Сосердцание (сборник) - Валерий Шевченко 3 стр.

Нечаянная грусть скользнёт на белый лист
И степь его пройдёт до кромки горизонта,
Где розовый закат размашист и лучист,
И дождь на облака наносит белый контур.

И я, как пилигрим, бреду по ковылю,
Сливаясь в той степи со светом воедино,
И только об одном я как в бреду молю 
Закончить со щитом к рассвету поединок.

А пуля-дура мчит, не ведая преград,
И чистые сердца нещадно поражает,
И только на одре взлетают наугад
Оттаявшей души слова, сбиваясь в стаи

Мы все во власти тьмы и в хаосе толпы
Кидаемся вослед туманным наважденьям,
И, ведая, опять бессовестно слепы,
И мечемся в грозу, как призрачные тени.

Но в злате куполов торжественно лучист
Луч светлый, неземной  опять зовёт кого-то!
Мы все сойдём туда  на этот белый лист,
И растворимся там  за алым горизонтом

Похоже, что мне было грустно еще до зачатья.
Когда я на свет явился я стал, как Сатья.
Только путал хард-рок с ваджраяной
И мозг выносил по пьяной
Лавочке.
А мысли, как в центрифуге, все в кучу 
В наволочке.

Когда-то бежал впереди, а сегодня  сзади.
Я в бочке метро Диоген и ищу somebody.
Невзирая на нормы приличия
Не плачь, моя Беатриче.
Бестолку.
Попробуй-ка подбери для меня
Синекдоху.

Похоже, что мы тут одни  всем плевать на чудо.
В далёкий и райский сад звать теперь не буду.
Ходу, Сарданапал, ноги в руки, ходу!
Невзирая на непогоду 
Побоку!
Пожалуй, давай-ка, Ева, ещё
По яблоку!

По телу рифм ручьями чутких рук,
По волнам струн в ладье заворожённой
Веди меня сквозь тишину и звук
Вслед за душой в печали отражённой.

В мерцанье звёзд божественно нагой,
В деснице гроз, одетых в ливней ризы,
Небесный свет течёт в листву рекой,
Рекой из слов в купель ночного бриза.

Скользя в веках, вливаясь в тишину,
Слова бегут и раздаются снова.
Лишь мысли жизнь дана и одному
Бескрайнему, божественному, слову!

Течёт рассвет по старой груше,
И пахнет сыростью грибной.
Пойду я в сад и стану слушать,
Как ветер шепчет над рекой.
И губы вздрагивают чутко,
Когда туман кладёт стопы:
Как жаль, что жизнь  одна минутка!
Как жаль, что все слова скупы!

Лёгкий парус окна
Обнимает рояль.
Синий обморок пьёт безмятежье.
Фаэтон белых мух окунается вдаль 
В бирюзовую свежесть.
Тает цоканье льда
Торопливых шагов
И печаль пастернаковских свечек,
И в кадильном дыму виден новый покров:
Риза кутает плечи.
Я уснул во дворе,
И созвездий цветы,
Словно ангелы с неба смотрели.
Жёлтый шмель прилетел на пустые листы,
И они облетели.

Бюст Барклай Де Толли. Фонтан с паутиной.
Мостовая Ратушной площади вверх спиной.
От того, что Луна повисла, дорога длинной
Кажется и звезда больной.

Ряд стихов на форзаце: консервная банка
Есть расплющенный облик планеты в фас,
Круг лица преломляет не то, чтоб склянка,
А разбитый зеркалом мой Пегас

Полуночный приют сквозняка
Мчит меня по сиреневой ветке.
Ах, Москва, без тебя мне никак,
И с тобой я, как птица в клетке.

Если станет мне невмоготу,
От твоих колдовских поцелуев,
Всё равно никуда не уйду,
Хоть давно я люблю другую.

Как в глухом непролазном лесу,
Я в твоих усыпальных районах.
То ли крест здесь не свой я несу,
То ли демон кадит с амвона.

Ночь на вкус, как тутовник пропахший морем,
А цвета болгарского мака.
В этой местности небо объято горем.
Хоть и местности  кот наплакал.

Здесь Луна, как фонарик в руках у Бога.
А небо молчит и плачет.
И дурак собирается вновь в дорогу.
Потому что нельзя иначе.

Рельсы, станции, суета
В мраке тамбура мысли кружат
Так, что если бы чьи-то уста
Дым табачный пускали снаружи.
В этом есть нечто большее, чем
Стук колёс сквозь сырые подушки.
Мы не ищем возвышенных тем,
Силясь видеть деревьев верхушки,
Мимо нас проносящих Эдем.
Москва-Тарту.

Керамический голос. Лагуна.
Полночь. Сумерки. Шёпот волн.
Рыжих листьев проносятся дюны.
Чуть заметно плывёт лунный чёлн
В ойкумене, веслом рассекая
Бастионы стальных облаков.
Только ветер, не умолкая,
Мне поёт снова песни богов,
Наши судьбы беззвучно листая.
Таллинн.

Площадь. Мокрые улицы. Мостовые.
Дождь в десятой степени. Дождь в квадрате.
Крыши зданий не иначе, как гробовые 
Реже маячат в небе, чем отражаясь в асфальте.
Здесь, пожалуй, в кодексе зашифрованы слёзы:
Не случайно в воздухе часто большая влажность.
Башни, шпили, статуи приняли позы,
Придающие им то ли грацию, то ли важность,
То ли разум забытого ныне Спинозы.
Таллинн.

Я смотрю в облака, в их анфас
И профиль, в щербатые щёки.
Но беззубие близоруких глаз
Оставляет зрачки на востоке
И гортань пересохшую там,
Где вчера вверх тянулись все травы,
Звук за звуком бежал попятам,
Где бывали неправые правы,
И безумцы внимали векам.
Санкт  Петербург.

Двери, окна, подъезды, дома 
Время всё оставляет без смысла.
Здесь так часто сходили с ума,
Где не дни, но колючие числа
Растворялись, пьянея на дне
В безобразном оскале развалин,
Отдавая поклон старине,
Мысль приходит ужасная мне:
Тень светлей, чем её хозяин.
Санкт  Петербург.

Сфинксы. Львы. Орлы. Лошади.
Пальцы рук Создателя Пустота
Из холодной реки обывателя немота
Обезжирит безумие площади.
Этот город мрачней, чем снаружи:
Его голая чёрная твердь,
Подступившая проседью лужи,
Обнажившая белую смерть,
Шепчет в ухо, что ты здесь не нужен.
Санкт  Петербург.

Tere Eestimaa! Добрый день!
В древнем Юрьеве всё, как прежде:
В дне сегодняшнем прошлых тень 
Тоомемяги сменил одежды.
Эмайыги, в твоих берегах
Затерялся языческий Таару.
Твои дети в других богах
Ищут то, что потеряно старым,
Пилигримами тая в веках.
Тарту.

Тарту  памятник в память снам,
«Мостик ангельский» через время.
Жизнь, как девушка у окна,
Что без устали смотрит в темень.
Я фасадов домов не коснусь,
Вновь несут меня дальше дороги.
Там уже средь берёз вязнет Русь,
Погружая в снега мои ноги.
Я когда-нибудь снова вернусь.

День, отлитый в пространство и время,
До последнего отблеска выпит.
Прорастает сквозь Новый Египет
Серебристое лунное семя.
Пирамид накрахмалены крыши,
Звуки вязнут, во рту леденея,
Мостовые, как путь Моисея,
Так пустынны, и небо всё ближе.
Ты идёшь по замёрзшей реке,
Закусив посиневшие губы.
Очертанья нелепы и грубы,
И слова тают там  вдалеке

Одиночество странное,
Одиночество данное 
Ангелочек Вертинского:
Только «не уходи».
Одиночество тощее,
Одиночество общее,
Одиночество вечное
Ждёт нас всех впереди.

Свою тоску теперь, свою печаль
Мне осень напророчит,
Заглянет в глубь мою, заглянет в даль,
И дождь замноготочит
Когда наступит ночь, скрипя пером,
Карабкаясь в окошко,
Забьётся сердце дико под ребром,
Свернувшись кошкой.

Пророк роняет дождь, хрипит, как зверь,
И кружится листва
И в темноту судьбы моей откроет дверь
Едва-едва

Тень крадучись, на цыпочках сползала
Под бравые свирели воробьёв,
Под три аккорда шумного вокзала
И лютни долговязых поездов.

И хлопал глазом так недоумённо
Фонарный столб, развенчанный звездой.
Он ей остервенело бил поклоны
И тряс седой в неоне бородой.

Она со мной раскидисто прощалась
Над плахой шпал, замызганных бичом,
И в яркий свет заплаканно умчалась,
Небрежно бросив взгляд через плечо.

А я остался, в сумрак увязая,
Под жалким и разбитым фонарём.
Один лишь он, наверное, и знает
О горьком одиночестве моём.

Небо звенело дождичком,
Словно о чашку ложечкой.
И залетал в окошечко
Листик осенний  кошечка
Было нас капля, крошечка,
Словом, совсем немножечко 
Я да моя дорожечка,
Мокрая вся от дождичка

Ноябрь. Сумятица и слякоть.
Достать чернил, как водится.
Что там ещё? Писать и плакать.
Пока не распогодится.

Смотреть И слушать пантомиму
Окна дождём распятого.
И жизнь и смерть непостижимы
Особенно в полпятого.

Не спать. Искать в дожде причастья
И начинать всё сызнова 
Есть ли любовь и нет ли счастья
Сейчасного и присного?

Ноябрь. Как обморок голодный 
Не приходя в сознание.
Сведёт с ума кого угодно.
Твоя ноябремания.

Ноябрь, ну хватит эпитафий!
Когда ты успокоишься?..
Но смотрит осень с фотографий
И от неё не скроешься

Уж скоро двор листвой наполнится
И снова будет не до сна:
Мне что-то давнее припомнится,
И силуэтом у окна
(Быть может, это лишь почудится)
Мечты невольная заступница
Заплачет новая Луна.

Душа моя в темнице измождённой
хандрой и хворью
крылья развела.
А я останусь здесь
по-прежнему влюблённый
в цветы, деревья, облака
и в этот мир,
хотя пока
он всё такой же 
неопределённый.

Бессонница Родительный падеж
Ко всем вещам, ко всем живым и мёртвым.
Плечо к плечу  стена к стене  и брешь
В пространстве неподвластном трём аккордам.

Любовь моя, даруй мне этот взгляд!
Возьми меня без сдачи, без остатка!
Нам не свернуть, и нет пути назад.
Идти вперёд без страха, без оглядки!

Так и живём Склоняй меня, склоняй!
Я жизнь свою в кириллицу одену.
Ни с чем меня, прошу, не поздравляй!
Неизречённым не разрушить стену.

Как я люблю? Край света  твой висок,
Глаза твои  бездонные озёра.
Любовь  игра, но я плохой игрок.
Моя игра забудется не скоро.

Так и живём Хоть стой, хоть упади.
Предмет, чем дальше, тем для нас незримей.
Всё, что осталось  точка впереди,
И крылья волн, и стайка глаз над ними.

Бессонница Нам рук не развести.
Плечом к плечу  пусть ночь черна, как кофе.
Нам крест один с тобой теперь нести
К своей Голгофе

Бессонница Родительный падеж
Ко всем вещам, ко всем живым и мёртвым.
Плечо к плечу  стена к стене  и брешь
В пространстве неподвластном трём аккордам.

Любовь моя, даруй мне этот взгляд!
Возьми меня без сдачи, без остатка!
Нам не свернуть, и нет пути назад.
Идти вперёд без страха, без оглядки!

Так и живём Склоняй меня, склоняй!
Я жизнь свою в кириллицу одену.
Ни с чем меня, прошу, не поздравляй!
Неизречённым не разрушить стену.

Как я люблю? Край света  твой висок,
Глаза твои  бездонные озёра.
Любовь  игра, но я плохой игрок.
Моя игра забудется не скоро.

Так и живём Хоть стой, хоть упади.
Предмет, чем дальше, тем для нас незримей.
Всё, что осталось  точка впереди,
И крылья волн, и стайка глаз над ними.