Что за странное имя Дора? Видно его дед с бабкой были большими оригиналами. Бабушку Боб не помнил скончалась в войну, когда он был совсем маленьким, а дед покинул сей бренный мир до его, Бобиного, рождения. Детям дали нормальные имена. Его матушка Вера, младшая тетка Галя, дядя Леонид. Но это случилось потом. Старшенькую, первенькую, окрестили Доротеей с какого перепугу? Крестить, правда, не крестили. Не было в их семье верующих. Но имя дали заморское. Вот и получилась тетушка Дора. Могла быть Ритой в быту, но стала Дорой, видимо, чтобы хорошая детская считалочка получилась:
«Дора, Дора, помидора, мы в саду поймали вора, стали думать и гадать, как бы вора наказать кто не спрятался я не виноват!».
Чехарда с именами на этом не закончилась. Начиналось все буднично: мать вышла замуж за Николая, Бориного отца, Леонид женился на кузине Лёле. А вот Доротея в юные годы отчебучила вышла замуж за Абрама Самойловича, дядю Абрашу, человека скромного, симпатичного, кругленького, породнились, так сказать, с народом Книги. Над ним многие подшучивали, он в ответ только улыбался добродушно и застенчиво. Но именно он и помог большой семье Голубевых перебраться с Украины в Ленинград. Это до войны еще было.
А вот младшая Галя, самая хорошенькая из сестер, вообще всех поразила. Вышла замуж за Арончика из Ростова. «Но тут Арончик пригласил ее на танец. Он был тогда для нас почти что иностранец». Влюбилась без памяти. Или за Арончика, или отравлюсь.
Вы бы видели этого Арончика. Высокий, костистый, жилистый, с огромными сильными руками. Лицо худое, щеки запавшие, огромный шнобель с подвешенным к нему маленьким ротиком, расположенным в глубокой ложбине между носом и выдающимся вперед подбородком, и с маленькими усиками, а-ля Адольф. Из-под лохматых бровей остро смотрят небольшие ястребиные глаза. «Мачо», как теперь говорят. К тому же «ходок». Случались и запои. Сколько раз он не ночевал дома. Сколько раз во время его «загулов» Боря встречал Арончика с незнакомыми, совсем молоденькими женщинами, встречал и с соседкой по даче Лялей, на двадцать с лишним младше его, стройной резвушкой-веселушкой, женой Арончикова приятеля, Сенечки Пивоварова. Галя рыдала, билась в истерике. А когда Арончик возвращался, или его находили в полубесчувственном состоянии и приводили домой Вера с Николаем, родители Боба, все мужу прощала и быстро забывала о своих обидах и страданиях.
У дяди Лени с Лелей детей вообще не было, а вот у Доры с Галей детки, двоюродные сестры Боба, получились, как это ни прискорбно, не очень. Так что опыт со смешением кровей не дал позитивных результатов.
Старшая Лариска, тетушки Доры дочь, ничего не взяла из внешности своей мамы, ни лицом, ни фигурой не напоминала грустную, с тонкими чертами смуглого лица, отрешенную от мира, чуть сутуловатую мадонну со Старо-Невского, тетушку Дору.
Другая сестричка Светлана, Галина дочь, взяла от матушки оленьи глаза, длинные ноги, Света стала отменной барьеристкой, и, увы, плохую осанку и сутулую спину. Зато папочка одарил ее своим тяжелым шнобелем и маленьким ротиком. Одна сестра была старше Боба на три, другая на шесть лет.
Бобу повезло больше. И с родителями, как ему казалось, и с наследственностью. Боб получился высоким, широкоплечим и лицом ничего вышел, в общем и целом собою недурен. Вытянулся он, правда, и в плечах раздался совсем недавно, поэтому настоящего полноценного тела еще не набрал и напоминал гусенка с длинной вытянутой шеей.
Кусочек лета между школьными выпускными и вступительными экзаменами в институт Боб провел, болтаясь целый день на базе клуба «Энергия», знаменитого гребного клуба, где бывали Шульга и инженер Гарин из Толстовского «Гиперболоида». Прыгал с моста в маленькую речушку Крестовку, катался на фофане и занимался академической греблей. Ему нравился этот интеллигентный и атлетичный вид спорта, и у него неплохо получалось.
До настоящей гоночной лодки типа «скиф» его еще не допускали. Младший юноша (летом ему еще не было семнадцати), он греб в команде на учебных, клинкерных лодках. Его восьмерка добилась успеха взяла первое место по Ленинграду в своей возрастной категории. Боб надеялся повторить этот успех через год, но уже на «скифе», среди «настоящих» юношей.
Боб был сильный, жилистый и упрямый. Ему очень хотелось выиграть маленькое внутриклубное соревнование по количеству выполненных уголков на шведской стенке. Но не получилось. Обошел Петр, нахрапистый мальчишка на год младше Боба. Тот жульничал: с силой опускал ноги вниз и отталкивался ими от шведской стенки, используя силу удара.
Раздосадованный Боб надеялся взять реванш стать первым в своей восьмерке по количеству сделанных подряд, без остановки, рывков шестидесятикилограммовой штанги. Тоже мог победить, техника рывка была у него хорошая, но опять не повезло во время очередного подсаживания под штангу он слишком резко пошел головой вниз и сильно ударился немаленьким своим носом о гриф взлетающей штанги. Конфуз, нос разбит, «рекорд» местного значения не состоялся. Боб старался не унывать его рекорды еще впереди.
По пути к тетушке Доре он вспоминал колхоз, единственный пока эпизод его взрослой самостоятельной жизни.
1-го сентября Боб пришел на занятия. Впервые после поступления. Новоиспеченных студентов собрали в большом зале и сообщили о выезде в колхоз. Сбор на вокзале. Объяснили, что надо взять с собой. И вот он в деревне с символическим названием Гнилки.
В те годы, которые мы теперь любим ругать и даже проклинать, в Ленинградской области еще во всю возделывали поля. Выращивали картошку, турнепс, морковь.
Студенты реально помогали. Группе, в которую по списку определили Боба, выделили большую пустую хату с отдельным помещением для кухни. Привезли доски, гвозди, дали инструмент. Студенты какие студенты, они еще и не учились сами соорудили дощатый помост общие нары, набили сеном матрасы, получилась общая спальня мальчиков и девочек. Девочки нашли где-то старую занавеску и разделили «спальню» на две половины женскую и мужскую. Колхозники дали им котлы, огромные кастрюли, дрова для кухни. Нашлись два повара парень и девушка, которые сами вызвались кашеварить. Еду готовили в этой «посуде» на дровяной печи.
Здесь Боб впервые познакомился с соучениками. Выпускники разных школ, не только ленинградских. Были приезжие из Киева, из Белоруссии, из других российских городов. Были два человека постарше. После армии. Один из них, Валера Бродский, стал бригадиром. Решал все вопросы с колхозниками еда, работа, нормативы, транспорт, чтобы подкинуть студентов на дальние поля. Колоритная личность. Ходил в подтяжках на голом атлетическом торсе, вызывая вздохи молоденьких, неопытных, совсем еще домашних девчонок. Однажды Валера увидел полуобнаженного Бориса, когда тот переодевался. Присвистнул, искренне удивился: «Боба, где ты взял такие накачанные ноги?».
Боб вообще был не слабого десятка, его внешность смешного гусенка была обманчивой. К дому, где разместились студенты, подъехал грузовик. Не совсем к дому: дом и дорогу разделяло небольшое картофельное поле. «Эй, студяги, живо кто-нибудь, хлеб привезли. Да живее, некогда вас дожидаться!» Боб бегом через поле. Мужички предвкушают удовольствие: «Давай, давай, ближе, подставляй спину, доходяга!». Сверху из кузова прямо на плечи кладут, да что там кладут почти бросают, семидесяти пяти килограммовый мешок с хлебом. Боб закачался от неожиданности. Общий хохот: «Смотри, смотри сейчас упадет!». Боб нашел равновесие, шаг, другой, и прыжками, на полусогнутых побежал с мешком через ряды картофельного поля. «Кузнечик длинноногий, поскакал-таки» немного разочарованно сказал кто-то вслед.
Был у них еще один «переросток». Член партии. Тот вообще редко появлялся. Жил где-то в другом месте, чем занимался неясно. На поля приходил с начальством. Однокурсников презирал и не скрывал этого: «Все у вас не как у людей». Забегая вперед, скажу, что «переросток», хоть и считался полным дубом и с трудом окончил институт, в дальнейшем имел шикарный карьерный рост и скоро стал генеральным директором крупного научно-производственного объединения. У него-то уж все было точно, как надо, «как у людей».
Для Боба это были первые жизненные впечатления, впечатления «взрослой» жизни. Он собственными глазами увидел, что не так все хорошо на сельских полях и бедность, и разруха, и гнилье, и колхозники, которые ничего не хотят делать, и алкоголики, готовые «квасить» дни напролет, с утра и до утра.
Но ведь они, неоперившиеся птенцы града Петрова и колыбели революции одновременно, сами уже решали многие проблемы. Не хватало еды пошли в лес, набрали грибов Боб неплохо ориентировался в северных лесах и знал его дары, не он один, кстати, сварили с картошкой в огромной кастрюле на костре. Девочка из их группы заблудилась в лесу. Всю ночь ее искали, сами, без помощи колхозников, нашли под утро продрогшую, до смерти напуганную, можно сказать спасли. Выполнили свою норму по сбору овощей. Денег заработали. Бобу, например, причиталась зарплата 13 рублей 23 копейки. Сказали, что выдадут в кассе института.
Боб подумал: надо бы придумать и отработать подпись. В школе он просто писал Романов обычными буквами. Такую фамилию в семью принес его отец. Не самая лучшая фамилия для советского выдвиженца тридцатых годов, а отец был именно таким. Сегодня, когда Боб заскакивал на Литейный переодеться, попробовал разные варианты подписи. Буква «Р» в рукописном виде напоминала собачью головку с опущенными ушами и вплотную соединенными передними лапами. Дальше шел длинный зигзаг. Боб закончил зигзаг закорючкой вверх, получилась собака с поднятым хвостом. Отец загибает подпись кружком вниз. Получается собака, которая как бы прилегла. «Пусть подпись будет как у отца, решил Боб, пока, а дальше видно будет».
Вот обо всем этом думал юноша, направляя свои шаги к дому тетушки Доры.
Дорочка со своей семьей жила в громадной коммунальной квартире. Сколько там размещалось жильцов и комнат неизвестно. Комнат точно больше десяти.
Тетушка показала, где туалет, где ванная. В ванной на стенах установлены крючки, на которых висело два десятка личных полотенец. Вот здесь твое полотенце. Сюда можно поставить зубную щетку, зубной порошок (зубная паста тогда еще была неизвестна советскому обывателю). Здесь наше мыло.