А ну-ка, перестань! Чего реветь-то? Было б из-за кого. Я сейчас чаю принесу.
Маруся соскочила с койки и убежала в кухню, загремела чашками.
Ой! кричала она из-за перегородки, конфеты! Апельсины! Лимоны! Орехи!
Через минуту она поставила большой жестяной поднос с яствами прямо на постель, принесла чай в огромных кружках трапеза началась. Маруся, поедая с аппетитом одно лакомство за другим, говорила:
Сашка, конечно, скотина, но ты, Нина, тоже хороша: работа, работа Не ходите никуда. Ты только и знаешь: школа, Саша, Мухино, Крутово. Запустила себя. А одеваешься как? Сто раз я говорила: давай сошью платье, купим туфли, а то ходишь в строгом, прямо училка училкой.
А я кто? вяло возразила Нина.
Сделай прическу, говорила тебе? Губы крась говорила? твердила Маруся, нет же! Ну, вот, получите! Сашка, хоть и рохля, однако же, глаза имеет.
Я, по-твоему, страшная, что ли?
Нина совсем расстроилась. Конечно, красавицей она себя не считала, да и не задумывалась об этом особо. Верно сказала Маруся: работа, работа Но Нина думала, что выглядит не хуже других, считала: для женщины вполне достаточно выглядеть опрятно.
Маруся, показывая, что рот занят едой, покачала головой, прожевала, потом заявила:
Ты красивая. Но прическа, конечно, немодная. Кто косу-то сейчас носит?
Коса же короткая.
Зато толстая, как булка-плетенка, фыркнула сестра, это ужасно немодно. Ну, вот брови и ресницы у тебя без подкрашиваний черные, густые, и лицо чистое и белое. Но ты слишком просто одеваешься и подать себя не умеешь.
Я не собираюсь себя подавать. Что за глупости? К тому же это унизительно.
Вот и нет, не согласилась Маруся, для женщины одежда и всякие штучки как оружие. Вот некоторые дамы знаешь, какие? Чулки шелковые, туфельки, прическа, платье по фигуре, глазами умеет стрелять вот мужик уже готов.
Саша не такой, возразила Нина.
Какой «не такой?» пожала плечами Маруся, в тихом омуте черти водятся.
Уснуть Нина не могла. Она никак не хотела верить в версию сестры, но все же червяк сомнения грыз ее сердце. Саша ведь спокойный, даже робкий, вон Маруся говорит: «рохля», наверное, ничего не стоит какой-нибудь красотке ему голову заморочить.
Но тут от печальных мыслей о муже Нину отвлек сонный голос сестры.
Нин, а Нин? позвала она, а скажи честно: что у тебя с Михаилом?
Маня, о чем ты? Может, ты с ума сошла? Нина распахнула глаза в темноту и даже пихнула сестру локтем куда-то в бок.
Маруся взвизгнула, и, видимо, окончательно проснувшись, затараторила:
Да я знаю, что ничего! Я же просто спросила. Такой интересный мужчина, мало ли
Мария!
Ладно, ладно! Но скажи, он что, всем-всем заболевшим вот так продукты дорогие покупает, сиделок нанимает, родственников на машинах привозит?
«Это она еще про горшок не знает», подумала Нина, а вслух сказала:
Может, и всем. Не знаю, мы до сегодняшнего дня не общались почти. А деньги за все я верну.
Чудно! А он женат?
Понятия не имею.
Вы ведь в одной школе работаете ты просто обязана знать. И что это ты с ним не разговариваешь? Почему он с палкой ходит? забросала Маруся сестру вопросами.
Нина вздохнула обреченно, попросила пить. Когда Маруся с готовностью принесла кружки с чаем и вкусности, сон у обеих девушек окончательно улетучился.
Нина ела конфеты горьковатый шоколад немного успокаивал и рассказывала сестре обо всех фактах биографии историка, какие знала.
Михаил Владиславович вроде официально не женат. Говорят, живет один где-то в центре, в старинных домах. В нашей школе лет десять работает. С ним я не разговариваю, потому что он свысока на меня смотрит. Вообще раньше он казался мне не очень добрым человеком. Взгляд у него такой неприятный, пронзительный.
Ничего ты не понимаешь, Нинка, прихлебывая чай, проговорила Маруся, как вызвала меня дежурная, мол, к тебе мужчина, я думаю: «Кто же?» Глядь, а тут такой красавец! Как он дверку распахнул, под локоть поддержал, посадил меня в автомобиль! Прямо французское кино я сразу растаяла. Едем, разговариваем Он такой любезный, такой умный! А взгляд очень даже мужественный, и глаза прямо в самую душу смотрят.
А я о чем и говорю? Сверлит глазами, словно ты преступница, пропустив слова о галантности Соколовского, заметила Нина.
Ну, да, строгий дядька. Так он войну прошел.
Да, он воевал, имеет много наград, ордена, ранение получил, оттого хромает и иногда ходит с палкой. Только не рассказывает никогда о войне. Его хотели пригласить выступить перед пионерами, вспомнить боевые подвиги, так Соколовский страшно рассердился, вспомнила Нина инцидент, произошедший накануне девятого мая, если честно, я его боюсь. Хотя остальные учителя от него без ума.
Я их понимаю! Вот работала я бы с ним, виделась бы каждый день, мечтательно произнесла Маруся, и нисколько не боялась бы.
Маня, перебила сестру Нина, а где Саша мог познакомиться с какой-нибудь женщиной? Вот ты говоришь, если работать вместе может, на заводе?
Может, и там.
А если завтра Саша придет, что мне делать?
Не вздумай его простить, заявила Маруся, пусть помучится.
Нина еще долго представляла разговор с Сашей, затем тихонько, чтобы не разбудить заснувшую сестру, всплакнула, отгоняя мысль об измене. Но все-таки, несмотря на тоску и обиду, что посеяла в ней версия Маруси, Нина почувствовала некоторое успокоение от того, что появилась хоть какая-то ясность в этой истории с исчезновением. Но тревожные мысли не давали уснуть девушка вертелась в кровати. Саша, Саша, где ты? С кем ты? В итоге Нина вновь расплакалась и рыдала, кусая подушку, пока не забылась сном.
Утро среды. Фамилия
Утром Маруся встала первой, напевая, затопила печь, сбегала за водой. Девушки по очереди помылись, наклоняясь над тазом и поливая друг другу на плечи, шею и лицо, потом пили чай со вчерашними деликатесами.
Ты ужасно бледная, объявила Маруся, глядя на сестру, прав Михаил: тебе полежать нужно. Я после работы сразу к тебе.
Нина сама чувствовала, что болезнь не отпустила: голова кружилась, горло саднило, словно его поцарапала кошка. Но девушка упрямо замотала головой:
Нужно на работу: меня вчера отправили домой на день. Как я могу пропускать занятия? И прекрати называть Соколовского Михаилом, словно он тебе друг.
Бе-бе! показала язык Маруська и принялась прихорашиваться перед крохотным настенным зеркалом.
Не фамильярничай с ним это выглядит глупо.
Зато ты у нас очень умная! Лучше бы зеркало побольше купила.
Нина закусила губу: вспомнился ночной разговор о красавицах и Саше, и о себе, такой немодной.
Зато ты у нас очень умная! Лучше бы зеркало побольше купила.
Нина закусила губу: вспомнился ночной разговор о красавицах и Саше, и о себе, такой немодной.
Может, все-таки съездишь в больницу? вертя головой туда-сюда в напрасной надежде разглядеть себя в подробностях, предложила Маруся, у Михаила, то есть Михаила Владиславовича, ведь есть друг, доктор.
Ты, оказывается, знаешь подробности биографии товарища Соколовского. Что ж у меня вчера выспрашивала? рассердилась Нина, делая акцент на «товарище Соколовском».
Маруся обула изящные туфли, рассмеялась:
Про доктора он рассказал вчера, пока ехали. Так что знаю совсем не много. Но надеюсь выведать побольше. Короче идешь на работу?
Да, иду.
Памятник тебе поставят, прямо в школьном дворе, заявила Маруся, со стопкой тетрадок под мышкой. Боюсь только, чтоб не посмертно.
Маруся, встав в позу, показала, какой будет памятник. Нина только рукой махнула. Она сердилась на сестру: не хватало еще, чтоб она амурничала с историком.
Маруся надела пальто и с порога велела:
Смотри, все не съешь.
Маня, бросилась к сестре Нина, что ж мне Саше-то сказать? Вдруг он придет?
А ты с ним вообще не разговаривай, прозвучал из-за двери совет сестры.
Легко сказать не разговаривай! А что же делать, как себя вести?
Нина, преодолевая слабость, оделась, собрала сумку, потом, помедлив, достала из шкафа голубой праздничный шарф, попыталась приладить поверх темного полупальто, но красиво не получалось. Нина с досадой намотала шарф на шею и завязала его концы узлом: нет, никогда ей не стать элегантной, красивой, привлекательной. И Саша не вернется к ней.
Но тут хлопнула входная дверь Нина вздрогнула всем телом и замерла. «Это он!» обожгла мысль. У девушки подкосились ноги она рухнула на табурет. Тихий стук повторился раза три, пока Нина хрипло не проговорила: «Войдите!»
На пороге возникли Соколовский и Лидия Ивановна Нина едва не разрыдалась от разочарования.
Вошедшие переполошились: заговорили о том, что Нина бледна, Лидия Ивановна ткнула пальцем ей чуть не в глаз, показывая на темные круги. Но Нина твердо заявила, что в постель не ляжет, а пойдет на работу. Соколовский же, словно не слыша, снял плащ, уселся, сложил руки на набалдашнике своей трости и неожиданно попросил:
А угостите-ка нас, Нина Петровна, чаем.
Нина растерялась, принялась шарить в столе в поисках приличных чашек, специально хранившихся в дальнем углу на случай приезда Нади и Ивана.
Ну, раз тебе, Ниночка, получше, я вроде и не нужна, размотав платок, сказала тетя Лида, чайку попью, да и на рынок мне капусты нужно купить. Ведь у меня нынче получается выходной: я-то всем дома сказала, что на работе, а то мне бы внуков привели. Я-то внуков люблю, сил нет, но ведь надо и дух-то перевести А, Михаил Владиславович?
Что скажете, Нина Петровна? обратился к хозяйке Соколовский, отпускаете Лидию Ивановну?
Конечно, охотно согласилась Нина, наливая чай в найденные, наконец, чашки, я хорошо себя чувствую.
Тогда, Лидия Ивановна, у вас действительно образовался выходной. Я вас отвезу на рынок.
Ни-ни! замахала руками тетя Лида, погода нынче хороша пройдусь. Тут проход есть через пять домов, по нему пять минут, потом в проулочек завернуть, чудесный такой: там сады яблоневые у хозяев. После прямо, все прямо по Михайловской и вот рынок.
Нина даже не подозревала, что городской рынок так близко: о существовании каких-то проходов и проулков она и не подозревала.
А на Михайловской клены золотые. А за рынком роща, вся разноцветная. Красота! продолжала Лидия Ивановна.
«Лес, точно терем расписной» пробормотал Соколовский.
Нина удивленно глянула на него вот уж от кого не ожидала знания поэзии.
А Михаил Владиславович продолжал:
Но ведь улица-то не Михайловская, а Революции, а, Лидия Ивановна?
Тетя Лида махнула рукой:
И, голубчик! Детство мое прошло на Михайловской. Для меня все так и останется.
А я в Столярном переулке живу, лукаво улыбнулся Соколовский.
«Надо же улыбается так по-доброму», чуть не поперхнулась чаем Нина.
Девушка сидела на краешке стула, пила чай, слушала и незаметно разглядывала гостей. Она заметила у Соколовского серебро седины на висках, тонкий шрам, ползущий вдоль уха, потом по шее и исчезающий за воротником белой рубашки, а у тети Лиды крестик на черной веревочке, лежащий на груди.