Судейский подскочил, словно лань, услышавшая ружейный выстрел.
Кто вы такой? спросил он. И чего вы хотите?
Кто я?
Да.
Я один из ваших друзей, недавний друг, но уже близкий. Чего я хочу? Ну, чтобы вам это растолковать, понадобится некоторое время.
Да что вам угодно? Говорите.
Я хочу, чтобы вы ко мне подошли.
К вам?
Да, чтобы вы спустились в канаву.
Для чего?
Узнаете. Сперва спускайтесь.
Но
И чтобы вы сели спиной к кустарнику.
Однако
Не глядя в мою сторону, с таким видом, будто вы и не подозреваете, что я тут нахожусь.
Сударь
Я требую многого, согласен. Но что поделаешь, мэтр Робер Брике имеет право быть требовательным.
Робер Брике? вскричал Пулен, тотчас же выполняя то, что ему было велено.
Отлично, присаживайтесь, вот так Что ж, вы, оказывается, проделывали измереньица на Венсенской дороге?
Я?
Без всякого сомнения. А что удивительного, если чиновнику парижского суда приходится иногда выступать в качестве дорожного смотрителя?
Верно, сказал, несколько успокаиваясь, Пулен, как видите, я проводил измерения.
Тем более, продолжал Шико, что вы работали на глазах у именитейших особ.
Именитейших особ? Не понимаю вас.
Как? Вы не знаете
Не понимаю, что вы такое говорите.
вы не знаете, кто эта дама и господин, которые стояли там, на балконе, и только что возобновили прерванный путь в Париж?
Клянусь вам
Какое же счастье для меня сообщить вам такую замечательную новость! Представьте себе, господин Пулен, что вами, как дорожным смотрителем, любовались госпожа герцогиня де Монпансье и господин граф де Мейнвиль. Пожалуйста, не шевелитесь.
Сударь, сказал Никола Пулен, пытаясь сопротивляться, ваши слова, ваше обращение
Если вы будете шевелиться, дорогой господин Пулен, продолжал Шико, вы заставите меня прибегнуть к крайним мерам. Сидите же спокойно.
Пулен только вздохнул.
Ну вот, хорошо, продолжал Шико. Так я вам говорил, что, поскольку вы работали на глазах у этих особ, а они вас как вы сами уверяете не заметили, я полагаю, что для вас было бы очень выгодно, чтобы вас заметила другая весьма именитая особа например король.
Король?
Да, господин Пулен, его величество. Уверяю вас, он весьма склонен ценить всякую работу и вознаградить всякий труд.
Ах, господин Брике, сжальтесь.
Повторяю, дорогой господин Пулен, что, если вы двинетесь, вас ожидает смерть. Сидите же спокойно, чтобы не случилось беды.
Но чего вы от меня хотите, во имя Неба?
Хочу вашего блага, и ничего больше. Ведь я же сказал, что я вам друг.
Сударь! вскричал Никола Пулен в полном отчаянии. Не знаю, право, что я сделал дурного его величеству, вам, кому бы то ни было вообще!
Дорогой господин Пулен, объяснения вы дадите кому положено, это не мое дело. У меня, видите ли, есть свои соображения: по-моему, король не одобрил бы, что его судейский чиновник, действуя в качестве дорожного смотрителя, повинуется знакам и приказаниям господина де Мейнвиля. Кто знает, может быть, королю не понравится также, что его судейский чиновник в своем ежедневном донесении не отметил, что госпожа де Монпансье и господин де Мейнвиль прибыли вчера в его славный город Париж? Знаете, господин Пулен, одного этого достаточно, чтобы поссорить вас с его величеством.
Господин Брике, я же только забыл отметить их прибытие, это не преступление, и, конечно, его величество не может не понять
Дорогой господин Пулен, мне кажется, что вы сами себя обманываете. Я гораздо яснее вижу исход этого дела.
Что же вы видите?
Самую настоящую виселицу.
Господин Брике!
Дайте же досказать, черт побери! На виселице новая прочная веревка, по четырем углам эшафота четыре солдата, кругом немало парижан, а на конце веревки один хорошо знакомый мне судейский чиновник.
Никола Пулен дрожал теперь так сильно, что дрожь его передавалась молодым буковым деревцам.
Сударь! взмолился он, сложив руки.
Но я вам друг, дорогой господин Пулен, продолжал Шико, ив качестве друга готов дать вам совет.
Совет?
Да, и слава Богу, такой, которому легко последовать! Вы незамедлительно, понимаете? незамедлительно отправитесь
Отправлюсь прервал перепуганный Никола, отправлюсь куда?
Минуточку, дайте подумать, сказал Шико, отправитесь к господину дЭпернону.
К господину дЭпернону, другу короля?
К господину дЭпернону, другу короля?
Совершенно верно. Вы побеседуете с ним с глазу на глаз.
С господином дЭперноном?
Да, и вы расскажете ему все про обмеры дороги.
Да это безумие, сударь!
Напротив мудрость, высшая мудрость.
Не понимаю.
Однако же все предельно ясно. Если я просто-напросто донесу на вас как на человека, занимавшегося промерами дороги и скупавшего доспехи, вас вздернут; если, наоборот, вы сами все добровольно раскроете, вас осыплют наградами и почестями Похоже, что я вас не убедил!.. Отлично, мне придется возвратиться в Лувр, но, ей-Богу, я готов это сделать. Для вас я сделаю все, что угодно.
И Никола Пулен услышал, как зашуршали ветки, которые, поднимаясь с места, стал раздвигать Шико.
Нет, нет, сказал он. Оставайтесь, пойду я.
Вот и отлично. Вы сами понимаете, дорогой господин Пулен, никаких уверток, ибо завтра я отправлю записочку самому королю, с которым я имею честь находиться в самых приятельских отношениях. Так что хотя вас повесят лишь послезавтра, но, во всяком случае, повыше и на веревке покороче.
Я иду, сударь, произнес совершенно уничтоженный Пулен, но вы странным образом злоупотребляете
Я?
Конечно!
Ах, дорогой господин Пулен, служите за меня молебны. Пять минут назад вы были государственным преступником, а я превращаю вас в спасителя отечества. Но бегите же скорей, дорогой господин Пулен, ибо я очень спешу уйти отсюда, а смогу это сделать лишь после вашего ухода. Особняк дЭпернона, не забудьте.
Никола Пулен поднялся и с выражением полнейшего отчаяния стремительно понесся по направлению к Сент-Антуанским воротам.
Давно пора, подумал Шико, из монастыря ко мне уже кто-то идет. Но это не Жак. Эге! Кто этот верзила, сложенный как зодчий Александра Великого, который хотел обтесать Афонскую гору? Черти полосатые! Для такой шавки, как я, этот пес совсем не подходящая компания.
Увидев этого вестника из аббатства, Шико поспешил к Фобенскому кресту, где они должны были встретиться. При этом ему пришлось отправиться кружным путем, а верзила монах шел быстрыми шагами напрямик, что укорачивало ему дорогу и дало возможность первым добраться до креста.
Впрочем, Шико терял время отчасти потому, что, шагая, рассматривал монаха, чье лицо не внушало ему никакого доверия.
И правда, этот инок был настоящий филистимлянин.
Он так торопился встретиться с Шико, что его ряса не была даже как следует застегнута, и через прореху ее виднелись мускулистые ноги в коротких, вполне мирского вида штанах. К тому же глубоко запавшие углы рта придавали его лицу выражение отнюдь не богомольное, когда же ухмылка переходила в смех, во рту обнажались три зуба, похожие на колья палисада за валами толстых губ. Руки, длинные, как у Шико, но толще, плечи такие, что на них действительно можно было взвалить ворота Газы, большой кухонный нож за веревочным поясом да мешковина, закрывавшая грудь, словно щит, таков был набор оборонительного и наступательного оружия у этого монастырского Голиафа.
Решительно, он здорово безобразен, подумал Шико, и если при такой наружности он не несет мне приятных известий, то, на мой взгляд, подобная личность не имеет никакого права на существование.
Когда Шико приблизился, монах, не спускавший с него глаз, приветствовал его почти по-военному.
Чего вы хотите, друг мой? спросил Шико.
Вы господин Робер Брике?
Собственной персоной.
В таком случае у меня для вас письмо от преподобного настоятеля.
Давайте.
Шико взял письмо. Оно гласило:
Дорогой друг мой, после того как мы расстались, я хорошенько поразмыслил. Поистине, я не решаюсь предать пожирающей пасти волков, которыми кишит грешный мир, овечку, доверенную мне Господом. Как Вы понимаете, я говорю о нашем маленьком Жаке, который только что был принят королем и отлично выполнил Ваше поручение.
Вместо Жака, который еще в слишком нежном возрасте и вдобавок нужен здесь, я посылаю Вам доброго и достойного брата из нашей обители. Нравом он кроток и духом невинен: я уверен, что Вы охотно примете его в качестве спутника
Да, как бы не так, подумал Шико, искоса бросив взгляд на монаха, рассчитывай на это.
К письму этому я прилагаю свое благословение, сожалея, что не смог дать Вам его при личной встрече.
К письму этому я прилагаю свое благословение, сожалея, что не смог дать Вам его при личной встрече.
Прощайте, дорогой друг.
Какой прекрасный почерк! сказал Шико, дочитав письмо. Пари держу, что письмо написано казначеем: какая прекрасная рука!
Письмо действительно написал брат Борроме, ответил Голиаф.
В таком случае, друг мой, продолжал Шико, любезно улыбнувшись высокому монаху, вы можете возвратиться в аббатство!
Я?
Да, вы передадите его преподобию, что мои планы изменились и я предпочитаю путешествовать один.
Как, вы не возьмете меня с собою, сударь?! спросил монах тоном, в котором к изумлению примешивалась угроза.
Нет, друг мой, нет.
А почему, скажите, пожалуйста?
Потому что я должен быть бережлив. Время теперь трудное, а вы, видимо, непомерно много едите.
Великан обнажил клыки:
Жак ест не меньше меня.
Да, но Жак настоящий монах.
А я-то что же такое?
Вы, друг мой, ландскнехт или жандарм, что, говоря между нами, может вызвать негодование у Богоматери, к которой я послан.
Что вы мелете насчет ландскнехтов и жандармов? сказал монах. Я инок из обители святого Иакова что вы, не видите этого по моему облачению?
Человек в рясе не всегда монах, друг мой, ответил Шико. Но человек с ножом за поясом всегда воин. Передайте это, пожалуйста, брату Борроме.
Шико отвесил гиганту прощальный поклон, и тот направился обратно в монастырь, ворча, как прогнанный пес.
Что касается нашего путешественника, он подождал, пока тот, кто должен был стать его спутником, скрылся из виду. Когда же он исчез за воротами монастыря, Шико спрятался за живой изгородью, снял куртку и под холщовую рубаху поддел уже знакомую нам тонкую кольчугу.
Переодевшись, он напрямик через поле направился к Шарантонской дороге.
XXVI
ГИЗЫ
Вечером того дня, когда Шико отправился в Наварру, в большом зале дворца Гизов, куда в прежних наших повествованиях мы не раз вводили читателей, мы снова повстречаемся с быстроглазым юношей, что попал в Париж на лошади Карменжа, и, как мы уже знаем, оказался не кем иным, как прекрасной дамой, явившейся на исповедь к дону Модесту Горанфло.