Мир добрых сказок зовёт тебя! Загадки и сказки - Ирина Батый 5 стр.

Утку взяли и домой
принесли её с собой.
Для неё гнездо сплели,
посадив, не стерегли.
Вот назавтра поутру
принялись опять за труд.:
за грибами в лес идут.
Смотрят, ищут там и тут.
А в избушке их убогой
происходит дел-от много:
девочкой вдруг Утка стала
да сработала немало:

и полы она помыла,
и водицы наносила,
испекла пирог с припёком,
всё без просьбы, без намёков.
Воротились старики,
смотрят, в печке  пироги!
Молвят, это что за чудо?
Ведь не ходят в избу люди.
А соседи говорят,
на избу бросали взгляд.
Девушка у вас кривая,
работящая такая:

и полы она помыла,
и водицы наносила,
испекла пирог с припёком,
всё молчком и боком-боком.
Тут смекнули старики,
зачесали кулаки,
говорят без доли шутки:
 «Эта прибыль нам от Утки!»
И назавтра, утром ранним
делом занялися странным:
оба спрятались в чулан
и сидят тихонько там.

Только Утка за порог,
уж бегут, не чуя ног.
Видят, пёрышки у печки,
подожгли их все от свечки.
Девочка идёт с водицей.
Глядь, не может больше птицей
обернуться  перьев нет,
погорели все в огне.
Плачет, слёзы на лице,
умостилась на крыльце.
Провожает взглядом стаи
перелётных птиц, мечтает:

как бы Уткой ей опять
непременно нынче стать?
Вот летит десяток Уток,
вдаль спешат, им не до шуток.
Следом  стая Лебедей,
потрубив, спустились к ней.
Пожалели царь-девицу,
плачет та, не веселится.
Перья лучшие бросают
и из горя выручают:
обернулась в миг единый,
образ приняв Лебединый.

Дед да бабка звали-звали,
Царь-девицей величали,
Слёзы лили в три ручья,
Свой проступок обличая.
Мол, хотели мы как лучше,
Не лети от нас за тучи!
Чают, в избу к ним вернётся
да девчонкой обернётся
Но второй раз  не свезло,
так и надо  поделом:
опустел их старый дом,
обветшал, пошёл на слом

Летела по небу Утка-
весёлая прибаутка;
вот она летала-летала и села
да хвостиком повертела,
да по сторонам посмотрела,
опять по небу полетела;
вот она летала-летала и села
да хвостиком повертела,
да по сторонам посмотрела
Тут и сказочке  конец!

Пузырь, Соломинка и Лапоть
однажды жили на селе.
Как Лапоть  дурень косолапый.
Пузырь  всегда навеселе.
Соломинка  худой да длинный,
из братьев он скромнее всех.

Однажды ражие детины,
уставши от своих потех,
решили дров рубить для печки
и в ней варить себе обед.
Пошли путём, дошли до речки,
остановились на тропе.

Пузырь приказывает Лаптю:
 «На плечи сядем, ты  неси!»
 «Не годен для воды я, братья!
Весь в дырах, господи, спаси!
Давай, Пузырь, как самый лёгкий,
ты понесёшь нас по реке!»

 «О, нет! Пройду я недалёко,
нет силы в пьяном дураке!»
Тогда Соломинку спросили,
не может ль он побыть мостом?
На берега его спустили
и долго спорили потом,

кому идти по переправе?
И Лапоть в споре победил
как старший. В этом гордом праве
он на Соломинку ступил.
Закосолапил Лапоть быстро,
до середины добежал,

раздался грохот, будто выстрел,
Соломинку он поломал.
Дырявый Лапоть канул в воду
и утонул на глубине.
Пузырь смешней не видел с роду,
не стал скорбеть он о родне

и, закатив к затылку очи,
держась руками за живот,
заливисто и зло хохочет,
без удержу и меры. Вот
ножонками Пузырь тут топнул,
и разошлось его нутро.

Он от надрыва просто лопнул,
хоть подпоясан был хитро.
От этой троицы беспечной,
увы, не стало и следа.
Напоминать мы будем вечно,
что дурь  опасна и вредна.

В стародавни времена
жили-были племена:
и во царстве у зверей,
и во царстве у людей.

Были те, кому не рады,
это все морские гады.
Были божие творенья 
огородние растенья.

Были: и не то, ни сё,
не похожи ни на что.
Вот хоть странные Грибы,
подземелия рабы 

и не звери, и не травы.
Нет на них чужой управы.
На опушке встанут в ряд
и на всех хитро глядят.

А чуть что, уйдут под землю,
будто бы никто здесь не был.
И однажды царь Горох,
над растениями бог,

осерчал на род Грибов
аж до скрежета зубов.
Крикнул клич он:  «На войну!»
Собрались тут, ну и ну:

и Морковь, и Огурец,
и Картофель-молодец.
В общем, целый огород
собрался идти в поход.

Гриб, полковник Боровик,
чей авторитет велик,
собирает также войско,
чтоб побить Горох геройски.

Как под Дубом он сидит
и на все грибы глядит.
А они пред ним рядком,
не шевелятся, молчком.

 «Приходите вы, Белянки!»
 «Мы чиновные дворянки,
Не пойдём мы на войну!»
Отказались, ну и ну!

 «Приходите, Рыжики!»
 «Мы  богаты мужики!
Не пойдём мы на войну!»
Отказались, ну и ну!

 «Приходите вы, Волнушки!
 «Мы церковные старушки!
Не пойдём мы на войну!»
Отказались, ну и ну!

 «Приходите вы, Опёнки!»
 «Наши ноги очень тонки!
Не пойдём мы на войну!»
Отказались, ну и ну!

 «Приходите, Грузди белы!»
 «Наш народец  самый смелый,
а пойдём мы на войну!»
Согласились, ну и ну!

Жили в некотором царстве,
в тридесятом государстве,
И не так чтобы давно
В год какой? Не все ль равно!
В славном городе, столице,
в разукрашенной светлице
царь с царицей и царевной.
Род их был богатый, древний.
Кто у Бога не забыт,
тот и пьян, тот и сыт.
Выпьет чарочку винца.
Следом кружечку пивца.
На закуску  петушок,
На добавку  пирожок.
И дурак обеду рад,
да не всяк, как царь, богат.
Худо-бедно голытьбе
в тесной, старенькой избе.
Как на самом на краю
не живется как в раю!
Хлеба корка да вода 
вот мужицкая еда.
И стучится в ворота,
тянет руку беднота.
Понапрасну милость чают,
понапрасну величают.
Царь на посул тароват,
а на дело скуповат.
Скажет им: «Не охай, дядя,
на чужие деньги глядя!
Ты живи своим умом,
ты кормись своим трудом!»

Хоть велик царя почёт,
не живёт он без хлопот.
Марья, дочь царя, красива,
но печальна да плаксива.
Целый день она ревёт
и спокою не даёт.
Поизмучила родню,
голося сто раз на дню.
Няньки вкруг ее снуют,
Марье создают уют.
Мягкие кладут подушки 
и под ножки, и под ушки.
 «Громче пойте, скоморохи,
Чтоб умерить эти охи!
Принесите, слуги, розы,
чтоб уменьшить эти слёзы!»
Горю Марьи нет причины,
что же тает от кручины?
И решили, что она,
видно по всему, больна.
Стали лекарей искать,
да на царский двор сзывать.
Доктора из-за границы
лечат розовой водицей.
Из своей глуши Меланьи
лечат хвори все шептаньем.
Ох, и тяжки немочи
там, где кофий да чаи!
Где богатство и покой,
не сыскать рецепт такой,
чтобы вылечить девицу.
Ей лекарство не годится.

Вот терпенье иссякает.
Слугам царь повелевает:
 «Коль в леченье нету прока,
не сыскать ли нам пророка?»
Заседали в Думе дьяки.
Раскраснелись словно раки.
На совет их сволокли.
В ступе мысль они толкли.
Долго думали-рядили
и соборно присудили:
 «Заточить царевну в терем.
Объявить, что ключ потерян.
Кто больную рассмешит,
тот получит барыши.
Кто девицу умыкнёт,
замуж Марью пусть берёт!
Дать в придачу к ней полцарства
на наряды и лекарства.
С плеч долой царю забота,
лечит пусть, кому охота!»
От такого рассужденья
всем большое облегченье.
Стали миром пировать,
песни петь да и плясать.
А глашатый на балконе
объявил о царской воле.
И летит по свету весть,
что в Руси царевна есть.
В красном тереме сидит
и в окно на мир глядит.
Поджидает молодца
и рыдает без конца.

Вот терпенье иссякает.
Слугам царь повелевает:
 «Коль в леченье нету прока,
не сыскать ли нам пророка?»
Заседали в Думе дьяки.
Раскраснелись словно раки.
На совет их сволокли.
В ступе мысль они толкли.
Долго думали-рядили
и соборно присудили:
 «Заточить царевну в терем.
Объявить, что ключ потерян.
Кто больную рассмешит,
тот получит барыши.
Кто девицу умыкнёт,
замуж Марью пусть берёт!
Дать в придачу к ней полцарства
на наряды и лекарства.
С плеч долой царю забота,
лечит пусть, кому охота!»
От такого рассужденья
всем большое облегченье.
Стали миром пировать,
песни петь да и плясать.
А глашатый на балконе
объявил о царской воле.
И летит по свету весть,
что в Руси царевна есть.
В красном тереме сидит
и в окно на мир глядит.
Поджидает молодца
и рыдает без конца.

У дворца народ толкётся,
ротозеет и смеётся
над заморскими шутами,
над своими дураками,
что выходят в свой черёд
распотешивать народ.
В бубны бьют, играют в дудки
и выкрикивают шутки.
Принцы да свои бояре
скачут вверх, как на пожаре,
ухватить пытаясь тщетно
на балконе приз заветный.
Кто сломался, кто поранен,
кто с испугу стался странен 
бредит, рвётся прыгать снова,
чтоб разбиться уж до гроба.
Марья в тереме сидит
и печально вниз глядит.
Не смеётся царь-девица,
слезы каплют, как водица.
Тут заезжи молодцы,
удалые хитрецы
видят, дело им не сладить
и хотят царя оставить.
Ну, а местные бояре
ослабели как в угаре,
разбрелися по палатам,
не поднять их коловратом.
Стало дело стопориться,
а родитель Марьин  злиться:
 «Ну и где тут наш жених?»
 «Все сбежали, двор затих».

На кругу один народ
да со всей округи сброд.
Ждут, зевая, продолженья
цирковому представленью.
Рассуждают меж собой
и качают головой:
 «Не допрыгнуть, не долезти
к пригорюневшей невесте!»
Выискался некий врун,
что по виду как ведун 
старый, с сивой бородой,
с длинной гривою седой.
Заунывно завывая,
он к собравшимся взывая,
неожиданно прорёк,
что истёк какой-то срок.
 «И по этому случаю», 
говорит он,  «я не чаю,
что отыщется жених
между принцев молодых
и в среде бояр своих.
Тут для полного успеха
нужен парень-неумеха,
простота да сирота.
не жених, а срамота!»
В тот же час царю доносят:
 «Мол, высокий род поносят.
В царстве завелись смутьяны.
Прочат мужа Несмеяне
не красавца-богача,
не умельца-силача,
а глупейшего урода
между бедного народа».

Тёмну смуту накачали.
Царь сидит в большой печали.
И в расстройствие ума
молвит:  «Экая чума!
Что не дальше, то не легче.
Женихи все мельче, мельче!
Вот и крайний эпизод 
требуется нам урод».
Объявили царску волю:
 «Пусть пытают свою долю
все, в ком нету красоты,
но довольно простоты!»
Тут явился пред толпой
с неумытой головой
да с лохматой бородой,
оборванец да босой
Ваня  бедный сирота,
неумеха, простота.
Он на гусельках играет
да потешки распевает.
 «Ваня, Ваня, подь сюда!
Слышь, святая простота,
не желаешь ли жениться,
с царскою семьёй сродниться?»
Тут подвох наверняка,
напугали бедняка:
 «Не желаю, не хочу!»
Царь кричит:  «Озолочу!»
Ещё пуще трусит Ваня,
а его невеста Маня
вдруг взялася хохотать,
да сквозь слёзы лепетать: