Песни Заратустры - Фридрих Ницше 3 стр.

Раскинулась водой озерной
Душа, и в ней, как солнца блик,
Живет, смеясь в волне повторной,
Твой милый лучезарный лик.
День или ночь? Не сознается
Воды блаженное кольцо,
Доколь на глади волн смеется
И светится твое лицо.

То стынет ветер полуночный,
В окно стучащийся борей,
То дождь скребется худосочный,
Переминаясь у дверей.
То час мечты, и в нем  отрада,
То ветер меж твоих волос,
То в душу дуновенья взгляда
Приносит влажный шорох слез.

Ночное небо замыкают
Синеющие своды круч,
И молнии одни сверкают
Под мрачными бровями туч.
На чужедальнем горном склоне
Сосновый корень одинок,
И к лесу тянется и тонет
В багрянце голубой дымок.
Один на небе чужедальном
Сочится дождь, пока велят,
И так печально, погребально
Из глаз твоих сочится взгляд,
Который вновь являет свету
Все разоренное судьбой:
Жизнь, счастье, канувшее в Лету, 
И возвращает нам с тобой.

В час размышления бездонный 
Над жизнью, страхом и тоской 
Порой меня объемлет сонный,
Уже не чаемый покой.
Не зная кстати иль некстати,
Пути не видя своего,
Мой ум и в этой благодати,
Тоскуя, ждет невесть чего.

Поумнел вчера, девицы, 
Стало мне семнадцать лет.
Взором старой мудрой птицы
Я гляжу на белый свет.
Мысль пришла, предстала словом 
Едкой истины глоток!
Вам ли быть с таким уловом?
Вам бы чувства шепоток!
Редко думает бабенка,
Но в пословице  совет:
Руководствуй, как ребенком,
Чуть размыслит  сладу нет.
Видно, рвется там, где тонко:
Бабья речь  блошиный скок,
Редко думает бабенка,
А размыслит  не дай Бог!
Мудрость дедов как не славить!
Но, имея острый ум,
Я и сам могу представить
Квинтэссенцию всех дум.
Вы  раздумий тех причина,
Я открыть их нынче рад:
Девки  краше,
Но мужчина
Интересней во сто крат.

Воскликнул Зигфрид: «Чья вина,
Что нет ни меда, ни вина?
С утра в лесу шумит охота,
Уже спина мокра от пота,
Уже давным-давно пора
Разлить питье по звонким чашам
И гончим дать воды  жара
Сбивает нюх собакам нашим!»
Тут Гюнтер Хагена зовет:
«Ответствуй, где вино и мед?»
Готов у Хагена ответ:
«Король, питья сегодня нет.
Я незадолго перед этим
Слыхал, что в Шпессарт мы поедем,
И всё велел послать туда,
Я виноват  но ненароком.
А впрочем, горе  не беда:
Здесь есть ручей. К его истокам
Нас эта тропка приведет»
И Зигфрид молвил: «Что ж, вперед!»
Но Хаген вновь хитрит: «Постой!
Повсюду признано молвой,
Что в беге с Зигфридом сравниться
Ни лань не может и ни птица.
Молве поверить каждый рад;
Проверить  было бы мудрее.
Давай побьемся об заклад.
Кто добежит к ручью быстрее.
Кто будет первым, кто вторым,
Кто третьим  там и поглядим!»
Как Хаген с Гюнтером спешат!
Избавившись от тяжких лат,
Они вперед рванулись оба,
Исполненные тайной злобы.
А Зигфрид мчится как олень,
Он ног не чует под собою,
Еще не ведая, что тень
Измены дышит за спиною.
О Зигфрид, страшен твой заклад:
Они убить тебя хотят!
Стопа у Зигфрида легка,
И первый он у родника.
«Ручей,  он спрашивает,  вдаль ты
Куда бежишь из Остенвальда?»
Ответа нет. Родник течет,
Маня прозрачной синевою.
На берег Зигфрид меч кладет
И лук с тугою тетивою
И ждет соперников своих 
Негоже пить ему без них.
«Пей первым, Гюнтер,  королю
Промолвил Зигфрид,  утолю
Я жажду следом за тобою»
И вот склонился над водою.
А Хаген, оглядясь окрест,
К герою со спины подходит
И вышитый Кримхильдой крест
Он на плаще его находит.
Да, Зигфрид тоже уязвим.
Копье врага  уже над ним!
Смешалась кровь с водой ручья.
Нет, не достать рукой меча,
И лук с тугою тетивою
Сокрыт от Зигфрида травою.
Ужель покорно умирать?
Но щит, последнее оружье,
Он смог, стеная, приподнять
И, описав им полукружье,
Ударил Хагена  и тот,
Как зверь побитый, прочь ползет.
Кто сможет Зигфриду помочь?
Он боль не в силах превозмочь,
Жжет рану гибельное пламя,
Он еле шевелит устами.
Пред ним предатели дрожат,
Но отвести не могут очи
От Зигфрида, чей гневный взгляд
Подернут мраком вечной ночи,
И слабый шепот мнится им
Небесным стоном громовым.
«За честь и славу на войне,
По праву отданную мне,
Вы гнусной мздою отплатили,
Но нету правды в вашей силе,
Нет света в вашем торжестве!
Кримхильдой я невольно предан,
Сын с подлым Хагеном в родстве,
И яд измены мной изведан
Но, Гюнтер, об одном молю:
Кримхильду не губи мою!»
Смолк Зигфрид. Хаген же решил,
Что грозный воин опочил,
И рассмеялся: «Не иначе,
Как нам Господь послал удачу!»
Но вдруг осекся Хаген, сник,
И сам король охвачен дрожью 
Вновь голос Зигфрида возник,
Как бы пророча волю Божью:
«Меня сгубили вы, но Рок
И вас уже на смерть обрек!»
Затихли вещие слова,
И обагренная трава,
Мерцая сумрачно и ало,
Чело героя увенчала.
И замер Зигфрид, недвижим.
Ему уже не пробудиться.
Рыдают облака над ним,
Скорбит листва, родник слезится
Спит Зигфрид, рыцарь и герой,
Окончив славный путь земной.

Ты нависла пеленой тумана,
Мрачная богиня, за окном.
Дыбились порывы урагана,
Шумом ливня заглушая гром.
Сумрак расстилался черной лавой,
Молнии пылали ярче дня,
И, колдунья, смертную отраву
Ты из тьмы варила и огня.
В час полночный, заперевшись дома,
Слушал я неумолимый вой
И следил, как ты секиру грома
Поднимаешь грозною рукой.
Я был в доме. Ты была снаружи.
Минул миг  и ты уже внутри
И под лязг сверкнувшего оружья,
Подойдя, промолвила: «Смотри!
Предо мной, воительницей вещей,
И герой испытывает страх.
По ночам верша свой труд зловещий,
Я невинных втаптываю в прах.
Факелы вошли в мои глазницы.
Под моей стопой дрожат гроба
Ты  червяк. Твоя судьба  молиться
Ты  зола. Истлеть  твоя судьба!»

Шагает путник в поздний час
Средь тишины.
И лес, и склон в глуби души
Отражены.
Как хороши
И тьма, и тишь! Он ширит шаг,
Невесть куда бредя сквозь мрак.
Трель птицы слышится в ночи
«Не надо, птица, замолчи!
Зачем ты мой смущаешь слух?
Я не могу быть к зову глух,
Но верный путь  один; меж двух
Блуждая, заплутал мой дух,
Маяк потух!»
Тут птица молвила в ответ:
«О, не тебе я шлю привет:
К себе зову
Подругу, чей крылатый след
Взмыл в синеву.
Мне без подружки счастья нет!
А ты здесь, путник, ни при чем.
Иди путем своим 
Ведь эта песня не о том,
Как, золотой мечтой влеком,
Брел пилигрим»
Что ты наделала своим
Веселым пеньем: недвижим
Застыл, охвачен сладким сном,
Несчастный пилигрим!

Прости, о Меланхолия, певца
За то, что я покой твой нарушаю,
Морщины изможденного лица
В ладони прячу  и хвалы слагаю.
Как часто жаркой утренней порой
Мысль о тебе печаль мою врачует,
А жадный гриф летает надо мной,
Как будто вправду мертвечину чует.
Уймись, стервятник,  я пока не труп.
Сегодня пира у тебя не выйдет:
Еще слова с моих слетают губ,
Еще мои глаза глядят и видят;
Я не пронзаю ими небосклон,
Где в облачных волнах ныряют птицы:
Я вглубь смотрю, где вечный мрак и сон, 
И светом взора бездна озарится!
Как варвар перед идолом-божком,
Так я пред Меланхолией склонялся
Не раз, не два, и был ее рабом,
И вспоминал, и каялся, и клялся,
И радовался: вот летает гриф,
И радовался: гром трубит тревогу,
А ты, богиня, тайну тайн открыв,
Меня судила праведно и строго.
Гриф  твой урок, чтоб я полет постиг.
Гром  твой урок, чтоб я постиг пространство.
Мне объяснил безмолвный твой язык
Мою ничтожность и непостоянство.
Жизнь продолжает вечную игру:
Горит цветок, и расцветает пламя,
И бабочки слетаются к костру,
Смертельными прельстившись лепестками.
Есть жажда смерти  вот еще урок,
И в этой правде сомневаться надо ль?
Я  бабочка, я  пламя, я  цветок,
Стервятник в небе и под небом падаль!
Пою тебя  и нету слов нежней
На празднике, на самой светлой тризне
Во имя славы истинной твоей,
Во имя смерти и во имя жизни!
Богиня, не сочти моей виной,
Что этот гимн красотами не блещет:
Весь мир трепещет под твоей рукой,
Весь мир от взгляда твоего трепещет,
И сам я, содрогаясь, бормочу
В невольном страхе строчку за строкою.
Ни силы я, ни воли не хочу 
Пошли мне долю быть самим собою!

Как я люблю живое слово!
Оно, как мир, старо и ново,
Оно встречает нас кивком,
Оно пронзает нас клинком
И, даже оступаясь в грязь,
Нас веселит, развеселясь, 
Лишь становясь еще живей
В самой неловкости своей.
Оно, как человек, страдает,
Когда порой больным бывает,
Оно, испытывая страх,
Трепещет стоном на устах,
Когда слова мы губим сами,
Их подменяя словесами.
А мы их словоблудьем душим,
Мы мрак несем их светлым душам,
Забыв, что слово без души 
Лишь звук пустой в глухой тиши.
Когда грустим мы молчаливо 
Слова не слышимы, но живы,
А если ложь слетает с губ,
То фраза  склеп и слово  труп!

Прости, о Меланхолия, певца
За то, что я покой твой нарушаю,
Морщины изможденного лица
В ладони прячу  и хвалы слагаю.
Как часто жаркой утренней порой
Мысль о тебе печаль мою врачует,
А жадный гриф летает надо мной,
Как будто вправду мертвечину чует.
Уймись, стервятник,  я пока не труп.
Сегодня пира у тебя не выйдет:
Еще слова с моих слетают губ,
Еще мои глаза глядят и видят;
Я не пронзаю ими небосклон,
Где в облачных волнах ныряют птицы:
Я вглубь смотрю, где вечный мрак и сон, 
И светом взора бездна озарится!
Как варвар перед идолом-божком,
Так я пред Меланхолией склонялся
Не раз, не два, и был ее рабом,
И вспоминал, и каялся, и клялся,
И радовался: вот летает гриф,
И радовался: гром трубит тревогу,
А ты, богиня, тайну тайн открыв,
Меня судила праведно и строго.
Гриф  твой урок, чтоб я полет постиг.
Гром  твой урок, чтоб я постиг пространство.
Мне объяснил безмолвный твой язык
Мою ничтожность и непостоянство.
Жизнь продолжает вечную игру:
Горит цветок, и расцветает пламя,
И бабочки слетаются к костру,
Смертельными прельстившись лепестками.
Есть жажда смерти  вот еще урок,
И в этой правде сомневаться надо ль?
Я  бабочка, я  пламя, я  цветок,
Стервятник в небе и под небом падаль!
Пою тебя  и нету слов нежней
На празднике, на самой светлой тризне
Во имя славы истинной твоей,
Во имя смерти и во имя жизни!
Богиня, не сочти моей виной,
Что этот гимн красотами не блещет:
Весь мир трепещет под твоей рукой,
Весь мир от взгляда твоего трепещет,
И сам я, содрогаясь, бормочу
В невольном страхе строчку за строкою.
Ни силы я, ни воли не хочу 
Пошли мне долю быть самим собою!

Как я люблю живое слово!
Оно, как мир, старо и ново,
Оно встречает нас кивком,
Оно пронзает нас клинком
И, даже оступаясь в грязь,
Нас веселит, развеселясь, 
Лишь становясь еще живей
В самой неловкости своей.
Оно, как человек, страдает,
Когда порой больным бывает,
Оно, испытывая страх,
Трепещет стоном на устах,
Когда слова мы губим сами,
Их подменяя словесами.
А мы их словоблудьем душим,
Мы мрак несем их светлым душам,
Забыв, что слово без души 
Лишь звук пустой в глухой тиши.
Когда грустим мы молчаливо 
Слова не слышимы, но живы,
А если ложь слетает с губ,
То фраза  склеп и слово  труп!