Однажды Ярослав и Виталик должны были сойтись в каком-нибудь поединке. Это чувствовали все. У жизни есть своя драматургия. И вот как-то на одном из семинаров по предмету, который казался большинству группы совсем не профильным, Виталик спросил у блестяще выступающего Ярослава:
Почему делать золото из свинца это чушь и алхимия, а делать всех людей навеки счастливыми, передав им вроде как в собственность орудия производства, объективная наука и научный коммунизм?
Почему делать золото из свинца это чушь и алхимия, а делать всех людей навеки счастливыми, передав им вроде как в собственность орудия производства, объективная наука и научный коммунизм?
Ярослав не ожидал. Ярослав растерялся. Ярослав не знал, что ответить. Уверенный в себе красавчик побледнел и с обидой в голосе наконец-то из себя выдавил:
Научный коммунизм обусловлен научными трудами Карла Маркса и Фридриха Энгельса, а кроме того, успешно реализуется в СССР и других странах социалистического лагеря. Научно реализуется.
Вот-вот. Лагеря. С научной реализацией. Ты, Ярик, не обижайся. Я на самом деле согласен. Иметь собственное орудие производства это большое счастье. Мне очень нравится.
Скабрезный финал дискурса снял его политическую напряженность, и аудитория взорвалась гомерическим хохотом. Думаю, этот семинар до сих пор помнят все из нашей группы.
Ярослав с парой сподвижников ждал Виталика у выхода из института. Виталик вывалился за двери с шумной толпой и был готов направиться в столовку. Глаза двух лидеров общественного мнения встретились, и недавние участники дискуссии о научном коммунизме остановились друг напротив друга. Драка была исключена. Бить Ярослава означало бить секретаря комсомольской организации всего курса это уже политика. Ярослав тоже не мог применить насилие, ведь его методы всегда были идеологическими. Виталик улыбнулся и сразу решил помочь Ярославу с выбором способа сатисфакции:
Надо быть ближе к народу, если уж о его счастье радеть. Согласен? Пойдем в столовку, кто больше сосисок с горчицей съест, тот и прав. Поединок на вилках тебя устроит?
Ярослав презрительно усмехнулся и кивнул. Что еще ожидать от «плебея» Виталика? Видимо, горчицей ядреной решил напугать, но настоящие комсомольцы умеют терпеть боль.
Столовка мгновенно наполнилась зрителями поединка. Первый раунд состоял из тарелок, в которых было по пять сосисок на каждого. Ярослав и Виталик расположились друг напротив друга за стоячим столом и приступили. Виталик ел весело, болтал, смачно макал сосиску в фаянсовую емкость на столе и чавкал. Ярослав ел молча и методично, выложив горчицу себе на край тарелки. Такого наша столовка еще не видела. Первый раунд прошел в равных позициях, сподвижники принесли еще по тарелке с пятью сосисками. Виталик перестал болтать и стал более серьезно относиться к противнику. Когда на тарелках у единоборцев осталось по две сосиски, со стороны кухни раздался грубо-веселый окрик Клавдии Сергеевны, которую сегодня, наверное, величали бы шеф-поваром:
Эй, спорщики! Сосиски у меня кончились. Дальше на бутербродах драться будете?
В этот момент Виталик масштабно вымазал свою сосиску в горчице, Ярославу же не хватило запасов соуса на тарелке. Виталик чувствовал финишную прямую и стал напоказ упиваться отсутствием хороших манер. На тарелке Ярослава оставалось еще полторы сосиски. Единственным способом соблюсти правила поединка и не показаться отступившим перед ядреной пролетарской горчицей оставалось начать макать сосиску в емкость на столе. Герой-красавчик медлил, Виталик с наслаждением вкушал. Ярослав занес сосиску на вилке над плошкой и увидел в ней засохшие бороздки черного, малюсенького комочка хлеба и фрагмент сосиски, возможно даже не принадлежавшей его сопернику. Он оглядел зал. Молодые улыбающиеся лица не были полны агрессии. Мы жили весело и, наверное, в принципе не умели ненавидеть. Ярославу многие кивнули: «Да макай. Не бойся. Мы все так делаем. Каждый день. Это нормально».
Вилку с сосиской и голову Ярослав опустил одновременно. После того что увидел на дне и стенках фаянсовой горчичницы, макнуть туда то, что через мгновение должен был отправить в рот, он не мог. Ну ладно еще пить сгущенку через дырку в банке или передавать флягу по кругу, но горчица в общественной столовой это было уже слишком. Красавчик отодвинул тарелку с недоеденными сосисками и пошел к выходу. Зрители проводили его без улюлюканья. Два поражения в день это было уже слишком.
Виталик со спокойной улыбкой победителя оглядел зал и произнес:
Есть голодные студенты? Тут еще есть чем поживиться.
Под хохот и аплодисменты вечно веселой студенческой братии и он покинул столовку.
Кстати, недавно наш курс собирался, и оказалось, что Виталий Николаевич и Ярослав Ильич дружат в реальной жизни. Первый владеет небольшой сетью городских продуктовых магазинов, а второй курирует стандарты качества в пищевой промышленности. Почему-то есть ощущение, что обе отрасли в надежных руках.
Кстати, недавно наш курс собирался, и оказалось, что Виталий Николаевич и Ярослав Ильич дружат в реальной жизни. Первый владеет небольшой сетью городских продуктовых магазинов, а второй курирует стандарты качества в пищевой промышленности. Почему-то есть ощущение, что обе отрасли в надежных руках.
Устное народное
Студенческие легенды, заклинания, приметы
Елена Жарикова (Красноярск)
Феньки, обожамчики и халды каблукастые
Общага. Филфак. 416-я комната
Фенька, блаженно вытянув голенастые ноги в комариных укусах, лежит на втором этаже двухъярусной кровати и с высоты коечного небоскреба взирает на бренность и тщету общаговской жизни.
Луда-ак, не финти! Давай кыш до кина! Пущай душа дохнет свободой!
Не смею. «Не лепо ли ны» Лубак, я сегодня несносен и горд.
Лубак и Лудак старшухи, последний курс. Заурядные имена их оснащены для крепости непробиваемым заднеязычным и звучат сурово, как кивок топора: лубак лудак! Плоскогрудая и узкоплечая Лудак по-кроличьи дергает лапками, угрожающе приподнимает величавый том классика марксизма: мол, отвяжись, не видишь прикасаюсь к великому? Лубак сероглаза, проста и ясна. У нее деревянные выпуклые икры лыжницы.
Обожамчик, оставь дядю Маркса тете Жене. Кинь под подушь и прыгай в свою калошь! Чешись уже!
У Лубака яблочно-крепкие щеки с вкусными ямками и убедительный донельзя голос.
Лудак сдается. Ей самой хочется посмотреть на Жана Маре с тонкой тальей. Нырнула в шкаф, метнулась к вешалке.
Были сборы недолги Лу, беретку мою а? не узришь?
Шевели колготками, краля! Кака беретка теплынь!
Лубак уже в дверях, Лудак прискакивает, надевая туфлишку. Лубаку все ништяк: серой (под глаза!) кофтой-лапшой обтянута весенняя грудь; упруго-круглые икры готовы к несметным километрам лыжного бега Но самый перец их базар. По их фене ботают немногие. В первый день Фенька разинула рот от этой гремучей смеси одесской мовы, филологического цитатника и забубенного студенческого арго.
Фенчик-птенчик, за дежурство погутарь с Жанной! Чики!
Фенька делает под козырек, поворачивается носом в серую наволочку квелой общаговской подушки и сладко роняет веки. Э-эх, дремануть часок, штоб завернулся сала кусок да лени шматок!
Но только-только потянули Феньку в зеленую глубь сонного омута водяные, как в коридоре завопили полоротые девицы из комнаты напротив:
Опаликова, тушенку на кухню! Рысью! Кастрюля кипит!
У меня голова в шампуне!
Жан, Прилепа был? Отмечал?
Чья сковородка, сестры? Че немытую кинули?
Опаликова, ты че, уснула???
Ори-ори, морда шире будет!
Завали свой хорошенький ротик! (Все втроем!)
В дверь деликатный стукоток:
Вы позволите?
Э-э-э А ты кто? Фенька нехотя вылезает из своего убежища.
Могучегрудая статная девица, с каштановой гривой, вся до невозможности в красном, кривит полумесяцем рот:
Соблаговолите ознакомиться, кисть с оттопыренным мизинцем презрительно машет перед Фенькиным носом пропуском в общагу. Позвольте представиться: Элла.
Фенька с ужасом понимает, что с этим позвольте-извольте, с этой Эллочкой-людоедкой придется соседствовать, и прямо с нынешней минуты. Неужто особа, таранящая Феньку своей харизмой, разделит с ними 16 квадратов? Мать честная, картина маслом!
Боги, боги мои, как церемонно и величественно опускается на стул корма в красном; как томно извлекается из сумочки мужской носовой платок; как с усталым достоинством промокается кожное сало на лбу и щеках; затем платок используется на манер веера (если не сказать вентилятора) и, наконец, применяется по прямому назначению: следует оглушительное поочередное освобождение, пардон, полостей носа от гнусного содержимого.
(Сдается мне, это был недвусмысленный привет от Николая Васильевича ) Дама, приятная во всех отношениях, презрительно швырнув клетчатый комок на свободную, как ей показалось, железную койку, вальяжно вынула себя из красных каблукастых туфель и стала потрошить огромную суму. На божий свет размашистым жестом явились новый ситцевый халат в розовый горох, комбинация цвета тела испуганной нимфы и зеленые тапки с утиными носами. Преображение последовало без промедления. Изумленному взору Феньки на мгновение предстали разнузданно грицацуевские формы, жаждущие большой и чистой любви, и вот уже Элла, облаченная в горохово-розовый халат, восседает на единственном табурете и пьет чай, картинно, по-купечески держа на отлете наманикюренный мизинчик.
Фенька, смирившись с гнетом судьбы, забирается на второй этаж студенческих нар и вгрызается в соленые баранчики и мифы Древней Греции. Античные мифы трещат по швам, баранчики крошатся прямо на постель, боги и герои расползаются, как тараканы, по углам и зияют оттуда укоризненными взорами. Фенька вытягивается всем своим долгим деревенским телом, ее свободолюбивая плоть постанывает от здорового желания сна, но завтра семинар по античке, надо будет пару слов мякнуть
Девочки, надо же дежурство установить! опять эта бледная моль и мелкая зануда завела шарманку. Не успела дверь открыть опять за свое. Маленькая, худосочная, местами словно прозрачная неиссякаемый фонтан нудятины.
Поджав и без того крохотный ротик, сведя к переносью белесые бровки, Жанна демонстративно водружает посередь комнаты зеленое эмалированное ведро с плавающей тряпкой.
Фенька отворачивается к стене:
Вот сама и дежурь!
Фенькина вольнодумная натура с первого общаговского дня взбунтовалась: думала, на простор речной волны вырвалась, а тут со всех сторон достают: одним взносы комсомольские плати, другим в субботниках участвуй, третьи заставляют мыть километровый общаговский коридор.