Расслабься, говорит он. Ты со мной. Я почти француз.
Ты англичанин.
Он ухмыляется:
Американец.
Американец с английским акцентом. Разве это не повод для французов ненавидеть тебя вдвойне?
Сент-Клэр закатывает глаза:
Пора тебе прекратить верить байкам и начать выстраивать собственное мнение.
Это не байки.
Правда? Тогда, пожалуйста, просвети меня. Он кивает на девушку, идущую перед нами. Она треплется на французском по сотовому. Что это у нее на ногах?
Кроссовки, мямлю я.
Интересненько. А те джентльмены на другой стороне тротуара. Может, потрудишься объяснить, что это обул вон тот, слева? Что за странные штуковины?
Естественно, кроссовки.
Но, эй! Видишь вон того парня? Я киваю на мужчину в джинсовых шортах и футболке с надписью «Будвайзер». Неужели это только мне бросается в глаза?
Сент-Клэр косится на незнакомца:
Что именно? Облысение? Избыточный вес? Отсутствие вкуса?
Американец.
Сент-Клэр картинно вздыхает:
Честно, Анна, кончай с этим.
Я не хочу никого оскорблять. Я слышала, французы очень обидчивые.
Сейчас ты никого не оскорбляешь, кроме меня.
А как насчет нее?
Я указываю на женщину средних лет в шортах цвета хаки и трикотажном топе со звездами и полосками. В поясной сумке у нее фотоаппарат. Она отчаянно спорит с мужчиной в панаме. Вероятно, с мужем.
Как отвратительно.
Я не про это. Неужели моя национальная принадлежность настолько же очевидна?
Если учесть, что та тетка нацепила на себя американский флаг, я отважусь отрицательно ответить на твой вопрос. Сент-Клэр прикусывает ноготь большого пальца. Слушай. Кажется, я знаю, как решить твою проблему, но тебе придется подождать. Пообещай, что больше не станешь просить меня сравнивать тебя с пятидесятилетними тетками, и я обо всем позабочусь.
Как? Позаботишься о чем? Сделаешь мне французский паспорт?
Парень фыркает:
Я не говорил, что превращу тебя в француженку. Я открываю рот, чтобы протестовать, но он тут же пресекает попытку: По рукам?
По рукам, сконфуженно отвечаю я. Сюрпризы не моя стихия. Надеюсь, это что-то хорошее.
О, конечно.
Сент-Клэр выглядит таким самодовольным, что меня так и тянет сказать какую-нибудь пакость, и в этот момент я вдруг понимаю, что больше не вижу нашу школу.
Не могу поверить. Сент-Клэр полностью переключил мое внимание на себя. Некоторое время я еще жду появления болезненных симптомов, но ничего не происходит. Ноги готовы пуститься в пляс, а в животе порхают бабочки. Я счастлива, что наконец оказалась на воле!
Итак, куда мы идем? с энтузиазмом спрашиваю я. К Сене? Я знаю, она где-то рядом. Посидим на берегу?
Не скажу, улыбается Сент-Клэр. Просто идем.
Я покоряюсь. Да что со мной такое? Второй раз за минуту я позволяю этому парню управлять мной и держать в неизвестности.
О! Ты должна это увидеть.
Он хватает меня за руку и тащит через улицу.
Водитель скутера рассерженно сигналит нам вслед, и я смеюсь:
Постой, что
И тут у меня перехватывает дыхание.
Мы стоим перед собором из соборов! Четыре толстые колонны поддерживают готический фасад, украшенный мощными статуями, окнами-розетками и причудливой резьбой. Тоненькая колокольня тянется к чернильному пространству ночного неба.
Что это? шепчу я. Известное здание? Я о нем что-то знаю?
Это моя церковь.
Ты сюда ходишь? Я удивлена: Сент-Клэр не похож на глубоковерующего человека.
Нет.
Парень кивает на каменную табличку.
Я читаю:
Сент-Этьен-дю-Мон. Ух ты! Святой Этьен.
Сент-Клэр улыбается:
Я всегда испытывал некоторое чувство собственности по отношению к этому месту. Мама приводила меня сюда, когда я был еще совсем маленьким. Мы брали с собой ланч и ели прямо здесь, на ступенях. Иногда она брала альбом, рисовала голубей и такси.
Твоя мать иконописец?
Нет, художница. Ее работа висит в нью-йоркском Музее современного искусства.
Парень говорит об этом с такой гордостью, что я поневоле вспоминаю слова Мередит о том, что Сент-Клэр восхищается Джошем за его исключительный художественный дар. И что отец Сент-Клэра владеет двумя картинными галереями. А еще Сент-Клэр будет ходить на уроки живописи в этом семестре. Я громко спрашиваю, уж не художник ли он сам.
Этьен пожимает плечами:
Не совсем. Хотел бы я им быть. От мамы я унаследовал только художественное чутье, но не талант. Джош рисует намного лучше. Да и Рашми, если уж быть честным.
Вы, наверное, очень близки с ней? С твоей мамой?
Я ее люблю, без тени подросткового смущения говорит парень.
Мы стоим перед воротами собора и смотрим наверх все выше, выше и выше. Я вспоминаю, как мама каждый вечер садится за компьютер и заносит туда данные о каймановых черепахах. Только в Атланте сейчас еще не вечер. Возможно, в данный момент она затаривается в продуктовом магазине. Или едет на реку Чаттахучи. А может, смотрит «Империя наносит ответный удар» вместе с Шоном. Я понятия не имею, чем она занимается, и это меня тревожит.
Наконец Сент-Клэр нарушает тишину:
Пора идти. Ты еще столько всего не видела.
Чем дальше мы углубляемся в центр города, тем больше вокруг народу. Сент-Клэр рассказывает, что его мама готовит на обед шоколадные блинчики, а на завтрак кастрюлю пасты с тунцом. Что все комнаты в квартире она выкрасила в разные цвета радуги. Что она коллекционирует письма, где ее имя написано с ошибкой. И ничего не говорит об отце.
Мы проходим мимо очередного огромного строения, напоминающего развалины средневекового замка.
Боже, здесь история просто повсюду, восхищаюсь я. Что это за место? Мы можем войти?
Это музей, конечно, можем. Но не сегодня. Подозреваю, он закрыт.
О да, понятно, стараясь скрыть разочарование, вздыхаю я.
Сент-Клэр удивлен:
Ты в школе всего одну неделю. У нас впереди еще целая вечность, чтобы посетить этот музей.
У нас. Не знаю почему, но внутри все сжимается. Сент-Клэр и я. Я и Сент-Клэр.
Скоро мы оказываемся в крайне популярном у туристов районе. Людей здесь еще больше, чем в окрестностях школы. Повсюду шумные рестораны, магазины и отели. Уличные продавцы кричат на английском: «Кускус! Хотите кускус?», а дороги настолько узкие, что автомобиль не проедет. Мы идем по улице, протискиваясь сквозь толпу, словно на карнавале.
Скоро мы оказываемся в крайне популярном у туристов районе. Людей здесь еще больше, чем в окрестностях школы. Повсюду шумные рестораны, магазины и отели. Уличные продавцы кричат на английском: «Кускус! Хотите кускус?», а дороги настолько узкие, что автомобиль не проедет. Мы идем по улице, протискиваясь сквозь толпу, словно на карнавале.
Где мы?
Хотелось бы мне задавать поменьше вопросов.
Между рю Сен-Мишель и рю Сен-Жак.
Я отвечаю вопросительным взглядом.
Рю означает «улица». Мы все еще в Латинском квартале.
До сих пор? Но мы шли
Десять пятнадцать минут? поддразнивает Сент-Клэр.
Хм Очевидно, лондонцы или парижане, кем бы Этьен там себя ни считал, не особенно ценят радость обладания автомобилем. А я вот скучаю по своей малышке, хотя у нее барахлит двигатель. И нет кондиционера. И сломано радио. Я делюсь этими мыслями с Сент-Клэром, чем вызываю у него улыбку.
Ты все равно не смогла бы на ней ездить. Во Франции можно водить только с восемнадцати лет.
Тогда мог бы ты сесть за руль, говорю я.
Нет, не мог бы.
Ты же говорил, будто у тебя день рождения! Так я и знала. Ты соврал, и никто
Я другое имел в виду, смеется Сент-Клер. Я не умею водить.
Серьезно? Я не могу удержаться от коварной ухмылки. Хочешь сказать, на свете существует то, что я умею делать, а ты нет?
Сент-Клэр усмехается в ответ:
Шокирующая информация, не правда ли? Но мне это никогда не было нужно. В Париже прекрасно организована система общественного транспорта, так же как и в Сан-Франциско и Лондоне.
Прекрасно организована, передразниваю я.
Заткнись, хохочет Этьен. Эй, а знаешь, почему этот квартал называют Латинским?
Я приподнимаю одну бровь.
Несколько столетий назад здесь жили и учились студенты Сорбонны. Она, кстати, вон там. Сент-Клэр показывает куда-то в сторону. Это один из самых старых университетов мира. В общем, преподавали студентам на латыни, поэтому между собой они стали называть квартал латинским. А потом название прижилось.
Повисает неловкая пауза.
И это все? Конец истории?
Да. Черт, ты права. Полная белиберда.
Я обхожу еще одного агрессивного продавца кускуса:
Белиберда?
Дрянь. Фигня. Дерьмо.
Белиберда- как мило.
Мы поворачиваем за угол, и вот она, Сена. Огни города дрожат на воде. Я делаю глубокий вдох. Великолепно. По набережной прогуливаются парочки, продавцы расставляют картонные коробки с книгами в мягких обложках и старыми журналами на продажу. Мужчина с рыжей бородой наигрывает на гитаре грустную песню. Мы слушаем его минутку, а потом Сент-Клэр бросает несколько евро в чехол от гитары.
Наше внимание вновь переключается на реку, и в этот момент я вижу
Нотр-Дам.
Конечно, я уже видела Нотр-Дам на фотографиях. Сент-Этьен-дю-Мон красивейший из соборов, но даже он НИЧТО по сравнению с Нотр-Дамом. Этот собор точно огромное судно, идущее вниз по реке. Массивное. Внушительное. И притягательное. Подсветка напоминает «Дисней Уорлд»[21], но этот собор намного волшебнее, чем что-либо выдуманное Диснеем. Островки изумрудных виноградных лоз спускаются по стенам прямо в воду, завершая сказочный образ.
Я медленно выдыхаю:
Как красиво.
Сент-Клэр наблюдает за мной.
В жизни не видела ничего подобного. У меня не хватает слов.
Чтобы добраться до собора, нам нужно перейти мост. Никогда не знала, что Нотр-Дам построен на острове. Сент-Клэр говорит, что мы идем к Лиль де ля Сите, Острову Сите, и это самый старый район Парижа. Сена мерцает внизу зеленым и голубым, и под мостом проплывает длинный, расцвеченный огнями корабль. Я заглядываю за край:
Смотри! Там пьяный. Он сейчас вывалится за бо
Я оглядываюсь и вижу, что Сент-Клэр медленно плетется в нескольких футах от края моста.
Сначала меня это озадачивает, но потом я все же понимаю:
Ты же не боишься высоты?
Сент-Клэр неотрывно смотрит вперед, стараясь не отводить взгляда от силуэта Нотр-Дама.
Я просто не понимаю, зачем стоять на краю, когда рядом полным-полно места, где можно идти.
О, так дело в пространстве?
Отстань, иначе я начну задавать коварные вопросы про Распутина. Или про спряжение французского глагола.
Я перегибаюсь через край и делаю вид, что оступаюсь.
Сент-Клэр бледнеет:
Нет! Не надо!
Он тянет руки, будто хочет спасти меня, и тут же хватается за живот, будто его сейчас вырвет.