Замыкающим пойду я.
Обязанность замыкающего притворить дверь, накинуть крючок, расправить портьеру и вообще сделать всё как было. Тоже абы кому не доверишь.
А какое кино-то? спрашивает Валерка. Он забыл посмотреть афишу.
Да хрен её знает, слышится из темноты.
Какая-то «улица».
«Плутона», кажется.
И ещё «дом номер 1», добавляют уже издалека.
Значит, «Улица Плутона, дом 1». А может, Платона. Или Ньютона? Чепухень какая-то.
Значит, «Улица Плутона, дом 1». А может, Платона. Или Ньютона? Чепухень какая-то.
На экране учёные парни в белых рубашках и узеньких галстуках. То спорят, то остервенело пишут какие-то формулы где попало и на чём придётся. То принимаются бить друг другу морды опять же неясно, за что. До самого конца Валерка так и не может понять, чего они там все добивались, и выходит первым.
Ох, и тягомотина! восклицает Мичман, протягивая Валерке сигарету. Лучше бы хлебцев купили да похрустели в садике. Скажи?
А мне понравилось, говорит один из пацанов. Какая рожа была у этого, когда он смотрел, как те дерутся в камышах!
Ну, пока.
Ты куда это, Лерыч? в один голос осведомляются Васька и Мичман. Чё: не домой?
Мне
Он туманно отмахивает и уходит в сторону Рабочей.
Слегка брызжет и тут же стихает мелкий дождик. Фары редких автомобилей отражаются в мокром асфальте. Тени столбов и деревьев мечутся по незнакомым фасадам.
«Кто это был?.. Сколько их было?.. За что они его?..»
Шагая, поглядывает по сторонам. Тёмные окна. Тёмные двери. Во дворах ни души. Докурив, нашаривает в кармане обломок мускатного ореха. Отгрызает крупинку. И кто это говорит, что больно уж хороший вкус? Очень даже так себе.
«Стекляшка» проходной сияет ярким светом. Смена ещё не закончилась, и внутри тихо дремлет вахтёр. На мокрую скамейку садиться неохота. Валерий пускается взад-вперёд по влажной аллее, обсаженной рябинами. В свете фонарей они фантастически красивы. А интересно: чего же всё-таки хотели эти парни, в кино? Ну, хорошо. Пусть мы дураки. Но ведь был почти полный зал. И тоже никто ничего не понял? Не должно быть. Эти формулы Их писать никого и палкой не заставишь. А тут оркестр играет, деваха такая рядом, а он пошёл, пошёл строчить А в морду за что? Тоже за них?!
Он аж остановился, пытаясь представить себе, как всаживает в переносицу Ну, хоть тому же Ваське. За какие-то формулы? Тьфу, аж думать противно. А они Полудурки какие-то? Не похоже. Значит, в формулах этих что-то есть. Но что?
Керя этот опять же. Вишь: изобретатель. А я мог бы что-нибудь изобрести? А как это вообще изобретают? Семилеткой тут, пожалуй, не обойдёшься У кого бы спросить?
Мать, увидев его издали, с испуганным лицом переходит на бег. Сумка, распухшая как жаба, бьёт по ногам.
Что? Что случилось?
Да ничего, успокойся. Просто пришёл тебя встретить.
Она всматривается в его глаза.
От меня ведь всё равно не скроешь!
Да прекрати ты, наконец! Сын пришёл встретить, а она тут всякую ерунду
Наконец она, кажется, верит.
Фу-у, напугал. Значит, встретить. Когда такое было?
Маленький был.
А теперь, значит, вырос.
А теперь возмужал. Буду тебя встречать. Мало ли что
Она взъерошивает его пепельную шевелюру.
Жен-пельмен. Мужчина!
А чего так нагрузилась?
Да Из магазина вышла, воткнулась в очередь за арбузами. Пока простояла, уж домой идти было некогда: на работу пора бежать. Вот так и получилось.
Тяжеленный какой, сказал Валера, перехватывая сумку. Кормовой, что ли?
Какой-то азиатский. Длинный такой да светлый. Корка толстенная. Но говорят, сладкий. Давай вдвоём понесём!
Ещё чего!
Он вешает сумку на плечо.
Ел что-нибудь?
Ну, дак кашу же твою.
Всю съел?
Нет. Тебе мал-мал оставил.
Напрасно. Надо было доедать.
А ты?
Я у нас в буфете закусила.
Когда это было!
Едва войдя в комнату, мать тяжело опускается на диван.
Что-то ухайдокалась я сегодня. Щас ка-ак завалюсь! Только бульбушки пойдут. А ты говоришь, кашу. Какая там каша! Сам доедай.
Валерка стаскивает с неё сапоги.
Разбери сумку, а?
Он заглядывает внутрь.
Ма, а этот кулёк куда?
Не услышав ответа, подходит, поправляет одеяло и, растолкав всё по своему разумению, собирает письменные принадлежности. Потушив свет, выскальзывает на кухню. У Малининых, через дверь, бубнит радио. Сюда доносятся далёкие слова: генерал Мобуту провинция Катанга Он включает над столиком свою к их с матерью комнате относящуюся лампочку и, обхватив ногами ножки табуретки, начинает писать легко и быстро. Про двухтысячный год, про небо, полное вертолётов, которые садятся прямо на крыши. Про то, как из пушек расстреливают дожди, потому что войны кончились навсегда, и пришло всеобщее и полное разоружение. Как на Земле не осталось никаких болезней, ведь люди изобрели такое лекарство, 2 г которого, принятые в детстве, полностью и на всю жизнь защищают организм от любой гадости. А больницы переоборудованы в жилые дома, и у каждого теперь есть отдельная квартира. И робот, который гладит одежду, моет посуду и ходит Он хочет написать «по магазинам», но вовремя спохватывается, вспомнив, что магазинов к тому времени уже не будет, потому что всё будет бесплатно, и пишет просто: «за разными товарами». Хорошенько подумав, соображает, что, скорее всего, в двухтысячном году за товарами и ходить-то будет не надо. Всё, что нужно, другие роботы будут приносить прямо домой. Чуть было не вырывает страничку, чтобы заново всё переписать. Но в последний момент решает, что и так сойдёт. Никто ведь не знает: а вдруг они будут не ходить, а летать на тех же вертолётах. Успокоенный этой мыслью, добавляет, что на фабриках тоже работают только роботы. Люди же летают в космос, играют в футбол и пишут книги. Из этих слов будто сама собой вырастает картина завода, где царит чистота и безлюдье, и по формам льётся неизвестный металл голубого цвета, руду которого добывают на планете Венера.
Ещё ложась на свой диван, устало думает: а почему именно голубого? Нет, правда: почему?
Обход
Броня Исааковна, сколько вам лет?
Много, много, много!
Сморщенная, с крючковатым носом, старушка напоминает птицу. Движения рук хорошо дополняют это сходство.
В нашем городе есть только две женщины, которые скрывают свой возраст. Это Фейга Яковлевна и Броня Исааковна.
Гиннес, медлительный и высокий, закончил наконец причёсывать плотные седые кудри, обрамляющие лучезарную лысину, и поворачивает голову туда-сюда, раздумывая, что бы такое с ней ещё сотворить.
Сегодня вечером я её увижу. Мне передать от вас привет?
Вы идёте? О-о, я такая рада за вас.
Да, Броня Исааковна. Я не могу не пойти. А вы-ы?
Она машет рукой. Её жилистая кисть из рукава белого халата кажется тёмно-коричневой.
Какое пойти! Сегодня Софа опять подкинет мне своих золотушных отпрысков.
А что Семён Семёнович?
Семён Семёнович страшно занят. Он реставрирует мебель.
Всё ещё реставрирует? Или это уже другая мебель?
Мужчина распахивает дверцу шкафа. Критически оглядывает свежевыглаженный халат, держа плечики на вытянутой руке. Со стороны можно подумать, что он поймал кого-то за шкирку.
Нет, это всё та же мебель. Дело в том, что прежде, чем что-нибудь решить, он сначала всё рассчитывает. Имеет такую привычку.
Стуча старомодными каблуками, она пробегает в смежную комнату и склоняется над столиком, уставленным баночками с мочой.
А правда, что если в какой-то баночке недостаёт урины, то вы добавляете в неё из других?
Вы всегда всё путаете, Леонид Наумович! Это говорили о Евдокии.
А-а.
Он оборачивается к зеркалу. Поправляет галстук и застёгивает халат на все пуговицы.
О Евдокии, которая уже сорок лет, как здесь не работает.
Сорок лет! Как бежит время.
Я удивляюсь, откуда вы вообще можете о ней знать!
Губы мужчины трогает едва заметная улыбка.
Мадам Кудасова уже на работе?
Она, коне-эчно, уже на работе. Но до меня ещё не добралась.
Ещё бы! До вас не так-то просто добраться.
В палате бело и солнечно. Навстречу доктору лица больных самопроизвольно растягиваются в улыбках.
Ну-у, и как тут у нас? вместо приветствия заговаривает он. Вот вы, молодой человек. Вижу, вы поменяли койку. Поближе к выходу?
Всю ночь бегал. Не знаю уж, куда, сипит с дальней кровати грузный Жорик, водитель. Прибёг только под утро, весь в духах. Вы вот его обнюхайте!
Один мой знако-омый примерно так же набегал на тысячу двести рублей в месяц. Это ещё теми деньгами!
Доктор ощупывает поясницу парня. Тот дёргается от резкой боли, но, закусив губу, терпит.
Як? Заробыв? удивляется пожилой поджарый каменщик Павло Зима.
Заработал двадцать пять процентов алиментов. Как одну копеечку.
Палата взрывается хохотом. В проём двери просовываются две любопытные посторонние физиономии и встают там на мёртвый якорь.
На свидания бегать пока рановато.
Он переходит к Жорику.
Так будем ещё лазить зимой под машину?
Да как же под неё не полезешь, Леонид Наумович! Ехать-то надо.
И снова приедете прямо сюда. Это я вам обещаю как родному сыну. Берите сейчас же направление на ВТЭК.
А так можно?
Жорик поднимается с постели, изо всех сил превозмогая боль. Глаза заполняются слезами. Губы дрожат, готовые искривиться в стоне.
Попросите мадам Кудасову, она сделает.
Неужто!
Ну пожимает плечами доктор. Чего не попросите, того не сделает.
Он закуривает сигарету. Дым тонкой струйкой вытягивается в большую форточку так, что в палате чувствуется лишь лёгкий аромат «Золотого руна».
Ты ведь ещё и псих, говорит он Жорику.
Тот грустно качает головой.
Оно тебе нужно как гадюке стоматолог.
Да как же!..
Жорик дёргается и осекается, сражённый болью.
В мире очень мало вещей, которые стоят того, чтобы тратить на них нервы.
Да ну-у!..
И если я не прав, пусть меня поправит тот, кто скажет, что их и совсем нет.
С соседней койки слышится мычание парализованного, что привезли накануне вечером.
Ваня! зовёт Гиннес, пройдя своей иголкой вдоль рук и ног больного.
Парень подходит хотя и скрючиваясь, но довольно проворно.
Никогда не бери пример с этого человека, картинно указывает врач на Жорика. Ради всего святого не валяйся зимой под машиной.
И снова приедете прямо сюда. Это я вам обещаю как родному сыну. Берите сейчас же направление на ВТЭК.
А так можно?
Жорик поднимается с постели, изо всех сил превозмогая боль. Глаза заполняются слезами. Губы дрожат, готовые искривиться в стоне.
Попросите мадам Кудасову, она сделает.
Неужто!
Ну пожимает плечами доктор. Чего не попросите, того не сделает.
Он закуривает сигарету. Дым тонкой струйкой вытягивается в большую форточку так, что в палате чувствуется лишь лёгкий аромат «Золотого руна».
Ты ведь ещё и псих, говорит он Жорику.
Тот грустно качает головой.
Оно тебе нужно как гадюке стоматолог.
Да как же!..
Жорик дёргается и осекается, сражённый болью.
В мире очень мало вещей, которые стоят того, чтобы тратить на них нервы.
Да ну-у!..
И если я не прав, пусть меня поправит тот, кто скажет, что их и совсем нет.
С соседней койки слышится мычание парализованного, что привезли накануне вечером.