее. У Эрики была другая зависимость, помогавшая ей справляться с нервами и эта зависимость называлась «посудный магазин».
Сколько мы еще тут будем? спросил я у Эрики, когда мы стояли перед витриной с неоправданно дорогими тарелками. Мы торчали здесь уже по меньшей мере двадцать минут, и она размышляла, сколько новых наборов посуды ей приобрести, учитывая, что она, похоже, перебила почти весь фарфор в их доме.
Ты можешь помолчать? требовательно осведомилась она, скрестив руки на груди, прищурив глаза и, похоже, напряженно раздумывая. Мне нужно время.
Не понимаю. Я указал на витрину. Смотри, тарелки. И вот, смотри, еще тарелки. А там что такое, Эрика? Мне кажется, это тоже тарелки.
Почему ты все время такой несносный? Я очень надеялась, что за эти пять лет ты хотя бы немного вырастешь.
Извини, что разочаровал. Но серьезно, может быть, мы уже поедем?
Она раздраженно взглянула на меня.
Почему ты вообще так спешишь повидаться со своей матерью? Ты отсутствовал пять лет, оставив Келлана управляться со всем этим. Он помогал ей, видел все ее срывы, а ты даже ни разу о ней не спросил. Ты ни разу ей не позвонил, так почему теперь?..
Потому что у моего брата рак, моя мать наркоманка, и я чувствую себя дерьмовым сыном и братом, потому что уехал и решил никогда не возвращаться. Ты это хотела услышать, Эрика? Да, я понял, я полное дерьмо. Но если ты хотя бы на пару секунд перестанешь плеваться в мою сторону и бросать все это мне в лицо, я буду тебе очень благодарен.
Она скептически фыркнула, перекатываясь с пятки на носок и обратно. Потом ее взгляд снова сместился с меня на тарелки в витрине, и мы вернулись к молчаливому созерцанию.
Пять минут. Десять минут. Долбаных пятнадцать минут.
Вот эти, решила она, указывая прямо перед собой. Я куплю вот эти. Бери два набора, Логан.
Развернувшись на каблуках, она направилась в сторону кассы, оставив меня в недоумении.
Зачем брать два набора?! крикнул я ей вслед, но она не потрудилась ответить, только ускорила шаг.
С трудом удерживая в руках два набора тарелок, я заковылял вслед за ней и сгрузил коробки на ленту перед кассиром. Мы с Эрикой молчали, пока кассир не озвучил нам сумму покупки.
Сто восемь долларов и двадцать три цента.
Ты что, шутишь? выдавил я. Ты собираешься заплатить сто баксов за тарелки?
Не твое дело, что мне делать с моими деньгами.
Да, но послушай, Эрика. Ты спокойно могла бы купить какие-нибудь дешевые тарелки в магазине «Все по доллару», учитывая то, что завтра ты их, скорее всего, все равно разобьешь.
Я же не спрашиваю, на что Келлан тратит свои деньги или, точнее, на кого он их тратит. Так вот и ты не указывай мне, на что тратить деньги мне.
Ты знала, что Келлан дает мне деньги?
Конечно, знала, Логан. Если Келлан и пытается лгать, то у него это получается плохо. Мне плевать, что он снабжает тебя деньгами, но Она вздохнула, и ее взгляд, устремленный на меня, сделался мягче. Сейчас она впервые после моего возвращения в город выглядела сломленной. Не подведи его, Логан. Он устал. Он не показывает этого, но он устал. Он измотан. Твое возвращение делает его счастливым. Сейчас ему хорошо от того, что ты здесь и ты в завязке. Пусть ему и дальше будет хорошо, ладно? Не подведи его.
Даю слово, что я не употребляю наркотики. Знаю, Эрика, что когда-то я лгал об этом, но сейчас это не ложь. Я действительно соскочил.
Мы оба взяли по коробке, отнесли их к машине Эрики и положили в багажник, потом поехали в сторону того дома, где находилась мамина квартира. Эрика кивнула.
Я тебе верю. Но ты вот-вот увидишь свою мать, и я знаю, каким сильным триггером это будет для тебя.
Я не тот мальчишка, которым был когда-то.
Да, я тебя поняла. Но поверь мне, твоя мать тот же самый человек, которым она была тогда. Иногда мне кажется, что люди на самом деле не меняются.
Меняются, возразил я. Если дать им шанс, люди могут измениться.
Она с трудом сглотнула.
Надеюсь, ты прав.
Когда мы доехали до маминого дома, я спросил Эрику, пойдет ли она со мной, но она отказалась, посмотрев по сторонам.
Я останусь здесь.
В квартире будет безопаснее.
Нет. Лучше я побуду здесь. Мне очень не по себе, когда я вижу подобный стиль жизни.
Я не мог винить ее.
Я скоро спущусь.
Я окинул взглядом темную улицу и увидел людей, ошивающихся на углу точно так же, как тогда, когда я был маленьким. Может быть, Эрика в чем-то была права. Может быть, некоторые люди, вещи и места никогда не меняются.
В квартире будет безопаснее.
Нет. Лучше я побуду здесь. Мне очень не по себе, когда я вижу подобный стиль жизни.
Я не мог винить ее.
Я скоро спущусь.
Я окинул взглядом темную улицу и увидел людей, ошивающихся на углу точно так же, как тогда, когда я был маленьким. Может быть, Эрика в чем-то была права. Может быть, некоторые люди, вещи и места никогда не меняются.
Но я должен был надеяться, что некоторые все-таки меняются. Иначе что мне было делать с собой?
Просто не задерживайся надолго, ладно? Выступление Келлана начинается через сорок пять минут, напомнила Эрика.
Наверное, нам не следовало целых два часа торчать перед витриной с тарелками, а?
Она отмахнулась от меня. С ее стороны это можно было счесть дружеским жестом.
Я скоро вернусь. Тебе действительно нормально здесь?
Все в порядке. Просто поторопись.
Знаешь что, Эрика произнес я, выбираясь из машины.
Да?
Я снова взглянул в сторону людей, стоящих на углу и смотрящих в нашу сторону.
Запри все дверцы.
Я не знал, во что влезаю. Я знал, что это будет плохо, но, видимо, даже не догадывался, насколько. Келлан всегда быстро сворачивал разговоры на эту тему, говоря, что я должен беспокоиться о том, чтобы выкарабкаться из ямы, а не о том, как вот прямо сейчас убедиться, что с мамой все хорошо.