Союзпечаль. Стихотворения - Наташа Денисова 3 стр.

и я обречена стареть
в мире, где нет тебя.

сыплются из газет
звезды и сентябри.

этот холодный снег
вечером так горяч.

как мне найти путь,
если сердце зрячее

молчит,

не

стучит?

я обречена лететь
воздухом над невой.

господи,
упокой.

сядем в вон тот трамвай,
грохочущий, темно-красный.

все напрасно.

и темнота крапивой
выжгла глаза.

кто нас сроднил,
связал?

кто отпустил по свету?

и я обречена ждать
короткое северное лето,
мириться со всеми ними,
идущими в сумерки,
словно в дом.

я не хочу для себя участи молчаливых вдов.
и я делаю шаг неумело
к тебе,
ромео.

смотри, ксюша,
во дворе орешник
превратился в небо.

все вокруг лишь демо-
версия

песни о далеких,
тихих и далеких
людях. хищный сокол
прилетел к окошку,
просит, просит хлеба,
просит, просит крова.

мы пустим его снова,
а затем уснем.

мне все время снятся страшные сны,
помолись за меня, эсфирь.
эти улицы, люди обречены
превратиться в эфир,

стать облаком над звенящей фабрикой,
в белых одеждах включать жестяные станки.
и человек серьезный, маленький,
однажды станет считать их шаги.

мне все время видится сложным мир,
помолись за меня, эсфирь.
я иду сквозь зиму,
в воздухе от дыханья пар,
так любой до меня уходил.

мимо музык, снега, воздуха из окон,
запоминая шум ветра и колокольный звон.

мимо любимых, мимо часов на площади,
старых зданий,
мимо неба, которое медленно увядает.

помолись за меня эсфирь,
тяжело мне, не спрятаться никуда.

словно оставил кто в темноте,
вокруг насадил сады.

слышишь: время. не избежать беды.
так далеко я, так далеко ты.

мы словно птицы, летящие у блесны.

помолись за меня, эсфирь,
мне все время снятся страшные сны.

ты говоришь, что бог живет лишь в моей голове,
что на свете нет никакой любви,
что бредем мы, как тени из древних книг,
до тех пор, пока каждый к земле не приник.
стынет город, развевается выцветший флаг,
все вокруг вбирает холод моих рук.
переходы, огни, звук падающего на тротуар вечера.

я пишу который год строчными
о том, что сказанное слово теперь вечное,
о том, что глаза у бога цвета полей гречневых,
что не оставлял он тебя никогда.

но только был человек,
а теперь слюда
сковала его веки.

мне иногда кажется,
что мы так и растворимся
на кухнях квартир ветхих,
смотря на мир,
словно все еще длится лето
каникул после первого класса,
и что-то непонятное во сне пронеслось, и
кто-то заковал нас в скафандры этих огромных тел.

бездомные души
плывут в коридорах.
кричат  «я не струшу!»,
садятся на скорый.

и едут, и едут
меж звезд и киосков
в полуденном свете,
в одеждах из воска.

и плавит их солнце
в монеты и кольца,
и греют их луны
сиянием сонным.

бездомные души
в проемах оконных
глядят молчаливо
в глаза цвета ивы.

вот так мы скитались
до мира, до моря.
вот так мы остались
у самого края.

и воздух руками,
как будто он камень,
мы трогаем жадно.

невыносимо так людно!

«есть те, кто любит,
и те, которых любят» 
так говорят на юге.

это как если сравнивать
одно дерево в разные времена года:
вот оно растет, растет,
пьет из земли воду,
затем приходит человек,
делает из него шпалы,
делает из него книги,

делает из него
сердце для себя самого.

есть те, кто любит, и те, которых любят.
представь:
шумит в ушах море,
а в море плывут рыбы,
а в море цветет тина 
все так, словно бы время не уходило.

все так, словно бы время длится, длится,
и в море впадает река из небесного царства,
где музыка громкая не дает услышать
слов говорящего.

его окружают души,
так много душ, что не продохнуть,
так много душ, что не вместится в аэроэкспресс.

и я видела тебя там, и я вижу тебя здесь.
и нас разделяет лишь мир и гул.
есть те, кто любит, и те, кто забыл.

мэри, мэри,
скажи нам, мэри,
отчего ставни этого мира
закрывают от нас солнце?
отчего все моря-блюдца,
и никак, никогда не вернуться
к тем, кто дорог нам больше жизни?

мы мечтали об этом разве?

пусть один лишь из нас наказан,
будет теперь наказан.

мы невиновны, мэри.

и если ты тоже где-нибудь ищешь,
отчаянно вглядываясь в гипертекст,
того человека, что темнотою дышит,
то вот тебе весть.

того человека, который, спускаясь
к дрожащим вагонам, слушает их вечный шум,
и сравнивает его с шумом клена,
со всеми звуками, что приходят на ум.

представь: пространство от точки а
и до точки б
создано лишь для этой встречи.
дома, светофоры, дожди
существовали всегда,
чтоб однажды
холодным вечером
ноября
кому-нибудь стало легче.

чтоб он вышел на улицу,
среди чужих слов-льдин
услышал тишину,

и понял,
что не один.

*
куда ты сбежишь из леса,
если лес  ты?
мир находит пяту ахиллесову 
лиличке покраше завязывает банты.

мир находит ей учителей страшных,
вкладывает в уста очаровательные мерзости,
чтобы потом над тобой, уставшим,
всегда горели глаза ее черешневые,

чтобы потом в переулки московские крошечные
ты пытался втиснуть огромное,
больное любовью сердце,
и каждый, слышишь меня, каждый
купил бы его за грошик
тебе не сбежать из леса.

*
если
честно  что знаешь ты
о мире, кроме ее губ алости?

ты не увидел, как наступает старость,
как время разрушает твое тело.

 лиля! лиля!

век пожирает все, к чему она прикасалась.
все, что она сделала 
ради тебя, великана трепетного,
пуля крохотная 
как новый вызов 
на проклятый свинец нанизаны
все признания твои,
в сердце воронами обитавшие.

и вот  безвкусно обставленная комната,
а не она,
не она!
последнее твое пристанище.

*
 та еще, та еще!
куда она снова уходит,
оставляя володю
в коконе настоящей смерти,
не вымышленной?

 по улице вымощенной
кирпичами
стен храма разрушенного
душно так, душно так!

 революции мона лиза,
это она зарядила патронные гильзы!

 спекся володя. говорят, что его душа
где-то там, на лубянском,
до сих пор считает ее уходящий шаг.

и бывает приснится тебе река,
вместо вод течет по руслу ее крупа
времени.

и бывает приснятся тебе
смертельные

раны

на теле незнакомого,
но родного.

снова.

ты кричишь:
 не война! смотри, все живы!
и глядишь в глаза, синие как жимолость.

аве, мария, аве.
все, кто ходил по этой земле
не были правы,
все, кто открывал острова и созвездия.
дышать  это словно ходить по лезвию,
ждать автобус, который не существует,
на остановке,
где иуда репетирует поцелуи.

все мы сделаны из земли.
эти глаза наполнены золой.
всех нас однажды взяли и унесли
оттуда, где с головой накрывает волной;
оттуда, где прорастает клевер из рук,
дерева
впиваются в кожу и на ветру поют.

я смотрю на тебя и вижу:
ты земля севера,
а я земля юга.

я смотрю на тебя, вспоминаю,
как сыплется на плечи зерно,
как ливень душу твою разверзает,
как жить влажно и солоно.

я смотрю на тебя и не знаю,
зачем сделали нас такими?
иногда чувствую, как туман
застилает,
и больно.

все сотканы из земли мы.

я уношу с собой мое королевство
в мир, где с деревьев опадает листва,

где тихие воды морских глубин
не слышны.

и белый декабрьский снег 
как память о том, что одни,

мы здесь одни среди мириад звуков.

я уношу с собой королевство,
ты отпускаешь мою руку.

так заведено в человеческих душах 
всех, кто чувствует, превращать в вещи.

и я знаю, что есть меня краше,
и я знаю, что есть меня лучше

в твоем царстве высоких башен,
гремящих пушек.

океана темные тени
так похожи на небо синее.

мне казалось, что люди сильные,
и каждый носит в себе дух,

достаточный для любви.

в огромную твоего сердца полость
я вкладываю мой голос.
живи.

дай мне любви или истреби.
вложи в уста молитвы за тех,
кого не хочу любить.

пусть я не вижу в них темноты,
мы все лишь души, споенные земным ядом.

мы забываем свет, прорастает зла ягель.
вот он уже глаза застит.

и кто-то около сердец
раскладывает свои снасти.
так пропадают без вести
саши, насти,
так застывают они в городов иле.
а были ли они?
правда живыми были?

 вот тебе работа,
хорошая, не пыльная.
но только ты не твори добра.

 вот тебе дом,
в который хочется возвращаться по вечерам.
но только ты не твори добра.

 вот тебе все, возьми славу, деньги,
но только ничего для других не делай.

 мы договариваемся с тобой так:
голосуй правильно,
не думай, что все вокруг равные.
запомни, здесь социальная пропасть.
существует два мира,
никому в другой не попасть.

 нечего!
 нечего!
 нечего!

 нет ничего вечного.

дай мне любви или истреби.
мы в этой войне,
как спелые колосья, к земле прижаты.
нам скармливают темноту,
мы так в детстве кукол кормили ватой.
не ведают, что творят.
не ведаем, что творим.

дай мне любви к ним.
столько, чтоб все изменить.

сложно любить тех,
кто сад превратил в снег.

но иначе грош цена тому,
что во мне.

всем, кто был до,
кто будет после
марина, анна
я не знаю будущих имен,
но говорю:
слов ваших отголосок
звучит и в слоге моем.

но говорю: мне так тревожно!
вас нет, я здесь одна, совсем одна.
и осени прошедшей остов
глядит в меня.

я много знаю, но не знаю вовсе,
как воздух горький отвоевывать у тьмы,
а век безжалостно черпает горстью
людей. но остаемся мы.
мы снова остаемся.

и как неверно это, как нелепо!
стучит метро.
спешат уставшие по красной ветке,
глядят в вагонное стекло,

не различают лица.

сойдут снега  все снова повторится,
сойдут снега.

всем, кто был до,
кто будет после
марина, анна
я не знаю будущих имен,
но говорю:
слов ваших отголосок
звучит и в слоге моем.

но говорю: мне так тревожно!
вас нет, я здесь одна, совсем одна.
и осени прошедшей остов
глядит в меня.

я много знаю, но не знаю вовсе,
как воздух горький отвоевывать у тьмы,
а век безжалостно черпает горстью
людей. но остаемся мы.
мы снова остаемся.

и как неверно это, как нелепо!
стучит метро.
спешат уставшие по красной ветке,
глядят в вагонное стекло,

не различают лица.

сойдут снега  все снова повторится,
сойдут снега.

это джуманджи, та самая игра.
здесь ничего не важно.
лишь бы идти с утра
по опустевшим улицам,
тротуарам,
словно по проводам  ток.

это всего лишь джуманджи.
и белый снег

засыпет наши с тобой слова,
потом доберется к зрачков кружевам,
затем  звонки, расстояния, поезда.

это джуманжи. здесь ничего не сбудется никогда.

и яблоки падают в очередное лето,
люди едят небо вприкуску с хлебом,
календари меняются, превращаются в прах здания.

жизнь  слишком сложное домашнее задание.
отпусти нас с урока пораньше, боже,
иначе мы сбежим сами. ведь невозможно.

я расскажу тебе, суламифь,
как мы все медленно превращаемся в миф,
как внутренние тополя сгнивают в речной тине,
из фонарей достают свет и нас оставляют силы.