Что предлагаешь?
Сейчас и взлетать. На бреющем, над головами. Глядишь, на наглости и вывезет.
Рискованно.
Конечно! А без риска на войне как? Давай выкатим его на поляну.
Летчики, пригнувшись, обошли ближнюю полосу леса никого. Вернувшись, они ухватились за хвостовые элементы биплана, напряглись и, крякнув, сдвинули самолет с места. Дальше легче. Уже меньшими усилиями они вытолкнули его из-под деревьев.
Летчики, пригнувшись, обошли ближнюю полосу леса никого. Вернувшись, они ухватились за хвостовые элементы биплана, напряглись и, крякнув, сдвинули самолет с места. Дальше легче. Уже меньшими усилиями они вытолкнули его из-под деревьев.
Ты прокручивай винт, предложил Михаил Василию, а я ручным шприцем подкачаю.
Михаил забрался в кабину, открыл бензокран, подкачал ручным насосом бензин. Василий несколько раз провернул воздушный винт.
Зажигание!
Михаил включил оба магнето, Василий с силой дернул за лопасть винта и отскочил. Мотор чихнул и завелся. Завелся! Михаил чуть не заорал от радости.
Василий обежал самолет, держась от винта подальше, и забрался в кабину. Михаил услышал, как щелкнули замки привязных ремней.
Поехали! почти по-гагарински крикнул Михаил и добавил газу.
Самолетик выбрался на поляну и начал разгон. Михаил поглядывал на указатель скорости. Пора! Пилот плавно потянул на себя ручку, и «У-2» легко взмыл в небо. Михаил посмотрел в зеркальце заднего вида, установленное на стойке центроплана. В нем было видно довольное лицо Василия. Ох, рано успокоился штурман, надо еще до своих долететь, а это сложно. Самолетик фанерный, защиты броневой, как у штурмовика, нет, и скорость маленькая максимальная, при полных оборотах мотора всего-то 150 километров. Но на таком режиме можно лететь не больше пяти минут, иначе мотор перегреется, а нормальная, эксплуатационная, 110 километров в час. А это, как ни крути, отличная мишень для желающих пострелять!
Учитывая, что немцы яро ненавидели «У-2», так беспокоившие их по ночам, палить будут из всех стволов. Одно спасение: лететь на бреющем как можно ниже и на малом газу, чтобы звуки мотора были тихими. На выхлопном коллекторе и так стоял шумопламегаситель. Без него ночные полеты были бы невозможны из-за того, что пламя выхлопа слепило летчика, но звук у него все равно получался изрядным.
Они так и поступили. Пилот шел над землей, едва не касаясь колесами шасси кустарников, ведь шасси на «У-2» не убирались. Нырял в ложбинки, вжимался в просеки в лесу, несколько километров даже над рекой летел. Один из берегов у нее высокий, скрывал самолет.
Михаил сосредоточился на пилотировании и видел сквозь целлулоид козырька только узкий сектор обзора перед собой. Малейшая ошибка и катастрофа.
Василий сзади бубнил чего-то в переговорное устройство, но Михаил не мог отвлечься. Слева, вдалеке, раздалась пулеметная очередь. Может по самолету, может уже над передовой.
Михаил мельком глянул вверх. Высоко тысячах на трех метров летела парочка истребителей, но вряд ли они могли заметить их маленький самолетик. Он так и не разобрал свои это были истребители или чужие.
По борту раздались шлепки. Это Василий стучал, требуя взять в руки переговорное устройство.
Чего тебе? Видишь занят.
Сергей, мы уже над своими летим, только что передовую перемахнули. Набирай высоту.
Уф! Такого приятного известия Михаил не слышал давно. Он добавил газу и вверх. Смахнул рукавом пот со лба. Схлынуло чудовищное напряжение.
Левее двадцать градусов, скомандовал Василий.
Они вышли прямехонько на свой аэродром. Михаил, не делая лишних движений, убрал газ, притер машину на три точки на полосу и зарулил к стоянке. К самолету бросились механики, споро развернули и, хвостом вперед, подкатили под деревья.
Над позициями наших войск, над аэродромами часто висела «рама», как называли немецкий двухфюзеляжный самолет-разведчик «Фокке-вульф 189». Потому днем старались убрать самолеты и другую военную технику в укрытие. И не от хорошей жизни: следом за «рамой» часто прилетали бомбардировщики, поэтому усложнять себе и так непростую фронтовую жизнь никто не хотел.
Михаил и Василий выбрались из кабины. Их тут же обступили летчики и свободный техперсонал.
Вас уже и не ждал никто, думали сбили немцы!
Ну да, было такое обстреляли нас. Бензопровод, сволочи, перебили. Площадку для вынужденной просто чудом удалось найти. Подремонтировались маленько и домой. Вы бы, парни, покапитальнее исправили бензопровод, а заодно посмотрели, что там, в капоте я ведь на скорую руку все делал.
Механики полезли под капот, а Михаил и Василий направились в штаб эскадрильи доложить комэску о своем возвращении и о выполненном задании.
Ну-ка, садитесь и давайте поподробнее, а то я уже собрался на вас похоронки писать! распорядился комэск.
Михаил и Василий все подробно рассказали: о вынужденной посадке за линией фронта, о ремонте бензопровода подручными средствами, ночевке в лесополосе под носом у немцев, и удачном возвращении.
Командир только головой покрутил, не переставая удивляться.
Молодцы, выкрутились из ситуации! Свои жизни сумели сохранить и самолет сберечь. За выполненное задание и проявленную смекалку объявляю вам благодарность. Идите, отдыхайте, ночью снова полеты.
Служим Советскому Союзу! дружно гаркнули Михаил и Василий.
Пилоты направились в столовую. Хотелось кушать. Война войной, а обед должен быть. Вроде время еще и не обеденное, но пилотов покормили.
Они вышли на крыльцо. Василий потянулся.
Эх, сейчас бы водочки стаканчик!
Размечтался! С чего бы это?
Пойдем, отойдем немного.
Они отошли к казарме. Василий объяснил:
Ты знаешь, я и хотел вернуться, и боялся. Думаю, вот приземлимся сейчас, а нас к особисту, душу мотать: где были, что делали на вражеской территории. Мы и так штрафники, нам веры нет, а тут прилетели аж через десять часов. А ну как подозрения у особистов могут возникнуть: «Да, может, вас немцы уже завербовали?»
Типун тебе на язык!
Фу, пока вроде обошлось. Ты скажи лучше, где ты так на бреющем научился летать? Ну и натерпелся я страху! Колесами шасси ветки ломал едва не по головам у немцев.
Да уж! вспомнил Михаил свою работу на «кукурузнике». А немцев-то я и не видел. Одна забота была не врезаться бы во что-нибудь.
И что не видел даже, что по нам из пулемета стреляли?
Слышал, так вроде далеко; да и некогда было смотреть.
Рисковый ты парень! Где научился таким маневрам?
Я же тебе говорил до войны летчиком был. Приходилось в сельхозавиации поля от вредителей обрабатывать. Там и научился. Разбрызгивать химикаты только с бреющего полета надо.
Я раньше думал, что бреющий полет метафора, преувеличение. Оказалось правда. Но, честно скажу тебе, мне не понравилось страшно очень. Я, как сели, пальцы от бортов едва оторвал даже занемели.
Ты пальцы береги, тебе ими еще рисовать после войны.
Когда она еще кончится? Да и будем ли живы?
Непременно! А война, конечно, не скоро еще закончится она ведь только началась.
Михаил едва не ляпнул про победный май тысяча девятьсот сорок пятого года, но вовремя удержался.
Далее выспались, пообедали и на стоянку. А там удивились: вместо бомб в кабину штурмана пачки бумаги загрузили. Оказалось листовки на немецком языке.
Отдел пропаганды привез. Разбросаете над передним краем в ближних тылах. Надо немцам объяснить их положение, не все же они оголтелые фашисты. Может, одумается кто, оружие сложит, на нашу сторону перейдет, на полном серьезе объяснил подошедший политрук.
У Михаила заходили желваки на скулах, но он сдержался, вовремя вспомнив, что он находится в штрафной эскадрилье. Хотел он политруку сказать, что врага бить надо, смертным боем бить, пока не издохнет, а кому живым повезет уползти назад, в Германию, так чтобы он и внукам своим дорогу к нам заказал. А он листовки! Сколько бумаги зря извели, лучше бы бойцам раздали письма домой написать или на самокрутки, больше пользы было бы. Но приказы в армии не обсуждают.
Стемнело. Сначала вылетели женские эскадрильи, а потом уж, как повелось, штрафники. Самолет Михаила поднялся последним.
Когда добрались до линии фронта, штурман скомандовал:
Иди вдоль передовой!
Василий разрывал руками тонкие бечевки, перетягивающие пачки бумаги, и сбрасывал за борт стопки листовок. Они разлетались и, кружась, как большие хлопья снега, опускались на землю. И немцы снизу не стреляли не хотели себя обнаруживать. Ночью любая вспышка света далеко видна, выстрелишь а тебе на голову с «небесного тихохода» бомбочки посыплются.
В этот раз они вернулись быстро весь полет едва в полчаса уложился. Михаил трижды моргнул аэронавигационными огнями, на короткое время вспыхнул прожектор, осветив посадочную полосу. И, едва колеса самолета коснулись земли, он тут же погас. Немцы не дремали их разведчики тоже летали по ночам, выискивая полевые аэродромы и передвижение техники. Любая колонна хоть танковая, хоть автомобильная на марше фары включит. Хоть на фарах и стоят маски с узкими щелочками или стекло на них синей краской закрашено, а все равно с воздуха видно.
Вторым, третьим и четвертым заходами уже грузились как обычно бомбами. Если загружались по норме, то брали на борт 120 килограммов; с перегрузом, когда бензобак уже ополовинен 150 килограммов. Бомбы брали в основном противопехотные, по 1025 килограммов каждая. А скажем, «пятидесятку» или «сотку» подвешивать было просто некуда. Зато бомбили точно, несмотря на темноту, глаза адаптировались и четко различали окопы, траншеи, пулеметные гнезда и небольшие постройки. Были мастера своего дела, которые ухитрялись бомбой прямо в окоп вражеский угодить или в траншею, чтобы враг даже в своем окопе не чувствовал себя в безопасности. Бомбардировщики серьезные вроде «Пе-2» бомб на борт брали больше, калибром крупнее, но точность попадания была ниже.
За эффективность бомбометания немцы ненавидели «У-2». Гитлер за каждый сбитый истребителем «кукурузник» награждал пилота железным крестом, чего не происходило, если «мессер» сбивал советский бомбардировщик или штурмовик. Хотя асы, сбившие за войну по 300400 самолетов, у немцев и были, например Эрик Хартман; наши асы планку в 70 самолетов не преодолели, да и таких были единицы вроде Покрышкина и Кожедуба.
Последний, пятый за ночь вылет был уже под утро. Было еще темно, но далеко на востоке небо уже серело.