И ты пытался выяснить, кто он такой, недовольно продолжил Фисанович, более того, показал, что ты знаешь английский язык доктор щелкнул зажигалкой.
Над базой висела непроницаемая пелена серых, набухших снегом облаков. Ревела темная полоса Татарского пролива, на востоке, в сумраке виднелись очертания судов, в сухих доках. Врач нашел глазами крышу огороженного барака:
У нее, хотя бы, есть электричество, но слабое. Все равно, ребенку нельзя расти в таких условиях. Он может не пережить зиму. Но нас, пока, никуда не посылают он выпустил дым:
Этого человека держат в наручниках, и, судя по всему, собираются допрашивать Фисанович помотал поседевшей головой, во флотской фуражке, без знаков различия:
Хоть в кандалах. Хорошо, что он бредил. Даже если он что-то понял и тебя подозревает, всегда можно списать его донос на галлюцинации, из-за высокой температуры. Но, в случае, если тебя опять позовут к нему, я запрещаю тебе рисковать врач буркнул:
Не позовут. Жар у него прекратится, он здоровый парень. С его царапинами справится и фельдшер врач взглянул на испещренную шрамами щеку женщины:
Я к ней собирался заглянуть, сложил пакет с провизией, но меня, все-таки, позвали в госпиталь он не хотел медлить, не хотел советоваться с командиром:
Фисанович мне опять скажет, что все провокация. Она разведчик, она может знать этого человека
Врач верил тому, что написал на его ладони неизвестный мужчина, с лазоревыми глазами:
Это может быть шанс, для нее, для малыша. Он не врет, он не чекист. Они должны уйти отсюда, вместе с ним отхлебнув кофе из фляги, врач помялся:
Мне надо с вами посоветоваться, миссис Лаура.
Ранний завтрак, с икрой и крабами, куратору К-57 принесли в жарко натопленный кабинет, обставленный мебелью темного дуба. За тяжелыми гардинами, в хмуром, рассветном небе, ветер с пролива трепал кумачовые лозунги. Торжественное заседание назначили на одиннадцать утра. В Москве еще шел предпраздничный день. Поздним вечером персонал базы опять собирали, для трансляции из столицы, с Красной площади. Закрытый круг офицеров ждал банкет. На кухне готовили запеченного изюбря, с пролива привезли свежую рыбу.
Попивая кофе, куратор шуршал почти пустыми протоколами допросов, в папке неизвестного власовца или белоэмигранта. Мужчина так и не назвал своего имени, не признался, что за подводная лодка везла его на территорию СССР. Куратор склонялся к версии десанта, на строительство сахалинского тоннеля:
Может быть, он работает на американцев. Они после войны подобрали много швали, в оккупированной Германии. Граждан СССР возвращали нам, но неохотно. Тысячи власовцев ушли от заслуженного наказания. Западные страны сейчас сделают из них шпионов, как из этого мерзавца. Или он вообще из семьи белоэмигрантов, вырос в ненависти к советскому строю. По шрамам видно, что он прошел войну, но с какой стороны
Куратор бросил взгляд на черный, массивный телефон. В Москве был поздний вечер. В обычный день в министерстве царила бы суета. Столица жила по расписанию товарища Сталина, принимавшегося за работу, когда остальные садились ужинать:
Но сейчас звонить бесполезно со вздохом напомнил себе куратор, все заняты подготовкой к завтрашнему мероприятию, то есть к сегодняшнему он пока даже не отправил фото неизвестного на Лубянку. Чекист вспомнил:
На лодке один из инженеров говорил, что скоро появится техника, способная передавать изображения на расстоянии. Он во время войны работал с американскими конвоями, слышал от тамошних технических специалистов о таких устройствах инженера тоже арестовали за шпионаж в пользу США:
На допросах он признал, что передавал американцам чертежи наших подводных лодок куратор взялся за бутерброд с алой, свежей икрой, и сейчас он не скрывает восхищения перед достижениями запада сведения о низкопоклонстве инженера, как это называл куратор, легли в его досье.
Экипаж К-57 не мог показываться на основной базе. Работники, обслуживающие лодку во время ремонта, не видели моряков, и понятия не имели, кто служит на субмарине. Куратор велел капитану собрать экипаж к трем часам дня. Чекист выступал с докладом о тридцатилетии великой революции:
Вас ждет праздничный обед, улыбнулся он, в разговоре с Фисановичем, вообще, эта зима выдастся тихой. Думаю, большой поход начнется в марте, в апреле дожевав бутерброд, он поколебался, изучая снимки неизвестного. Мужчина хмуро смотрел в объектив. Куратору не нравилось угрюмое выражение, в усталых глазах,
Сейчас у него появилась щетина, а подобрали его гладко выбритым. В русском языке у него акцент. Может быть, он из Прибалтики. В тех краях все кишело коллаборационистами из европейской части России на восток шли набитые под завязку эшелоны с арестованными националистами и бандитами, из Украины и Прибалтики:
Сейчас у него появилась щетина, а подобрали его гладко выбритым. В русском языке у него акцент. Может быть, он из Прибалтики. В тех краях все кишело коллаборационистами из европейской части России на восток шли набитые под завязку эшелоны с арестованными националистами и бандитами, из Украины и Прибалтики:
Если он есть на Лубянке, в картотеке, то станет легче работать. Но я не мог отправить только фото, без каких-нибудь сведений. Получилось бы, словно я расписался в своем бессилии провести обыкновенный допрос куратору не хотелось краснеть перед начальством:
Его палата не оборудована жучками, в лазарете вообще нет такой техники. Фельдшер сообщает, что ничего подозрительного он не делает, но сегодня к нему опять придет врач
По соображениям безопасности обычных докторов с базы к больному не подпускали. Фельдшер был сотрудником министерства, со званием, а врач К-57 вообще не значился в списках офицеров военного-морского флота. Куратор хмыкнул:
Как и вся лодка. Непонятно, зачем собирать на них досье, они и так мертвецы. Впрочем, из фальшивых мертвецов они всегда могут превратиться в настоящих. Они знают, что мы можем их расстрелять, можем арестовать их семьи
На материке следили за женами, детьми и родителями экипажа. Некоторые женщины, получив извещения о смерти мужей, вышли замуж во второй раз. Куратору нравилось сообщать такие новости подопечным:
Они ничего не говорят, но по глазам все видно. Ничего, пусть пострадают, они враги советского строя, продавшиеся западу. Даже Фисанович, Герой Советского Союза, снюхался с британцами. Хотя его не арестовывали. Ему объяснили, что он выполняет специальное задание. Потом ему сообщили, что его, заочно, осудил трибунал жена врача замуж пока не вышла:
У него две девочки, пять лет, и три года. Младшая была новорожденной, когда его забрали по словам доктора, у неизвестного, подобранного в Татарском проливе, могло случиться легочное кровотечение:
Он харкает кровью, хмуро сказал врач, куратору, снимите с него наручники. В следующем таком случае, он может не дотянуться до кнопки вызова фельдшера и умереть куратор позволил расковать пациента:
Он нужен министерству живым. Если он погибнет, так и не признавшись, зачем он сюда явился, с меня голову снимут куратор велел фельдшеру внимательно следить за врачебными визитами. Он не доверял экипажу К-57:
Следующей весной, когда лодка пойдет на юг, мне, все равно, придется остаться с ними наедине налив себе кофе, из массивного термоса, он закурил, то есть не наедине, с охраной, но все равно ему не нравилось, как на него смотрели моряки:
И баба, чилийка, похоже смотрит недовольно подумал чекист, вообще непонятно, что у нее в голове. Эйтингон, правда, называл ее придурком осенью чекист отправил в Москву рапорт о необходимости перевести младенца чилийки в дом малютки, на континенте:
Нечего держать на базе посторонних. В конце концов, он гражданин СССР, он родился на советской территории. Пусть растет среди советских детей, получит русское имя и фамилию начальство с его доводами не согласилось. Генерал-майор Эйтингон, наставительно, сказал:
Не стоит торопиться, коллега
Куратор, всего лишь майор, поймал себя на довольной улыбке. Наум Исаакович продолжил:
Мы всегда успеем расстрелять ее и послать ребенка в детский дом. Она из примитивных племен, дикари устроены по-другому. Если у нее заберут ребенка, она может отказаться нам помогать чилийка должна была показать, где она видела флотилию военных кораблей. Бывшие союзники вполне могли устроить базу, в Антарктиде, или на близких к ней островах. Куратор подозревал, что в будущем походе К-57 отправится именно на юг:
Наверное, получены какие-то сведения, с запада. Ладно, сначала надо разобраться с этим власовцем
Внутренний телефон, стоявший рядом с московским, затрещал. Куратор велел фельдшеру звонить в любое время дня и ночи, если неизвестный, своим поведением, вызовет подозрения:
И я приказал сообщать о визитах доктора швейцарский хронометр чекиста показывал почти семь утра:
На лодке подъем в шесть. Они здесь вообще живут, словно в раю. Зэка в пять утра с нар вытряхивают, ведут на поверку, а потом на лесоповал или еще куда-нибудь. В лагерях никто не получает подводный паек. Мерзавцам, на К-57, подают узбекский виноград и армянский коньяк выслушав фельдшера, он распорядился:
Ведите себя, как ни в чем не бывало. Я появлюсь с конвоем, через пять минут проверив офицерский ТТ, взяв со спинки кресла шинель, он сунул палец в плошку с икрой:
От завтрака оторвали. Недаром мне никогда не нравилась эта сволочь, доктор. Я оказался прав облизав палец, майор вышел в приемную Особого Отдела.
Свитер был колючей, грубой шерсти, валенки немного болтались, но Питер отмахнулся, быстро оглянувшись на дверь:
Не беспокойтесь. Хорошо, что вас не обыскали
Доктор подал ему короткий, обрезанный по колено тулуп и потрепанную заячью ушанку. Вещи напомнили Питеру наряды, в которых они с Джоном выбирались из России, осенью сорок пятого. Незаметным движением, он опустил в карман тулупа финский нож, с вделанным в рукоятку компасом, и флягу с крепко заваренным кофе. Доктор принес «Беломор» и спички. Ни советских документов, ни пистолета, в потертом саквояже черной кожи не оказалось. Врач развел руками:
Гражданская одежда на лодке имеется, на всякий случай, но всего остального не достать лазоревые глаза незнакомца заблестели веселыми искорками: