Она и сама не знала, для чего это делает - по всей видимости, таким способом искал выход скопившийся ужас ночи. Той, когда она очнулась из уютного сна едва живой, задыхаясь от разрывавшего легкие дыма. Она не лгала мужу: виной всему, и в самом деле, стала головешка, которую достал, сняв плохо прикрытую решетку, шустрый ребенок.
Ковер на полу тлел медленно, но огонь, затронув входную занавеску, охватил обстановку в проходной. Елизавете повезло дважды: и когда ветер, проникавший сквозь стены, направил пламя от нее, а не к ней, и когда что-то резко разбудило ее.
Мальчик лежал на ковре. Схватив его, Елизавета выбежала на двор прямо через горевший коридор. Положила сына на снег, принялась растирать, хлопала по щекам. Но ребенок, прежде столь бойкий и подвижный, не отзывался и более не шевелил даже ручкой.
Елизавета так и оставила его на дворе.
«Надобно затушить огонь!»
Зачерпнув ведром снега, она вернулась в дом и принялась биться с пылающей обстановкой, толком не сознавая, что делает. Однако и на этот раз судьба проявила милосердие. Все, чему суждено было сгореть, уже горело, более не распространившись. Елизавета сумела погасить пламя. А потом села прямо на пол пепелища, не имея сил даже на слезы.
Так ее и застала Одиль с приходом утра.
- Мужу скажешь - убью! - пригрозила Елизавета, отпустив, наконец, избитую ошеломленную гувернантку. - Возьми тачанку и мешок. Мы свезем его в лес...
Позже, когда вернулся Романов, Елизавета рассказала ему ту версию, что сумела придумать. Именно инженер и приказал перепуганной француженке идти в управу.
- Лживая французская клеветница! - сказала Елизавета и заплакала.
В душе Романова обличающая злость билась с жалостливой любовью, и последняя одержала победу.
Инженер подошел к жене, нежно обнял, поцеловал в голову - без намека страсти, родственным поцелуем.
- Не тревожься, Лизонька, я не держу на тебя зла. Мы просто сыщем нашего мальчика и похороним по-христиански... Знать, судьба у меня такая... А Одиль пусть завтра же пойдет в управу и скажет, что малыша мы и сами уже отыскали. Пусть в наши дела и не глядят.
Елизавета с благодарностью прижалась к мужу. Она молчала.
XIV. Новые обстоятельства
Раз-два-три... Пауза. Раз-два-три... Деникин, совершенно измотанный после минувшей ночи, с трудом открыл глаза, ощущая себя так, как будто и вовсе не ложился.
Средняя девчонка колбасника каждое утро, помимо воскресенья, будила Деникина, по просьбе к ее отцу, стуком в дверь. Постучав, она обычно тотчас же убегала хлопотать по хозяйству.
- Дмитрий Николаич! Вот же соня... Дмитрий Николаииич! Вы поднялись?
И вновь: раз-два-три...
- Да, Таня! Благодарю! - хрипло откликнулся помощник полицмейстера.
- Это хорошо. Ночью приходили из вашей управы. Аж три раза! Велели передать, чтобы вы, как воротитесь, немедля же туда шли. А я и хотела разом сказать, да добудиться вас не смогла.
- Ммм... А что случилось, часом, не помянули?
- Да говорили... Запамятовала я только. Кажись, будто кто что важное рассказал. Точно! Арестантка!
Спросонья Деникин испытывал лишь досаду. Что там она могла поведать такого - в ночь перед своей казнью - что это вдруг потребовало столь немедленного визита?
Впрочем, спешить в любом случае стоило. Софийский намеревался начать суд к полудню. Значит, следовало успеть доставить преступников в городскую управу. Дела, имевшие большую важность для жителей, генерал, по обыкновению, слушал именно там, в присутствии городского головы - личности малозначительной и поставленной лишь для видимости.
- Спасибо, Таня...
Наскоро ополоснув лицо ледяной водой из бочки, Деникин стал одеваться, все еще зевая и коря Ершова за несвоевременную прогулку. Однако он все ж таки попал в две бутылки! Вспомнив о том, Деникин довольно улыбнулся, но тотчас потух: разумеется, вчера он так и не смог навестить Цинь Кианг. А ведь этого так хотелось! Да и не разгневается ли теперь она? Впрочем, от последней мысли Деникин, досадуя сам на себя, отмахнулся. Хоть давеча китаянка и не взяла денег, она по-прежнему оставалась проституткой. А он - одним из многих. И вряд ли имелся резон задаваться подобными вопросами.
- Совсем я тут одичал, - произнес вслух Деникин.
- Вы ведете беседу с собой? - удивился Ершов.
Как и накануне, он вошел без стука и спросу. Все одно, что к себе домой.
Натягивая сапог - все же, предстояло показаться Софийскому - Деникин скривился.
- Ершов, я в самом деле смог бы дойти до управы и без вашей заботы.
- Мне подумалось, вы все еще спите, как и всегда. Околоточные говорят - до утра не смогли вас поднять... Не ведали, что тут особый подход нужен. А дело, между тем, весьма спешное! И при том у нас на него остается не более пары часов.
- Что за дело такое?
- Павлина Калюжникова разговорилась - как только девочку ей привели.
- Кто? Как? Она должна была замерзнуть в лесу.
- Вы сказали это так, Деникин, будто бы опечалены... Да, она нашлась. Ее привел ваш друг доктор. Но дело вовсе не в том: с ней-то как раз все в совершенном порядке. За исключеньем того, что по нашей - ну нет, по вашей! - вине ей грозит сиротский дом. Однако отставим ребенка. Нам нужно обсудить слова ее няньки.
- Ну так что вы все тянете, Ершов? Что там сказала наша убийца?
- То, что беспутная госпожа Вагнер встречалась с господином полицмейстером. Притом она абсолютно убеждена - говорит, не единожды своими глазами видела. Накануне этих встреч Наталья усылала из дома Павлину, а девочку запирала в шкафу.
- Она, вижу, уже и полицмейстера взялась порочить. То есть, по ее словам, это он Вагнерову и порешил, да? Все явная ложь, Ершов. Разве сами не видите? А даже если вдруг и правда - что нам с того?
- Дайте же мне хоть слово вставить, Деникин. Дело вовсе не в няньке, а в господине полицмейстере. Все они как-то связаны - и он, и Вагнеры, и отец Георгий, и даже архитектор - но как?
- Вы вновь за старое? Никак не успокоитесь? Но ничего, нынче Софийский этот вопрос решит, и тут-то вам и придется, наконец, заняться чем-либо более стоящим.
- Подождите! Слова няньки навели меня на мысль. Как вы помните, господин полицмейстер много лет встречался с китайской проституткой из дома Фаня, которую мы так и не поймали оттого, что... несколько заблуждались. Думаю, нам все же стоит возвратиться к самой первой нашей идее и попробовать расспросить ту женщину. Если, конечно, она все еще там.
- Он встречался с китайской проституткой? Первый раз слышу, - Деникин вспомнил о Цинь Кианг, чувствуя томительное сожаление и вполне понимая полицмейстера.
- Ну конечно! Это же совершенно очевидно. Иначе для чего нам требовался Цзи?! - рассердился Ершов.
- И что беседа с ней нам даст?
- Смотрите: архитектор сказал доктору, что его ранили в веселом доме, - Ершов раскрыл ладонь и загнул указательный палец.
- Миллер? Нежданно. А как вы узнали?
- Весь город с утра о том твердит... Не отвлекайте! Чувашевского зашибли там же - два. И, наконец, господин полицмейстер не просто встречался, а весьма долго, с ... хм... одной из падших девиц - три.
- Ершов, вы расстраиваете меня своими пустыми домыслами. Бордель - весьма беспокойное место, потому не нахожу в этих происшествиях ничего странного. Идемте, нам давно пора. Мы теряем время, вместо того, чтобы вести преступников на суд.
- Деникин, попросите его превосходительство отложить дело Вагнеров! Хотя бы на несколько дней!
- Деникин, попросите его превосходительство отложить дело Вагнеров! Хотя бы на несколько дней!
- Ершов! Прекратите сентиментальничать!
- Деникин, я не знаю, с кем именно встречался господин полицмейстер, но вы-то можете это выяснить без особого труда. Между делом, так сказать. А заодно и расспросить, что там произошло с Миллером и Чувашевским.
Деникин ненавидел это насмешливо-понимающее выражение.
- О чем вы?
- О том, что вы могли бы, заглянув в гости к своей даме...э... просто к своей даме, задать ей несколько вопросов. Вам бы это ничего не стоило - я подразумеваю, сверх того, что вы и без того платите - но делу могло бы помочь.
- Вы оскорбляете меня, Ершов... Как вы смеете?
- Дуэль? - ласково спросил околоточный.
- Идемте! Нам надо управиться до полудня!
***
В дороге Деникин хотел собраться с мыслями и выстроить в голове все обстоятельства, чтобы связно пересказать их затем в городской управе. Ранее ему не приходилось выступать перед многолюдным обществом, и потому волнение он испытывал весьма сильное.
Однако, как и следовало ожидать, Ершов бесконечно отвлекал разговорами - на удивление, никак не связанными с тем, что им предстояло. Он то сокрушался ввиду повышения цен на сахар и пропажи из лавок свежего хлеба, то интересовался, отчего Деникин не отдаст заштопать оборвавшийся подол шинели, то хвалился успехами младшего брата в счете.
Обычно Деникин доходил за управы за две четверти часа, но нынче, ей-богу, путь вытянулся в двое и грозил никогда не закончиться.
Управа встретила оживленным и нетерпеливым ожиданием.
Околоточный Сомов, поставленный на дежурство, встал, приветствуя Деникина, и тотчас доложил:
- Господин Романов приходил. Нашли они своего ребятенка. Говорит, в пожаре на улицу далеко выполз, да так и замерз. Все, как вы и полагали.
Просительница, ждавшая, когда наступит ее черед, громко ойкнула.
- Господин инженер - человек весьма современный. Боюсь, как бы и он, как его превосходительство, не пожелал разведать обстоятельства. А мне бы ох как не хотелось - младенца-то касаться, - заметил фельдшер с лавки, на которой велась простолюдинская игра в дурака.
Играли трое: сам фельдшер, его больной и нянька Вагнеров, на руках у которой сидела, как ни в чем не бывало, ее девочка. Не обманул Ершов.
Несмотря на грядущую казнь, преступница выглядела на удивление спокойной, и даже громко смеялась, когда шла карта. Чувашевский же, которому, похоже, не везло, гляделся озабоченным. Карты он держал, прижав к груди кистью. Смотрел в них, приподняв зубами, а потом ловко отлистывал нужную рабочим большим пальцем другой руки.
- Эх, видать, бывать тебе, барын, в дураках нынче, - потешалась нянька.
Бывшей челядинец Софийского сменил положение: теперь он сидел, уткнувшись головой в колени. Толстая растрепанная коса, как змея, волочилась по полу.
- Нет, господин инженер просил совсем оставить его вопрос. Дескать, все без того решено и понятно.