Отец Никон! кашлянув, проверяя голос, обратился Ковшов к священнику.
Речи, служивый, кивнул тот.
Отец Никон, позвольте покамест здесь на месте определиться нам с некоторыми обстоятельствами?
Священник раздумывал, молчал.
Сесть только негде. Но, думаю, это не обременит? добавил Данила.
За этим и пожаловали, величаво и укоризненно наконец возгласил священник. Мне блюсти в храме Божьем велено. Затем владыке нашему Илариону поведать. Понеже любые поругания и поношения знать надоти.
Согласен он, повернулся Серков к Ковшову, задумавшемуся над услышанным. Стращает только, мол, жаловаться будет начальству своему.
Пусть докладывает, кивнул Ковшов лейтенанту.
Согласно заданию начал было Волошин.
Это можно пропустить, одёрнул его майор.
встреча отца Ефимия
Отца Ефимия? вопросил священник, сверкнув глазами. Где он?
Отца Ефимия недоумённо глянув на священника, подтвердил Волошин и повернулся опять к майору.
Продолжай, продолжай. Серков жестом руки попросил священника не перебивать и добавил: И покороче.
Одним словом, встреча их состоялась совсем сбиваясь, запнулся лейтенант, с устанавливаемым нами лицом, наверное, здесь.
Почему «наверное»?
А его тут же и убили, коротко закончил лейтенант, моргнул и добавил: По моим наблюдениям.
Отца Ефимия умертвили?! Бас священника потряс воздух усыпальницы так, что свечи, разом колыхнувшись, едва не погасли; или это опять потянуло шальным сквозняком. За что? Кто?
Тише, тише. Серков уже сделал шаг к священнику. Спокойнее, отец Никон.
Смертоубийство в храме! резало слух.
Данила Павлович, в такой обстановке мы вряд ли чего выясним.
Священник затих, лишь крестился неистово, за его спиной молился служка.
Волошин? Ковшов приблизился к оперативнику, Вы всё своими словами расскажите нам. Не спешите. И не волнуйтесь. Как получится. Короче, длиннее, как получится. Я слушаю.
И Волошин, не отводя от Ковшова глаз, тихо, запинаясь, начал говорить. Как проследовал за отцом Ефимием в склеп, как дождался, пока тот остался один, как увидел подопечного падающим с ножом в спине, как принял решение остаться дожидаться убийцу и как сам убийцу схватил, когда тот к нему подкрался сзади в темноте
Этот? подступил Серков к бессильно опустившемуся опять на гробницу незнакомцу, скрывающему лицо.
Волошин утвердительно кивнул головой.
Так это послушник наш, Михайло! вскричал отец Никон. Я его сам в поиски послал за отцом Ефимием. Канул тот безвестно.
Куда канул? не понял Серков.
Запропастился. Владыка видеть его пожелал.
Самому владыке понадобился! А что же он у вас тут делал? заспешил по горячему следу майор.
Ключарь Савелий! обратился священник к своему служке.
Трудников и послушников водил Ефимий в усыпальницу, батюшка. Ведомо вам, ремонт затеян был, выступил из-за спины священника сутулый ключарь, крестясь. Сыплются временем могилы.
Вот, священник притопнул в такт себе ногой. Слышали?
Та-ак пошёл вокруг гробниц майор, стуча ногами и явно отыскивая приметы времени на камнях. Сметая пыль с могильных плит, значит?
Чего это он? толкнул Шаламов Ковшова локтем. Не свихнулся?
Не видать что-то разрушений, покачивал майор головой, подозрительно косясь на служку.
Ключарь счёл правильным снова укрыться за широкой спиной священника.
Где труп-то? спросил Шаламов, не глядя на лейтенанта.
Да, а труп? замер на месте майор Серков.
Отец Никон в недоумении и возмущении развёл руки, не находя слов.
Я же его в нишу спрятал, вспомнил Волошин. А на его место лёг сам. Чтоб этого!..
Он резанул взглядом по послушнику Михаилу.
Поглядим, поглядим, заторопился майор.
Вот. Волошин огляделся вокруг, уверенно зашагал в сторону самой маленькой гробницы, заглянул за неё. Темно тут. Свечу бы. Здесь ниша, товарищ майор.
Но сзади, опережая майора, уже спешили со свечками Ковшов и Шаламов.
Глубока окаянная, пыхтел Шаламов, заглядывая вниз. Не видать дна-то. Давайте ещё огня!
Три головы склонились над ямой. Три свечки замигали трепетными язычками пламени. На дне никого не было. Вековая почерневшая плита дохнула им снизу в лица зловещим холодом.
Легат и его легионеры
Легат[2] забыл, когда гневался, когда последний раз метал грома и молнии, даже когда нервничал и выходил из себя. Врачи предупредили, что все эмоции теперь ему вредны. Может случиться непоправимое. И он страшился приговора.
Слишком дорого то, что осталось. О том, что действительно жить ему осталось мало, напоминали дряхлеющее тело, пропадающие желания, стынущая страсть. Прошлое порой вспыхивало искрой в глазах, но только на мгновение и снова западало в черноту провалившихся зрачков. Или приближающаяся смерть так пугала?
Едва выкарабкавшись с больничной койки, зализывая раны после очередной тяжёлой операции, он совсем плохо ходил, говорил тихо, с придыханием, через силу вникал в окружающее давили швы располосованной грудины. Но главная мысль, сверлившая его до лечебки, не покидавшая в больничной койке, уже завладела его сознанием, мучила в бессонные суточные бдения и заставляла выбираться из тяжкой пропасти мрачного забытья.
Найден след дружков Игнатия Стеллецкого! Сверкнула наконец-то удача! Согрела холодеющую душу!
Найден след дружков Игнатия Стеллецкого! Сверкнула наконец-то удача! Согрела холодеющую душу!
Именно сейчас, когда он ясно сознавал, как мало ему оставалось видеть белый свет, что дни его сочтены, а врачи проклятущие врут, даря никчёмные обещания, именно теперь, заново зародившись, сжигала его надежда схватить наконец ускользающую судьбу за хвост. До неё, похоже, было как никогда близко! Только жить!.. Только набраться сил!.. Протянуть руку!..
Несколько десятков лет рыскал сам, нещадно людей своих гонял по всей стране при малейшем сигнале, да что там сигнале! При малейшей, мизерной надежде отыскать след исчезнувших после смерти Игнатия Стеллецкого его последователей и помощников, след сподвижников и учеников хитрющего Игната, великого археолога, вечного соперника Легата, унёсшего с собой в могилу многие секреты и тайны. Тот заветное глубоко схоронил, будто в собственной усыпальнице спрятал, а следы учеников его и сподвижников замело метлой беспощадного времени, и с каждым годом горы песка забвения угрожающе росли всё выше и выше.
И вдруг сверкнула удача! Обнаружился след дружков и учеников археолога! Отыскался! И где?! На самой окраине России! Там, в пожираемых солнцем пустынях, в каспийских песках, в провинциальном городке на Волге схоронился кто-то из приспешников Стеллецкого. Конечно, не только спрятаться умудрились эти люди, на большие дела отправились в глушь, в глубинку! Клады в подземельях промышлять!
Но это были только догадки. Сама информация, поступавшая с Волги, была поверхностная, худосочная. Источник тоже особого доверия не вызывал. Сколько раз уже ошибался, обманывались и его сыскари. Как ужаленные, срывались с места, бросали столицу, летели сломя голову за любой весточкой. А схватывали пшик!..
Когда Дантист сообщил эту чудную весть, он, давно потерявший всякую надежду, готовился к операции. Не поверил. Подумал, зажмурившись от предчувствия, что подбодрить его желает старый приятель. Но сразу защемила тоска: а если и впрямь удача свалилась? А он загнётся под скальпелем? Все мечты, все ценности, сокровища несметные, на поиски которых всю жизнь, считай, отдал, Дантисту достанутся?! Не бывать тому! И сразу загадал: выживу сам поеду проверить. Но до последнего косился на Дантиста не опередит ли? Здесь ли ещё? Не умчался ли на розыски без него? Слишком велик был соблазн. В последние часы перед операцией не сдержался, сам послал туда своих людей на разведку, сам их напутствовал втайне от приятеля, сам инструкции давал. Перекрестил в спину, когда те покидали его палату.
Теперь, приходя в себя после больничных ужасов, спрашивал Семёна, с чем возвратились посыльные? Оказалось, от тех не было ещё ни слуху ни духу.
Семён Наумович Дойкин, он же Дантист, прозванный так братвой за аккуратность, с которой приступал к каждому порученному делу, в разведчиках не сомневался, хотя обиженный вид сохранял без него Легат решение принимал.
И Ядца[3], и Хрящ люди бесценные, надёжней и сноровистей средь наших не сыскать, заверял он, успокаивая Легата. Ты, Илья Давыдыч, правильный выбор сделал.
Долго вестей не шлют
Ну что же долго? А может, и нечего пока слать?
Беда Неужели опять обман? Ошибка?
Всё в руках Божьих. Дантист Бога почитал. А с другой стороны, с кем им весть нам слать? В той тьмутаракани наших надёжных людишек не было никогда.
Не думали даже, сетовал между тем Легат, а кремль-то там древнейший. Городище-то ещё при татарах строилось. Вот дружков Игнатия туда и понесло. Лучшего места нет, чтобы и спрятаться от меня, и кладами промышлять.
Забыли
Там же и Золотая орда сотни лет стойбище имела. Читал я, вспоминаю сейчас, столица у них там была. И Шёлковый путь проходил когда-то в тех же местах. И Стенька Разин разбойничал, из Персиды награбленное свозил, в городе прятал. Золота там хоронится в подземельях немало. Как же мы про эти места забыли?
Не учли
Да кому же учитывать?! забился в гневе и задохнулся враз от нахлынувшей в грудь боли Легат, замер, побледнел, остывая. Без меня вы же никто башкой не кумекаете! Что будете делать, если я подохну?!
Уймись, Илья! Что несёшь! Не гневи Бога!
Бога вспомнил? Раньше надо было, когда на карте помечали города, где следы искать. Как же прошляпили? Стеллецкий, конечно, там бывал. Этот червь хитрющий, почитай, все подземелья проверил где смог. И на Украине, и у нас в России всё перекопал, проныра!
Успокойся, Илья Давыдыч. Нельзя тебе. Врачей вспомни!
А что врачи! Только стращать и могут! огрызнулся Легат. Меня больше посыльные наши бесят. Чего молчат-то?
Всё может случиться, утешал Дантист, только у меня сомнений в наших людях нет.
Головой отвечаешь?
Головой рисковать не стану. Обоих ты сам отбирал. Без меня обошёлся. Или забыл?
Не забыл.
А чего же? Ядца, сам знаешь, угадает любого из дружков Стеллецкого, коль на глаза попадётся. Он же средь них ни один месяц якшался, за своего слыл.
За своего, за своего, устав, тяжело ворочал языком Легат. Да сколько лет минуло! Считай, сразу после войны то было.
Однако с месяц-два, как сейчас помню, Ядца в одном доме с Игнатием живал.
Так, конечно Квартировал.