Сама чугунная ванна, огромная, видимо дореволюционная, возможно, когда-то, еще при первых хозяевах этой квартиры представляла собой образец недостижимого шика и предмет зависти многих соседей. Сейчас она превратилась в устрашающее сооружение, все в ржавых потеках, отмыть которые добела уже совершенно немыслимо, края оббиты, керамика ободрана до черноты.
«Да, подумал Боб, бедная тетушка Дора. Я здесь мыться точно не буду, схожу на Литейный».
На Литейный сходить не пришлось. Не успел Боб отобедать у тетушки Доры, пришел Арон (для Боба дядя Арон). Мама Вера, она считалась неформальным лидером их большой семьи, поручила всем приглядывать за Бобом.
Дядя сказал: «Куда намылился, на Литейный? После колхоза надо хорошенько помыться. Никаких разговоров, собирайся, пойдем в Некрасовские бани».
Почему бани назывались Некрасовскими может потому, что он, Некрасов, жил в свое время недалеко угол Литейного и Некрасова, тогда Бассейной улицы. Известная улица! «Вот какой рассеянный с улицы Бассейной! Вместо шапки на ходу он надел сковороду»
Помыться, конечно, надо бы. Почти три недели в колхозе мыться всерьез было негде, студентам баню ни разу так и не предложили, а общая баня только в районном центре. Мылись кое-как, местами, часто холодной водой, поливали друг другу из кружки, плюс ноги, плюс еще кое-что, плюс что было делать? Боб раньше никогда еще не бывал в бане. В их семье в баню не ходили, сколько он себя помнил всегда дома были хорошие условия для мытья. Разве что отец на фронте
Ладно, пойдем в баню, тоже новые взрослые впечатления. Первое, что поразило дяди-Ароновы подштанники. Полотняные, с завязками на поясе и на щиколотках. Такого фасона подштанники он видел в фильмах о гражданской войне.
Помыться, конечно, надо бы. Почти три недели в колхозе мыться всерьез было негде, студентам баню ни разу так и не предложили, а общая баня только в районном центре. Мылись кое-как, местами, часто холодной водой, поливали друг другу из кружки, плюс ноги, плюс еще кое-что, плюс что было делать? Боб раньше никогда еще не бывал в бане. В их семье в баню не ходили, сколько он себя помнил всегда дома были хорошие условия для мытья. Разве что отец на фронте
Ладно, пойдем в баню, тоже новые взрослые впечатления. Первое, что поразило дяди-Ароновы подштанники. Полотняные, с завязками на поясе и на щиколотках. Такого фасона подштанники он видел в фильмах о гражданской войне.
В бане Бобу не понравилось. Все сидели с тазами и мылись на каменных скамейках. Скамейку обдавали кипятком. «Наверное, чтобы не заразиться друг от друга», подумал Боб. После мытья из оцинкованной шайки Арончик уложил Боба на мокрую, противную скамью. Жесткими, как тиски, руками мял ему ноги, запястья, потом выбивал барабанную дробь на спине и груди ребрами ладоней. Неприятно, даже больно, и самое главное непонятно зачем.
Боб впервые пошел в парную. Тоже хорошего мало: пар, ничего не видно, дыхание перехватывает, лицо печет, уши от жары заворачиваются трубочкой. Он вспомнил, что такие скрученные уши обычно бывают у борцов; в баню, наверное, любят ходить, подумал он и решил, что ему это совсем не нужно.
Из бани двинулись с дядюшкой опять на Старо-Невский. Там сегодня большой сбор отложенный день рождения тетушки Гали. Тоже не открутишься. Долгожданная взрослая самостоятельная жизнь никак не начиналась.
Родственники и друзья собирались у Доры у нее больше места. Пришли дяди и тети с женами, мужьями и детьми. Пришли старые друзья семьи, кто сотрудники, кто бывшие соученики, кто что Мария Николаевна подруга мамы Бориса. В прошлом чемпион СССР по академической гребле, мастер спорта. Она и направила Боба в восьмом классе в клуб «Энергия» тренироваться у своей приятельницы. Маргарита Алексеевна тоже подруга Веры, дама, знавшая лучшие времена, видимо, из бывших. Пришла и соученица тетушки Гали по техникуму, когда-то очень хорошенькая, все звали ее Бебой-куколкой, со своим мужем Яковом Григорьевичем, маленьким атлетом, когда-то школьным учителем физкультуры, теперь толковым инженером со своим собственным взглядом на все жизненные явления.
Не скажу, что Боб прыгал от восторга. Для него такие мероприятия мука мученическая. «Завязка ведь сказка. Развязка страданье. Но думать всё время о том неустанно не стоит, быть может. Зачем? До свиданья. Мы только знакомы. Как странно» Первый день взрослой, самостоятельной жизни не очень получался. Настроение было скверное. Но Бобу надо постараться, надо выглядеть приветливым его любимая матушка считает, что важные семейные торжества просто необходимо отмечать в кругу самых близких родственников. Да и куда теперь ему, Бобу, податься?
Вначале поздравляли тетушку Галю, вручали ей подарки. Потом говорили о том, о сем. Яков Григорьевич, крепкий, неглупый, очень уверенный в себе человек, как всегда, оказался в центре внимания. Много говорил о решениях последнего партсъезда, о мероприятиях по резкому подъему легкой промышленности и сельского хозяйства. Он вещал, что все это безобразие, все вранье. Что ОНИ живут в Кремле, а на людей ИМ плевать. Из-за этого страна нищает, народ спивается, и экономика катится вниз.
Доротея и Леонид, казалось, были бесконечно далеки от всякой конкретики. Как два ангела с добрыми лицами все терпеливо выслушивали, но жили в совершенно другом, непонятном нам мире. Абрам Самойлович интересовался только работой, а Арончика, помимо работы, интересовало, видимо, что-то еще, связанное с жизнью прекрасной половины человечества, но об этом он не говорил, а только старательно налегал на водку. Марию Николаевну тоже совершенно не волновали решения партсъезда. А Маргарита Алексеевна, конечно, могла бы многое сказать о том, что происходит в нашей стране, и так сказать, что никому мало бы не показалось, но демонстративное молчание и игнорирование обсуждений политики было для нее, видимо, давно решенным вопросом.
Боб сидел и слушал. Главное, о чем он сейчас думал: теперь он взрослый, самостоятельный человек. И имеет свое собственное мнение о жизни в деревне. И об этом он знает, конечно, лучше всех присутствующих.
Боб попытался объяснить, как там, в деревне на самом деле, ведь он все знает. И про решения партсъезда он может объяснить лучше. Но почему-то никто его не слушал. А весьма симпатичный ему Яков Григорьевич, дядя Яша, как его Боб называл, совершенно не обращал внимания на то, что Боб уже не ребенок и имеет собственное мнение.
Боб попытался объяснить, как там, в деревне на самом деле, ведь он все знает. И про решения партсъезда он может объяснить лучше. Но почему-то никто его не слушал. А весьма симпатичный ему Яков Григорьевич, дядя Яша, как его Боб называл, совершенно не обращал внимания на то, что Боб уже не ребенок и имеет собственное мнение.
Если бы здесь были его родители! Мать, безусловный авторитет «большой семьи», сказала бы: «Бебочка, объясни своему Яше: хватит без конца брюзжать. Мы давно знаем его мнение: что бы ни случилось, что бы ни произошло, все равно в нашей стране было, есть и будет плохо». А отец Боба, Николай, член партии ленинского призыва, добавил бы миролюбиво: «Ну ладно, Яков, ты неправ. Ты недооцениваешь реальных достижений развито́го социализма». Почему «развитого», а не звитого»? Они бы так сказали. Но их не было, а его, Боба, никто не слушал. «Ладно, подумал он. Очень хорошо, что я уже немного знаком с жизнью нашей деревни. Взрослый человек должен знать свою страну». Он, Боб, действительно начал взрослую жизнь. И завтра, он уверен, его ждет много нового и интересного, такого, что с ним раньше еще не случалось.
Но вечер еще не закончился, и Боба ждал новый неожиданный поворот. Тетушка Галя попросила тишины и объявила, что они, то есть мы, не отмечали день рождения Бобы, потому что этот день пришелся на самый разгар вступительных экзаменов, а потом Боренька уехал в колхоз, и вот сейчас мы, наконец, все вместе, и решили отметить и его, Боренькин, день рождения.
Все поздравляли Боба и церемонно вручали подарки. Родители внушали Бобу, что родственников полагается уважать и необходимо, соблюдая приличия и вежливость, усердно восторгаться подарками великолепными шелковыми майками, очаровательными рисунками-карикатурами Ленгрена и чудесными виниловыми пластинками с музыкой из советских кинофильмов. Боб изрядно устал от всего этого, но решил, что еще немного продержится, а когда вручение закончится, он воспользуется своей новой привилегией взрослого человека выпьет водки, а потом ему станет легче.
Но дядья с тетками оказались выносливее, они продолжали восхищаться подарками Боба и захотели ко всему прочему послушать пластинки. Разве мало того, что мы прочли названия? Ну, прослушивать, так прослушивать. Все-таки это лучше, чем мерить майки. Послушаем пока пластиночки, а потом, если кто-нибудь и вспомнит о майках, будет уже поздно: ведь дяди и тети позже одиннадцати в гостях не задерживаются. Не успел еще раздаться из проигрывателя сладкий женский бас, как тетушка Галя, десятипудовый автор подарка, воскликнула с энтузиазмом: «Чудесно поет!»; все убедились в своем единодушии, мгновенно забыли о пластинке и стали внимать тети-Галиному рассказу о том, как она покупала эти пластинки, забыла дома очки и как она просила продавщицу выбрать что-нибудь самое лучшее и как та ее не обманула.
Боб перестал быть центром всеобщего внимания и хотел потихоньку выключить эту сладкую тянучку, тем более, что шуму кругом и так хватало. Он, однако, поторопился, внимательные родственники вовремя заметили его маневр и ласково заявили: «Мы хотим еще послушать». Пластинка крутилась и крутилась, казалось, что она будет играть вечно.
В конце концов, все устали от шума. К тому же на столе аппетитно желтела севрюга, и тогда тетушка Галя авторитетно заявила «все-таки сволочи эти продавщицы». Проигрыватель выключили и стали рассаживаться за столом и слушать, как тетушка Галя покупала эти пластинки, как она забыла дома очки и как она попросила продавщицу выбрать что-нибудь самое лучшее и как та ее, как выяснилось, все-таки обманула.
Потом шли традиционные тосты и не менее традиционные препирательства тетушки Гали с дядюшкой Ароном о том, какую рюмку он выпил и сколько ему положено. Всех это нервировало, кроме Боба, потому что его, наконец, оставили в покое, и он тихонько развлекался бельгийской водкой. В сравнении с тем пойлом, что он вместе с коллегами уже «дегустировал» в колхозе Водка была хорошей, и настроение Боба неуклонно повышалось. Так что к приходу кузины Светланы (той, что со шнобелем), которая задержалась на какой-то туристской тусовке, он был готов к новым испытаниям.