Дыши, наставлял ее Брайан. Просто дыши.
Выхлопными газами? спросила Рейчел, когда они переходили Массачусетс-авеню.
Конечно. Это закаляет характер.
На противоположной стороне улицы она поняла, куда Брайан ее ведет, к станции метро «Конференц-центр Хайнса».
Тпру-у! произнесла она, схватив его за руку.
Брайан повернулся к Рейчел и посмотрел ей в лицо:
Ты сможешь.
Нет.
Сможешь, сможешь, сказал он мягко. Посмотри на меня, милая. Посмотри на меня.
Она заглянула в его глаза. Брайан мог вдохновлять ее или, напротив, раздражать, в зависимости от ее настроения, а порой внушал ей уверенность в своих возможностях, как заправский проповедник. Он предпочитал музыку, фильмы и книги, в которых так или иначе утверждалась справедливость существующего порядка вещей или, по крайней мере, звучала мысль о том, что за добро платят добром. При этом он вовсе не был наивен. В его голубых глазах светились такая мудрость и такое сочувствие, какие можно было встретить разве что у людей вдвое старше его. Брайан видел, сколько в мире зла, но предпочитал верить, что может уклониться от встречи с ним усилием воли.
Человек побеждает тогда, когда отказывается проигрывать, не уставал повторять он.
Бывает, что ты проигрываешь именно из-за отказа проигрывать, возражала Рейчел.
Но сейчас она нуждалась в этих его качествах, в этом Брайане, помеси Винса Ломбарди[36] и гуру по самосовершенствованию, в его упрямом оптимизме (а иногда просто упрямстве), который она назвала бы типично американской чертой, не будь ее муж канадцем. Она нуждалась в Брайане, который дал бы десять очков вперед самому Брайану, и он оправдал ее ожидания.
Он поднял их сцепленные руки:
Я не отпущу тебя.
Вздор! бросила она, слыша подавляемые истерические нотки в своем голосе, хотя знала, что ей придется сделать это.
Я тебя не отпущу, повторил он.
И вот она уже спускалась по эскалатору, совсем не новому и не широкому: на этой станции он был узким, темным, крутым. Жутко несовременным. Рейчел боялась, что если она вдруг слегка наклонится, то покатится вниз по ступенькам, увлекая за собой Брайана и всех, стоящих ниже. Поэтому она задрала подбородок и выпрямилась так сильно, как могла. Свет был тусклым, и спуск походил на некий первобытный обряд ритуал не то зачатия, не то рождения. Сзади и спереди стояли совершенно незнакомые ей люди. Из-за слабого освещения нельзя было разглядеть их лиц и разгадать их намерения. Сердца стучали, как механизм взрывного устройства.
Ну как? спросил Брайан.
В подвешенном состоянии, ответила она, стиснув его руку.
Ну как? спросил Брайан.
В подвешенном состоянии, ответила она, стиснув его руку.
Капля пота с виска проскользнула за ухо, спустилась по шее, нырнула под блузку и растеклась вдоль позвоночника.
Последний приступ паники случился в том самом лифте, в котором они с Брайаном спускались сегодня. Это было семь месяцев тому назад. Нет, восемь, подумала она с гордостью. Да, восемь.
И Рейчел опять стиснула руку мужа.
Они вышли на платформу. Людей было не так много за узким эскалатором толпа рассасывалась. Рейчел и Брайан немного прошли по платформе, держась стенки, и она с удивлением обнаружила, что руки у нее сухие. В возрасте от двадцати до тридцати с небольшим лет Рейчел много разъезжала и не считала опасным спускаться по темному туннелю с толпой незнакомцев, а затем ехать в набитом вагоне, где незнакомцев еще больше. Она свободно ходила на концерты, на стадионы и в кино. Даже в палаточных городках и лагерях беженцев на Гаити у нее ни разу не было приступа, ни даже его предчувствия. Были другие проблемы на ум приходили алкоголь, оксиконтин, ативан, но паники не было.
Алё, девушка, вы все еще со мной? спросил Брайан.
Скорее, я должна задать тебе этот вопрос, усмехнулась она.
Они сели на скамейку в нише, где висела схема метро. Зеленая, красная, синяя, оранжевая и серебряная линии пересекались и ветвились, как вены.
Брайан держал ее за обе руки, их колени соприкасались. Со стороны они казались влюбленными, а не мужем и женой.
Ты всегда здесь, сказала она, кроме тех случаев
Когда меня нет, закончил он, и оба рассмеялись.
Когда тебя нет, повторила она.
Вообще-то, тебе ничто не мешает ездить вместе со мной. Обыкновенное путешествие.
Она закатила глаза:
Я не уверена, что сейчас смогу войти в вагон, а уж о самолете и речи нет.
Ну, в вагон ты войдешь.
Ты уверен?
Ты стала сильнее. И ты в безопасности.
Хм. В безопасности?
Рейчел посмотрела на платформу, затем на его руки и колени:
Да, в безопасности.
Поезд ворвался на станцию. Поднявшийся ветер растрепал волосы Брайана, и без того не приглаженные.
Ты готова?
Не знаю.
Они встали.
А я знаю, что готова.
Ты все время так говоришь.
Дождавшись, когда выйдут пассажиры, они шагнули к самым дверям.
Заходим вместе, сказал он.
К черту, к черту, к черту!
Хочешь, подождем следующего?
Двери стали с шипением закрываться, и Рейчел прыгнула в вагон, увлекая за собой Брайана. Двери захлопнулись, оба оказались внутри. Две старые дамы кинули на них неодобрительные взгляды, а молодой латиноамериканец со скрипичным футляром на коленях посмотрел на парочку с любопытством.
Вагон дернулся, поезд втянулся в туннель.
Вот видишь, ты справилась, сказал Брайан.
Справилась. Она поцеловала его. Подумать только!
Вагон опять дернулся на повороте, колеса заскрежетали. Они мчались на глубине пятидесяти футов под землей, в металлическом контейнере, со скоростью двадцати пяти миль в час, по рельсовому пути, проложенному больше ста лет назад.
«Я нахожусь под землей, среди глубокого мрака», подумала Рейчел.
Она посмотрела на мужа. Тот читал какую-то рекламу над дверью, задрав свой крепкий подбородок.
«И это не так страшно, как я думала».
Они доехали до «Лекмера», конечной станции. Пройдясь по тонувшим в тумане улицам Ист-Кембриджа, они зашли в пассаж «Галерея», чтобы перекусить в ресторане на первом этаже. Рейчел не была в универмагах ровно столько же времени, сколько не ездила на метро. Пока они ждали счет, ей вдруг стало ясно, что универмаг выбран не случайно.
Ты хочешь, чтобы я прошлась по пассажу?
Брайан изобразил невинное удивление:
А что, это мысль. Но она пришла в голову тебе, а не мне.
Угу. И при этом именно «Галерея», где так шумно и полно подростков.
Ну да.
Он протянул официанту маленький черный поднос с кредитной карточкой.
О господи, вздохнула Рейчел.
Он приподнял брови.
А если я скажу, что этого дерьмового крышесноса, то есть метро, вполне хватит для одного дня? спросила она.
Я послушаюсь тебя.
Да, он наверняка так и сделал бы. Если бы Рейчел спросили, что́ ей больше всего нравится в муже, ответом, наверное, было бы «терпение». Оно казалось по крайней мере, в отношении ее болезни неиссякаемым. Первые два месяца после приступа в лифте она поднималась на пятнадцатый этаж пешком. И если Брайан не был в отъезде, он не позволял Рейчел делать это в одиночку и вместе с ней пыхтел, поднимаясь по лестнице.
Я послушаюсь тебя.
Да, он наверняка так и сделал бы. Если бы Рейчел спросили, что́ ей больше всего нравится в муже, ответом, наверное, было бы «терпение». Оно казалось по крайней мере, в отношении ее болезни неиссякаемым. Первые два месяца после приступа в лифте она поднималась на пятнадцатый этаж пешком. И если Брайан не был в отъезде, он не позволял Рейчел делать это в одиночку и вместе с ней пыхтел, поднимаясь по лестнице.
Нам повезло, сказал он однажды, когда они остановились передохнуть между десятым и одиннадцатым этажом, с лицами, блестящими от пота, что мы не купили тогда квартиру в Хантингтоне, на двадцать втором этаже. Может, до развода не дошло бы, но посредников для примирения точно пришлось бы искать.
В ушах у Рейчел до сих пор стоял их легкий, усталый смех, отдававшийся эхом до самой крыши. Брайан взял ее за руку, и они прошли последние пять этажей. Дома оба приняли душ и улеглись голыми на кровать, чтобы вентилятор под потолком подсушил их окончательно. Заниматься сексом они пока что не стали лежали, держась за руки и посмеиваясь над нелепостью своего существования. Брайан воспринимал эту нелепость как факт, спущенный свыше и не зависящий от их воли. Пытаться изменить что-либо было равносильно попытке повлиять на погоду. В отличие от Себастьяна и некоторых ее друзей, Брайан не считал, что Рейчел может контролировать приступы паники. Они случались не потому, что Рейчел была слаба и склонна потворствовать своим желаниям или чрезмерно все драматизировать. Нет, они налетали на нее как любая другая болезнь грипп, простуда, менингит.
Любовью они все-таки занялись, когда дневной свет за окном спальни растворился в сумерках. Река стала фиолетовой, а затем черной, и им показалось как всякий раз, когда они полностью отдавались друг другу, что они сливаются воедино, выходя за пределы своих тел и проникая друг в друга сквозь стенки кровеносных сосудов.
Тот день был особым, и впоследствии Рейчел мысленно объединила его с другими особыми днями за восемь месяцев. Размышляя о своем втором браке, она вынуждена была признать, что хороших дней было гораздо больше, чем плохих. Она стала спокойнее и увереннее в себе, настолько, что три месяца назад решилась войти в лифт, не предупредив никого ни Брайана, ни подруг, Мелиссу и Эжени, ни Джейн, своего психиатра.
И вот теперь она была в пассаже и спускалась на эскалаторе прямо в людскую гущу. Как она и предвидела, здесь были в основном подростки; к тому же дело происходило в субботу, и притом дождливую, не день, а мечта торговца. Она чувствовала, что на них смотрят, а может быть, ей это лишь казалось; чужие тела теснили их; она слышала разные, непохожие друг на друга голоса, обрывки разговоров.
ты, говорит, задаешься, дубина
Покупай. Покупай же!..
и я что, должен все бросить только потому, что он
Нет-нет, если тебе не нравится, то конечно
у Оливии уже есть, а ей еще только десять
Ее удивило то, как спокойно она воспринимает все эти душевные излияния, выплескивавшиеся на нее, пролетавшие над ней или под ней, это безудержное стремление приобрести товары или услуги, эту жажду совершить покупку ради покупки, эту страсть постоянно устанавливать и обрывать связь с другими (она насчитала двадцать пар, где один из двух говорил по мобильному телефону, игнорируя собеседника, затем бросила это занятие), эту необходимость объяснить кому-нибудь кому угодно, зачем они сделали то, что сделали, зачем пришли сюда. Чем они отличались от насекомых, которые копошатся в своем подземном убежище, так напоминающем трехъярусный пассаж, где все эти люди ходят, бродят, шествуют в субботний день?