(русские субтитры)
Ты слишком глубоко заглядываешь, Райнер. Скоро мы сможем оценить амбре еврейских испарений. Это отвлечет тебя от несовершенства наших неверных туземцев.
Полицаи разбирают багры, но все равно жмутся поближе к пышущей жаром вагонетке.
Офицеры, притоптывая, смотрят на эти приготовления, но к костру не подходят.
Второй вахман залазит в кабину, что-то там смотрит. Вылезая оттуда, показывает первому вахману скрещенные в предплечьях руки. Тот кивает, подходит к трактору и глушит обороты.
Зажигается прожектор, ярко освещающий дорожку до устья шахтного ствола.
ВТОРОЙ ВАХМАН
(по-немецки)
Los geht´s! Aber zackig!
(русские субтиры)
Начали! Быстро, быстро!!!
(по-русски)
Шевелись, мать вашу!
Под окрики вахманов полицаи открывают створки кузова. Оттуда вместе с дымом вываливаются несколько бесчувственных тел и с хрустом падают на землю. Следом, с обитого металлом пола кузова, наружу вытекает жидкость. Полицаи брезгливо отстраняются.
В глубине битком набитого кузова видны вповалку лежащие друг на друге полураздетые мужчины, женщины и дети. У ближайших к двери тел видна пена на лицах.
Полицаи подцепляют крючьями багров выпавшие тела за ребра и по двое-трое быстро волокут их по транспортерной ленте к провалу. У самого шахтного ствола полицаи перехватывают багры и, уперев остриями в тело, словно швабрами, сталкивают несчастных в бездну.
Один из мужчин приходит в себя, хрипит и хватается рукой за край ленты. Полицаи тормозят, останавливаются. Тот, что слева, протягивает руку. Второй бросает багор, делает шаг в сторону и берет прислоненную к куче битого кирпича киянку на полуметровой ручке. Передает её первому полицаю и вновь хватает свой багор. Первый быстро бьет мужчину киянкой по запястью. На запястье видна красная шерстяная нить. Раздается хруст. Он бьет его еще раз по затылку, тот начинает конвульсировать. Полицай ставит киянку за протоптанной тропинкой на попа и, подцепив багор, с напарником споро тащат несчастного к провалу.
В это время Пальцюра с напарником, морщась, вытаскивают баграми тела из кузова.
Лежащая в углу у края женщина, что-то нечленораздельное хрипит Пальцюре и поднимает вверх руку своей дочери. В кулаке подростка зажаты золотые карманные часы.
Пальцюра, хищно озираясь, начинает вырывать часы из скрюченных пальцев. Его никто не видит. Он разматывает цепочку, выдергивает часы и, захватив девочку за подмышки, швыряет её на землю. Следом неимоверным усилием сама вываливается мать. Она хрипит и захлебывается слюной. Пальцюра наотмашь бьет её сапогом в лицо. Подходящему полицаю указывает на девочку.
ПАЛЬЦЮРА
Сам дотащишь?
Полицай молча цепляет её багром за подбородок и легко тащит к яме.
Пальцюра отвернувшись, живо прячет часы в карман шинели и быстро вытаскивает из кузова еще несколько тел.
Женщину рвёт под колесом машины. Рядом с ней падают новые тела.
Офицеры, расположившись невдалеке от провала, с интересом наблюдают за происходящим.
РАЙНЕР
(на немецком)
Hast du hier tagsüber geschafft, Helmut?
(русские субтитры)
Ты работал здесь днем, Хельмут?
ХЕЛЬМУТ
(на немецком)
Sicher doch
(русские субтитры)
Конечно.
РАЙНЕР
(на немецком)
Wie war´s?
(русские субтитры)
И как?
ХЕЛЬМУТ
(на немецком)
Wenn nicht dieser elende Frost, dann wären die Nächte des Winters besser, wie die Abende im Herbst. Glaub mir Rainer, jetzt
atmet man leichter.
(русские субтитры)
Если бы не проклятый мороз, то зимней ночью лучше, чем осенними вечерами. Поверь, Райнер, сейчас намного легче дышится.
РАЙНЕР (на немецком)
Ich rede nicht von dem, Helmut Der Abgrund! Hast du das Ende des Abgrunds gesehen?
(русские субтитры)
Я не об этом, Хельмут Бездна! Ты видел её дно?
ХЕЛЬМУТ
(на немецком)
Rainer, du weißt doch, der Abgrund hat kein Anfang und kein Ende. Wir schicken den Müll mit dem schnellsten Fahrstuhl direkt in die Hölle!
(русские субтитры)
Райнер, ты же знаешь у бездны нет основания. Мы скоростным лифтом отправляем мусор прямо в ад!
РАЙНЕР
(на немецком)
Du bist ein Dichter, Helmut. Ich bin jedoch ein Forscher. Es gibt immer ein EndeRuf mal den Wachmann, der soll das Feuer aus dem Auto holen.
(русские субтитры)
Ты поэт, Хельмут. А я исследователь. Дно есть всегда Позови вахмана, пусть принесёт из машины фальшфейер.
Офицеры идут к устью шахтного ствола. Полицаи останавливаются и с интересом наблюдают за происходящим. К ним подходит Пальцюра. Прибегает вахман с фальшфейером.
РАЙНЕР
(на немецком)
Ich gebe dir die Ehre und das Recht das Feuer anzumachen, mein junger Freund!
(русские субтитры)
Торжественное право зажечь этот огонь я доверяю тебе, мой юный друг!
Хельмут смеется, зажигает фальшфейер и плашмя кидает его вниз.
ХЕЛЬМУТ
(на немецком)
Fremde Zungen behaupten, es seien fast zweihundert Meter tief
(русские субтитры)
По слухам тут почти двести метров
Райнер, аккуратно придерживаясь кончиками пальцев в перчатке за торчащую арматуру, с интересом наблюдает за падающим вниз огоньком.
Полицаи, вахманы и гауптвахмистр вытянув шеи, также провожают глазами летящий фальшфейер.
Сзади в толпу врезается пришедшая в себя женщина. С хрипом она ухватывает Райнера и вместе с ним опрокидывается в бездну.
Пальцюра, схватившись за вахмана, удерживается, свисая в провал, и визжит, болтая ногами. Его живо вытаскивают.
Вопли, крики, суета.
Полицаи бегут к машине и начинают яростно крошить прикладами черепа лежащих на земле жертв.
Ошалевший Пальцюра сипло дышит, сидя на земле в метре от провала.
Хельмут стоит у края, вцепившись рукой в торчащую арматуру, и пустыми глазами смотрит в устье шахты. Левой рукой он судорожно растирает горло.
Драгана Мрджа
Поэт и прозаик. Живёт в столице Сербии Белграде.
Семь дней воина Гриши
День первый
ноябрь, 1944 год
«И был свет»
И прошел свет сквозь него, как резкая оглушительная боль. Тяжестью лег на плечи.
И только мысль:
«Это конец»
Временами он приходил в себя. Ничего не слышал, а картинка перед глазами была, как в старых немых фильмах. Прерывающаяся. Пунктиром.
Всплеск летящие груды земли ноги бегущих людей.
Глаза, лоб, щеки всё горело огненной болью. Зачерпывал рукой распаханную землю, насыпал ее себе на обожженное лицо.
И холодная грязь забирала в себя его боль.
И покрыл его мрак, как спасение.
Фронт продвинулся дальше.
Тишина. Ноябрьское небо придавливает к земле. Никого. Ничего вокруг. Ни птицы. Чтобы хотя бы за неё ухватиться мыслью.
И видит себя со стороны. Лежит. Колыхается на волнах огромного черного моря.
Окоченевший от холода. А все равно чувствует. Чувствует, как земля, эта плотная сремская земля под ним мягко дышит.
«Он жив! Он жив! Дайте носилки!»
Открывает глаза. Kaк под водой, едва слышит голоса. Язык чужой, говорят мало и быстро, однако понятно, что: «жив!»
«Хорошо, что ты его заметила, Анка. Весь землей усыпан, прости господи, как заживо похороненный! Давай, Анка, подхватывай здесь осторожно руку, сломана давай, давай!»
Женщины его отнесли на запряженную телегу. Кто-то очищал рукой его лицо от грязи, увидел чьи-то тревожные глаза, и опять все покрыл мрак
День второй
июнь 1945 года
Потом все пошло полегче.
В полевом госпитале вытащили осколки, очистили раны и перевязали сломанную руку. Только лицо выглядело ужасно все обожженное, одна сплошная рана. Анка приходила каждый день его проведать.
Врач сказал: «Это выглядит хуже, чем есть на самом деле. Глаз не задет, отек спадет и кожа заживет. Не будет такой, как прежде, останутся шрамы, но главное голова на плечах».
«Анке это не мешает, да, Анка?» добавил он с улыбкой, глядя исподлобья на девушку, которая покраснела и низко склонила голову.
Весна ещё только выводила дни на построение, когда комиссар полка, задержавшегося в селе, расписал их. Из больницы переселился прямо в дом к Анке.
Раны медленно зарастали. Рука все еще была на перевязи.
Видел себя, качающимся на верхушках яблонь, а потом шедшего в поля, чтобы заглянуть к Анке: работала там с другими женщинами из бригады. По дороге тянулась колонна военных грузовиков. Сошел на обочину.
«Гриша! Григорий Станиславович! Ты ли это?»
Весь заледенел.
«Это я, Лёва!» и человек, покрытый пылью, выпрыгнул из грузовика.
«Ты жив, дружище, жив! А мы думали погиб!»
Грузовик остановился, подошли и другие солдаты. Лёва возбуждённо рассказывал, как вот тут, сейчас, нашел своего боевого товарища. Как в прошлом октябре они вместе с ним, с маршалом Ждановым освободили Белград. Как Гриша пропал где-то на Сремском фронте, и как все думали, что он мертв.
«А он жив, жив! Вот, и раны почти зажили, заглядывал ему в обожженное лицо. Теперь можешь с нами, место есть! Сначала в Москву, а потом домой. Домой!»
Гриша стоял и молчал.
«Едем, дружище? Давай, забирайся. Заглянем в больницу, скажешь, что уезжаешь».
Солдаты из грузовика провожали взглядом удалявшуюся колонну.
«Нет, я не поеду. Остаюсь тут».
«Как, Гриша? Почему? А Галина, твоя жена? Что мы ей скажем?»
«Скажите, что я погиб. Что меня нет».
Лёва, не понимая, смотрел озадаченно.
«Оставь его, Лёва, поехали. Дезертир он!» сказал один из солдат и сплюнул сквозь зубы.
Бойцы поднялись, грузовик резко дернул с места, подняв пыль, которая только было улеглась
День третий
28 июня 1948 года
Время жатвы.
Любил он такие дни. После жары и тяжелого труда люди отдыхали на скамейках у дома. И говорили. Или молчали, как Гриша. Он наслаждался закатным смирением солнца.
Но тот вечер не был мирным. Девчонки и молодые женщины прошли по шору широкой воеводинской улице, смеясь и шутливо подталкивая друг друга. Как бы умалчивая о чем-то известном только им. В воздухе чувствовалось таинственное напряжение.
Он вздохнул и вошел в дом.
Анка управлялась на кухне.
«Сейчас будет ужин, потерпи немного».
На столе стоял котел, заполненный зеленью.
«Что это?»
«Это завтра Видовдан, День святого Вита».
Смотрел на нее с непониманием.
«Праздник, большой праздник».
В ту ночь долго ему рассказывала. O старых обычаях, которые люди не забывают; про Косовский бой, про князя Лазаря и героев. Когда стала цитировать стихи:
«Кто не прибыл на Косово, к бою», у Гриши мороз по коже пробежал.
Заснул поздно. Разбудила его Анка на рассвете солнце едва всходило.
Во дворе стоял котел с погруженными в него цветами.
«Умойся. И повторяй за мной: Ой, ты Видов, Видовдан, что я видел очами, то я создал руками! Береги, Видо, мои очи, потом что они мой свет!»
И умылся Гриша.
«Анка, ты моя Косовская девушка!» говорил, а мокрые шрамы на его лице освещала его улыбка, что дороже золота.