На ваше отношение также указывало и то, что после провозглашения единства 1 февраля в Каире Советский Союз более двух недель воздерживался от высказывания своего мнения о единстве через официальных лиц или через радио и прессу, которые всегда отражают официальную точку зрения.
Во всяком случае, веление природы, веление истории, веление будущего должно было проложить себе дорогу и единство осуществилось.
Я стал думать о возможности встретиться с Вами, обменяться нашими точками зрения, взаимно ознакомиться с нашими проблемами и нашим пониманием событий. Поэтому я был предельно счастлив, когда представилась мне возможность посетить вашу великую страну в апреле 1958 г. Это была первая моя поездка за пределы нашей страны после образования Объединенной Арабской Республики.
Я рассчитывал на полезную беседу, серьезные дискуссии, на стабилизацию отношений между нашими странами, на достижение глубокого понимания, на котором основываются эти отношения.
Возвратившись на родину, я представлял, что многое из этого осуществилось, но, господин Премьер-Министр, как это ни удивительно, я недавно обнаружил, что, представляя так, я был не прав.
Я боюсь, господин Премьер-Министр, что, судя по Вашему последнему посланию, Вы неточно поняли кое-что, о чём я говорил Вам во время наших встреч.
Заверяю Вас, что я не могу представить себе, что ошибки в переводе, как бы значительны они ни были, не могут привести к разногласию до такой степени, как это я вижу, и как это явствует из Вашего письма мне.
Я должен сказать Вам откровенно, что я не нашёл в Вашем письме отражения своих мнений, в которые я верю. Очень прошу извинить меня, но я нашёл там вещь, очень близкую к выдумкам западной прессы, предпринимающей жестокие нападки против нас с целью представить нас в искажённом виде.
Сюда относится, например, то, что касается нашей беседы в Москве о положении в соседних с нами арабских странах.
Сюда относится, например, то, что касается нашей беседы в Москве о положении в соседних с нами арабских странах.
Вы рассказываете, что я спросил Вас, что можно сделать для изменения положения в этих странах при помощи силы, что я попросил помощи в этом и что Вы посоветовали мне воздерживаться от вмешательства и так далее, как сказано в Вашем письме по этому поводу.
Заверяю Вас, господин Премьер-Министр, я озадачен такой версией в Вашем письме, ибо она по своему изложению и деталям слишком далека от истины.
Дело обстояло следующим образом. Возможно, Вы проверите это через переводчика, который переводил нашу беседу. Я спросил Вас:
Какова будет позиция Советского Союза, если будет предпринята попытка изнутри для изменения положения в близких от нас странах, которые подчинены влиянию колониализма?
Во время дискуссии потом я уточнил свой вопрос:
Если произойдёт революция в Ираке или Иордании и последует за ней израильская интервенция совместно с колониальными державами, какова будет позиция Советского Союза в этом случае?
Возможно, Вы помните, господин Премьер-Министр, а я помню совершенно точно, что Вы сказали:
Мы предпочитаем, чтобы ничего не произошло, и предпочитаем, чтобы любое изменение завершилось мирными средствами.
Я сказал Вам:
Возможности возникновения внутреннего движения мирными средствами в этих странах, где господствуют колониализм и реакция, маловероятны. Надо опасаться, что мы вдруг можем неожиданно узнать о каком-либо реальном действии со стороны национальных патриотических групп, которые не могут позволить, чтобы империалисты причиняли им вред и разбивали бы их надежды.
Вы сказали мне:
Если Вы можете связаться с этими группами, то используйте своё влияние на них, чтобы они не действовали.
Я сказал Вам:
Кто думает о каком-либо подобном действии, тот со мной не устанавливает связь. А боюсь я того, что мы можем неожиданно оказаться перед реальным фактом, к которому мы не подготовлены.
Наша дискуссия закончилась, но я, как Вы, видимо, помните, не получил от Вас положительного ответа относительно проблемы, с которой мы, несомненно, должны были столкнуться когда-нибудь на Среднем Востоке. И произошло на деле то, что мы ждали! Факты показали, что мы не опередили событий.
Странно, что содержание Вашего послания показывает, что Вы представляете это дело в свете, прямо противоположном тому, что я имел в виду. Мне абсолютно не приходило в голову, чтобы мы занимали позицию нападающего. Я хотел, чтобы мы были в состоянии подготовившегося к защите. Как могла, например, прийти мне в голову мысль предпринимать нападение с помощью силы на страну, где господствует Багдадский пакт, с её собственными военными возможностями и возможностями стран-участниц этого пакта?
Мне также не приходила в голову мысль о том, чтобы арабское оружие было поднято против какой-либо арабской страны. Я в прошлом не раз сталкивался с многочисленными империалистическими провокациями, рассчитанными на то, чтобы воздействовать на наши нервы и чтобы мы отошли от основы, на которую мы встали в ходе долгой борьбы. Одна за другой потерпели провал провокации колонизаторов.
Меня поражает то, что Вы представляете дело так, что я будто хочу вашей помощи в военной авантюре против арабских стран. Возможно ли это, если мы рассматриваем любую угрозу против любой арабской страны, в каких бы условиях она ни находилась, как угрозу против нас самих. Тогда как же мы можем толкать вас туда, где мы сами вынуждены будем выступить против вас в порядке солидарности народов нашей нации, если бы они подверглись угрозе с вашей стороны.
Равным образом, если бы мы считали возможным думать об изменении положения в Ираке или Иордании с помощью силы, то совершить эту попытку, по меньшей мере, было бы нетрудно, так как сирийская армия находилась в Иордании и было бы нетрудно приказать ей начать военные действия. Но это не только противоречит нашим принципам, но и осуждается каждой каплей арабский крови, которая течёт в жилах нашего народа.
Я полагаю, господин Премьер-Министр, что Вы не допускаете возможности, что беседа между нами могла на деле происходить иначе, чем Вы излагаете в Вашем послании. Поэтому, как я думаю, Вы настойчиво повторяете, что Вы опираетесь на протокольные записи, которые вели переводчики во время наших совещаний, и что я опирался на свою память.
Действительно, я не мог обременять свою память больше, чем она в состоянии вынести. Поэтому после каждого совещания между мною и Вами я созывал заседание комиссии из членов делегации и рассказывал, что произошло, мы фиксировали это в протоколах. Кое-какие высказывания в Вашем послании глубоко поразили членов этой комиссии. Среди них вице-президент ОАР господин Акрам алъ-Хаурани, который выразил удивление по поводу того, что в своем послании Вы говорите, что я жаловался Вам на него. Это факт невозможный ни с точки зрения принципов, в которые я верю, ни с точки зрения этики, которая, по-моему, неотделима от политики. Возможно, что более всего мы в нашей политической деятельности заботились о том, чтобы не устраивать торга за счёт принципов, не отделять достоинство от интересов.
Я хорошо помню, как и мои коллеги, ту беседу, которая происходила между нами и в которой затрагивался вопрос о единстве. Эта беседа зафиксирована в наших протоколах, продиктованных мною сразу же после нашей встречи.
Я не высказываю своего неодобрения по поводу того, что Вы не выразили полного согласия с единством. Мне нечем было убедить Вас в этом. Вы рассказали мне о лидерах сирийских партий. Я сказал Вам, что почти все патриотические элементы Сирии участвуют в моем кабинете. Я назвал Вам эти фамилии и спросил Вас, кого Вы имеете в виду, кроме названных лиц. Вы сказали мне, как, видимо, Вы помните, аль-Азем.
Я понял, что Вы указываете на господина Халеда аль-Азема,
Я не мог позволить себе продолжать обсуждать с Вами эти имена, и мы перешли к другой теме.
Меня удивили в Вашем письме слова о нашей первой встрече в Москве; но меня в ещё большей степени удивили Ваши слова в том же письме относительно моей второй встречи с Вами 16 июля, вскоре после революции в Ираке.
Первая мысль, которая пришла мне в голову сразу же после революции в Ираке, была мысль о встрече с Вами. Это было событие, которое я ожидал в свете дискуссии, имевшей место между нами на нашем первом совещании в Москве.
Как мы и полагали, поднялись патриотические силы в иракской армии. Нельзя было допустить и мысли, чтобы позволить колониализму подавить национальную революцию в её колыбели. Ваша позиция была ясна в том, что мы встанем на сторону этой революции, каковы бы ни были последствия.
Что касается вашей позиции по отношению к этой революции и к нам в этом случае, то мне пришла в голову мысль, что, вероятно, развитие новых событий сделает условия подходящими, чтобы мы услыхали от Вас ясный ответ на вопрос, который я Вам, в частности, задавал в виде предположения на первом нашем совещании в Москве. События сами превратили это чистое предположение в реальный факт.
Это и была непосредственная причина, из-за которой я просил встретиться с Вами в любом удобном для Вас месте. Вы решили, чтобы наша встреча состоялась в Москве. К несчастью, я не смог получить от Вас ясного ответа на вопрос, поставленный мною перед Вами в апреле месяце предположительно. События в июле месяце поставили его практически. Сейчас Вы объясняете неполучение мной полного ответа от Вас на этот вопрос тем, что Вы опасались тогда, что я, узнав о вашей неограниченной помощи, не смог бы удержаться от военной акции, которая ещё более осложнила бы обстановку.
Однако это объяснение не удовлетворяет меня, и я хотел бы спросить, что это за военная акция, которую я мог бы сгоряча совершить? В то время иракская национальная революция была в колыбели, мы занимали чисто оборонительную позицию, шестой американский флот высадил своих моряков на ливанское побережье, а английские десантные войска высадились в Иордании. Разумно ли было бы предполагать, что мы в состоянии совершить наступательную акцию?
Можно ли подумать, например, господин Премьер-Министр, что даже если бы мы знали о вашей готовности выступить на нашей стороне, что мы можем первыми напасть на шестой американский флот, вооруженный ядерным оружием и управляемыми снарядами.
Или разве мыслимо, например, чтобы мы атаковали районы сосредоточения английских десантных войск в Иордании или их авиационные базы на Кипре.
Возможно, Вы, господин Премьер-Министр, согласитесь со мной, что все эти объяснения вызывают удивление.
Также вызывает удивление то место Вашего послания, из которого видно, как Вы поняли наши просьбы о военной помощи в то время.