Четвертая литература для меня представлена двумя именами (их, конечно, больше). Это Асар Эппель и Геннадий Русаков. Прозаик и поэт. Сегодня их время. Они мощные, злые, оригинальные мужики. Они пашут больше это относится к Русакову, но и Эппель режет чернозем без видимого напряжения, играючи. Так работали в свое время Петрушевская и Венедикт Ерофеев.
На таких, как Русаков и Эппель вся надежда.
Но кто в пятой литературе? Места им в данном раскладе нет.
Но им никогда не было места. Ни при каких режимах. Ни Платонову, ни Мандельштаму. Ни Ивану Буркину из Сан-Франциско, давно разменявшему девятый десяток, но так и не дождавшемуся признания, которое несомненно наступит, потому что Буркин один их трех лучших русских поэтов двадцатого века.
А сколько их где-то в Сибири, Петербурге, да и в чёртовой Москве сидит по своим углам, не вписывающихся ни в одну из четырех существующих литератур?
Не сказать, что очень много, но достаточно для любых потрясений. Но большинство из них уйдет безвестно. Вот что страшно. Без вести. А ведь это основная, вечная литература. Номер пять.
В списке Орбини, сохранившемся по недоразумению у Петра Первого, из двухсот имен лучших авторов дохристианской древности лишь чуть больше десятка известны нам: Сократ, Аристотель, Эсхил и другие немногие. Где остальные 185?
Литература номер пять
Лицемеры
Никто не против торгуйте, воруйте, если повезет не попасться, но не делайте при этом физиономий святош, не используйте чужие символы, оплаченные по высшему, не вашему счету не присваивайте себе профессий писателей, музыкантов, живописцев вы, лабухи.
Когда очередной московский хмырь объявляет крестовый поход против своей Отчизны, используя истины, вызревшие в папилломах личных пазух, он ничем не рискует: есть когорта негодяев, где он может спрятаться. Шакалы, сильные пятой колонной. Шарахающиеся от топота пенсионеров.
Мечта идиота
Мне самому ближе тот смысл «мечты идиота», когда придумаешь что-то прелестное по своему воплощению и тут же над собой посмеешься. Скажем: «Сегодня я встречу самую красивую женщину в городе, она молча мне кивнет и улыбнется. Мы расстанемся, но весь день я буду ходить, как пьяный». Или: «Я позвоню куда-то и в моем подъезде станет светлее и прекратится вонь». Или: «Мы все напишем куда-то и с экранов телевизоров исчезнут эти равнодушные и циничные морды».
Не исчезают.
Поэтому есть другой смысл «Мечты идиота». Прямой. Это когда загнанный в угол, бесправный и безмолвный член общества молит судьбу, Бога, Президента или кого-то их заменяющего, больше не закручивать гайки у него и так раскалывается голова от обруча, который сжимают экспериментаторы. Дайте жить. Дайте дышать напоследок.
Не дают.
Я не иллюзионист. У меня смыслы «Мечты идиота» ограничены. Есть, правда, самый едкий. Это подвергнуть всю окружающую жизнь беспощадной проверке на слабоумие: а может быть врачи сами того? Может быть, религии не того? И искусства давно уже угу? А наука у кого в кармане, не знаете? А вы присмотритесь к парламентариям всего мира не правда ли?..
Правда.
Давайте их всех рассматривать поближе, пока дают. И смеяться. Они этого не любят больше всего. И они начнут кричать в ответ. И грозить. И тогда все увидят, какие они идиоты.
Да! Наш мир во власти идиотов! Убедимся в этом!
И тогда «Мечты идиота» сдерут с них слоями все их корявые маски.
Многословие
Каждый хочет быть в центре. Это основа прогресса и условие распада. Многословие осуществляет мечту тщеславных: заполнение пространств вялым материалом. Каждый звук должен быть упруг. Вялому сознанию нужен матрас из ваты. Тебя, дурака, не хватит на двадцать лет. Очнешься на помойке.
Каждый день, чистя зубы, пробуй звук. Перекусывай беспощадно лишнее, то, чем окрашивают. Речь должна быть графична. Тогда любая краска празднична.
Но есть высший лаконизм. Он уничтожает паразитов в полости рта, создает ощущение орлиной высоты в районе диафрагмы. Он вызревает десятилетиями. Христос здесь мелко плавает. Потому что лаконизм чужд базарам. Он махает звездами.
Да! Наш мир во власти идиотов! Убедимся в этом!
И тогда «Мечты идиота» сдерут с них слоями все их корявые маски.
Многословие
Каждый хочет быть в центре. Это основа прогресса и условие распада. Многословие осуществляет мечту тщеславных: заполнение пространств вялым материалом. Каждый звук должен быть упруг. Вялому сознанию нужен матрас из ваты. Тебя, дурака, не хватит на двадцать лет. Очнешься на помойке.
Каждый день, чистя зубы, пробуй звук. Перекусывай беспощадно лишнее, то, чем окрашивают. Речь должна быть графична. Тогда любая краска празднична.
Но есть высший лаконизм. Он уничтожает паразитов в полости рта, создает ощущение орлиной высоты в районе диафрагмы. Он вызревает десятилетиями. Христос здесь мелко плавает. Потому что лаконизм чужд базарам. Он махает звездами.
Многословие есть грибок. Многословие есть яд. Каждый лишний звук капля яда. Три капли убивают пророчество.
Можно, сидя на диване, сорвать стопкран Галактики. Сейчас это злободневно.
Угасание Петербурга
Григорий Романов последний из руководителей Ленинграда-Петербурга, который реально интересовался культурой. Можно иронизировать по этому поводу сколько угодно, но сегодня Петербург донашивает то, что сшил когда-то Григорий Романов.
Три губернатора из третьего эшелона обкома оказались недостойны своего партийного вождя. Их деятельность производит впечатление тотальной войны против искусства. Но если Собчак демонстрировал отсутствие вкуса и склонность к плотским удовольствиям, не мешая крутиться заведенной другими «игрушке» культуры, если Яковлев анекдотически перевирал хрестоматийные строки Пушкина и не скрывал своих предпочтений сантехника к музкомедии, то Матвиенко не скрывает своего презрения к традиционной культуре вообще. Ее метод подавление индивидуализма во всем и безусловный прагматизм. В этом она старается походить на Президента, однако у нее нет масштаба этой личности. А там, где нет масштаба, зреют перекосы и телега может перевернуться.
Кажется, что даже ум ребенка способен постичь кристальную истину: если курица несет золотые яйца, а кушает наравне со всеми, то не надо из такой курицы варить суп.
Литература в Петербурге та же курица для всего человечества. И способствовать ее исчезновению бесчеловечно.
Сегодня еще гуляет среди власть имущих разухабистое презрительное суждение о Союзе писателей, как о коллективном дармоеде. Но о Союзе (Союзах) позвольте уж судить тем, кто с ними знаком. Реально это собрание людей, давно и беспросветно нищих и бесправных. Но это единственные люди в стране, которые работают в литературе.
И не суйтесь туда со свиным рылом инструктора или замзава. Там уже случились все размежевания и расколы: дайте возможность писателям, как учёным или служителям церкви, заниматься своим делом, не подводите под традиционную культуру мины типа Акунина, Донцовой и Сорокина, обеспечивая недостойным рекламу и тиражи. Не думаю, чтобы издательства посмели бы проводить свою «пролеткультовскую» политику оглупления населения без тайной поддержки властей.
Легко управлять толпой, озабоченной лишь шмотками и гениталиями, но как вы собираетесь управляться с ней через двадцать лет? И если вы не заглядываете так далеко зачем вы нас терзаете, временщики?..
Теперь конкретно о состоянии дел в СПб отделении Союза писателей России и Союзе писателей Петербурга.
Первый (для информации) является прямым наследником советских писателей с громадным тяготением теперь уже в христианство. Второй либеральный отпрыск политических Апрелей начала девяностых с тяготением все в то же иудейство. Могут сказать: и кого же здесь слушать в качестве наследников Гоголя и Чехова? Я отвечу на это: слушать надо и тех и этих, массово. Потому что руководящие Союзами силы ни в коей мере не отражают сотни воль и личностей действующих и действительных петербургских писателей.
Сегодня либералы занимают две комнаты в Российском авторском обществе. Они не платят за аренду и свет, тем и довольны. Но сотни членов Союза не имеют возможности не только издать, а прочесть кому-то свои рассказы, стихи, пьесы! Двух комнат либералам хватает для распределения крох, поступающих от Фондов. Строки в городском бюджете на писателей не предусмотрено. На парикмахеров есть, на мозолеведов и массажистов есть, а писателям за всех Щедриных и Гоголей не положено. Конечно, мозолевед необходим, когда приходится всюду расшаркиваться. Да и прически, потраченные в таскании за них, не меньше нуждаются в восстановлении. Это да. Но если Президент постоянно в одном синем костюмчике не пора ли ему обратить внимание на гардеробы челяди? Думаю, одних только этих денег хватило бы на всю современную русскую литературу.
Патриоты занимают также две комнаты. Но их комнаты на Большой Конюшенной иначе как бомжатниками назвать нельзя. Думаю, что писатели из российского Союза просто обязаны добиться посещения всеми зарубежными туристическими группами подлинной жемчужины Северной Пальмиры рабочего помещения 400 петербургских инженеров человеческих душ.
Нельзя сказать, что губернаторша ненавидит людей искусства. Нет. Просто ей тесно с ними в одном городе. Иначе не объяснить ее непременное условие сосуществования для улучшения писательского существования. Но нельзя заставить дружить это хуже проституции.
Конечно, литература не тухнет и не выветривается, но необходимо хотя бы одно для ее свободного развития. Это соревновательность. Надо знать, кто сегодня играет и у кого какие козыри. А для этого (я уже не раз говорил и писал это) необходима «губернаторская» или «президентская библиотека» для свободной конкуренции современных авторов, с нормальным конкурсным отбором, без тупых упоминаний о коммерческом успехе хотя бы потому, что коммерческий успех в литературе рассчитывается иначе, чем в Газпроме. Хлебников сегодня коммерческий автор, а сказали бы вы это в 1924 году!..
Если вы, троечники, не дадите сегодня литературе, театру, кино развиваться, используя для этой цели общие деньги от налогов (не только на своих парикмахеров и шлюх обоего пола), то будьте вы прокляты во веки веков.
Советы драматурга
Каждый актер имеет свой предел понятия. Предел понятия режиссера не должен превышать актерский. Но и не должен открываться актеру. Режиссер должен умереть, но не выдать этой тайны. Предел понятия драматурга должен быть в облаках. Сам драматург не должен быть явлен театру. Даже на премьере. В крайнем случае он должен быть в Ялте по болезни. О деньгах драматург не имеет права интересоваться. Когда ему подготовят договор, он должен молча прочесть и отодвинуть бумагу. Только через агента. Пьеса бесценна.