Ну-ну, громко прикрикнул на жену Емельян, не тебе мужа учить! А не ты ли в прошлый раз передала меня казакам, а?
Дрожа всем телом, Софья перекрестилась:
Вот те крест, не виноватая я. Как же я оставлю детей сиротами, грех это. А тогда я сильно занедужила, вот и не пришла.
И то, правда, смилостивился Емельян.
Подумав, Софья добавила:
Правда, в тот день забегала я к снохе, чтобы посоветоваться, что нам делать, как жить дальше. Ну, не она же тебя передала.
Поразмыслив, Емельян ответил:
Дуры вы, бабы. Ладно, покормить-то есть чем?
Емельян спал, когда Софья осторожно встала с постели, оделась и вышла из дома. Вся дрожа и обливаясь слезами боязнь за детей и остаться без жилья, если казачий круг решит выселить их из Зимовейской, несли её ноги к дому атамана. Вот и дом. Сильно постучала. Изнутри отозвались:
Кто там?
Это я, Софья Пугачёва, откройте.
Заспанный атаман, стоя в рубахе и подштанниках, недовольно спросил:
Кто там?
Это я, Софья Пугачёва, откройте.
Заспанный атаман, стоя в рубахе и подштанниках, недовольно спросил:
Ну, чего в такую рань будишь?
Не прогневись, батюшка, заголосила Софья, упав в ноги Фомину. Мой-то колоброд окаянный явился. Ты уж меня с детьми не трогай. Ну, куда мы пойдём, если нас из станицы выгонят. Сжалься, батюшка!
Явился всё-таки, смутьян! зло процедил Трофим. Ну, чего полы протираешь, вставай. Посиди покуда здесь, а я казаков пошлю.
Емельян сладко спал. И снился ему чудный сон. Будто сидит он в золочёных царских палатах, на троне, в царской парчовой одежде, расшитой золотом и драгоценными каменьями, а вокруг него ходят разнаряженные дивы и слуги. Ласкают его и предлагают ему разные невиданные кушанья. И вдруг к нему подбежала красивая девица со злыми глазами, стала трепать его за щеки и кричать: «Государь, государь, послы заграничные приехали!» А он будто отмахивается от неё. А она треплет и треплет его. А голос, и знакомый голос, откуда-то издалека и со стороны приказывает ему:
Хватит, Емельян, лежебочить, вставай.
Открыл он глаза, а около его постели казаки при оружии стоят. Понял всё, лишь спросил:
Жёнка моя где?
Урядник лишь усмехнулся. Емельян стал одеваться.
Хорошо стараешься, Ефим.
А то как же, я на службе, не то что ты, шантрапа босяцкая.
Пугачёв не обиделся, прищурясь, спросил:
Хорошо служишь, Ефим. А не пойдёшь ли ты в моё войско, мне служивые нужны.
Урядник скривился:
Где оно, твоё войско, разве что в курятнике.
Казаки рассмеялись, а Пугачёв ответил:
А вот скоро узнаешь где, да только упреждаю на моей дороге не попадайся.
В тот же день Емельяна Пугачёва под караулом отправили в Нижнюю Чирскую станицу на допрос к старшине и сыщику Макарову. Атаман пообещал:
У него, Емеля, не чирикать, а сорочить будешь, как ты воровскими делами занимался, на бунт казаков призывал. Он и не таких, как ты, в трепет приводил.
Трещала сорока, что кабана приторочила, смело ответил Емельян Пугачёв и рассмеялся.
И вот теперь Емельян лежит в телеге на соломе, по бокам верхами сопровождают караульные, возница лениво подергивает возжами, понукая ленивую кобылёнку, а он смотрит в небо. Вдруг, откуда ни возьмись, появилась чёрная птица и закружила-закружила над самыми головами. Возница засвистел над головой кнутом:
Кыш, кыш, проклятый ворон! И чего ему надо. Вот проклятый, ещё накличет беду.
Пугачёв вздрогнул, а потом посмотрел на кружащегося ворона и запел:
Что ты вьёшься, вороночек, над могилою моей. Во земле-то чёрна ночка, над землёю белый свей
Дороженька вторая. Глава 2
«Третьего дня прибыл я в Симбирск»
Из письма А. С. Пушкина жене.Симбирск ещё при подъезде встретил Пушкина звоном колоколов многочисленных церквей, которые созывали прихожан на вечернюю службу. Потревоженные птицы снялись со своих гнезд и насестов, с криком кружа над деревянными домами, парками и оврагами, которые разрезали город на несколько частей. В слободе, через который проходил тракт, стоял сплошной пыльный туман, поднятый стадами, которые возвращались с выпасов. Они запрудили все дороги, по которой ехала карета, и ямщик терпеливо пережидал, когда эта мычащая и блеящая орда рассеется по улочкам и переулкам. Пыль была так густа, что пассажир вытащил платок и приложил его ко рту. Спросил возчика:
Скоро ли там, любезный?
Недолго, барин, вот только через мосток скотина пройдёт.
Наконец, кучер взмахнул кнутом:
Но, пошли, усталые!
Карета, громыхая колёсами, проехала по мостику, застланному деревянными плахами, миновала сторожку будочника, который не проявил никакого внимания на проезжих, и покатила к окраинным домам Симбирска. Ипполит, осмотрев серость и убогость окрестностей, вздохнул:
Господи, и куда нас занесло! Разве ж тут могут жить люди.
Пушкин скучающе и устало смотрел на деревянные домишки и палисады с пожухлыми растениями. И вокруг заборы, заборы, заборы, заросшие высоченной коноплёй, лебедой, полынью и крапивой, за которыми почти не видны домишки с садиками и мезонинами. Дома окружены сточными канавами, от которых разносилась вонь, заставляющая каждого непривычного к ней человека зажимать нос и вытирать слезящиеся глаза. Ближе к центру появились деревянные настилы тротуаров с проваленными прогнившими досками и немногочисленные каменные дома. Город оживляли, пожалуй, только узорчатые силуэты многочисленных церквей и их разноцветные маковки. Перед вечером уже закрылись все базары, рынки, лавки и магазины, и на улицах было пустынно. Лишь иногда проезжали громыхающие телеги или пробегали редкие прохожие, спешащие до темноты укрыться в своих домах.
Усталое колесо солнца спешило закатиться за горизонт. Пушкин, подумав, спросил ямщика:
Любезный, далеко ли гостиница и есть ли она здесь вообще?
Есть, есть, барин, как не быть.
Так поезжайте туда.
Ямщик стал разворачивать тройку на узкой улице, ворча под нос:
То туда езжай, то сюда повороти. Н-но, усталые!
У двухэтажного деревянного особняка, покрашенного в зелёный цвет, карета остановилась.
Вот и гостиница, сударь, извольте.
Благодарю, любезный, ответил Пушкин, не сходя с коляски. А где же слуги, почему они не встречают?
Ямщик усмехнулся:
Вы, сударь, местных нравов не знаете, тут живут как сонные мухи, и если их не всполошить, они с места не тронутся.
Ипполит встрепенулся, соскочил со ступеньки коляски, грозясь:
Я сейчас, барин, живенько их растормошу.
Он подошёл к двери и долбил по ней кулаком до тех пор, пока кто-то изнутри не отозвался:
Ну кто там тарабанит. Сейчас, сейчас открою.
Дверь отворилась и в ней, освещаемое слабым светом свечи, показалось примечательное существо в халате с большим отворотом, толстыми, обвислыми губами и взлохмаченной головой.
Ну, чего? снова спросило существо.
Постоялец к вам, громко ответил Ипполит, Примайте. Потом наклонился к уху существа и прошептал: Важный господин, из самого Питербурху.
Существо встрепенулось, вскинуло голову, широко раскрыло глаза и закричало:
Гринька, Минька, сволочи, опять на кухню таскаетесь! Бегом ко мне!
Гринька с Минькой появились, словно сказочные двое из ларца, в один голос спросили:
Мы здесь, хозяин.
Примите постояльца. Да смотрите, канальи, чтоб без ругани.
Слуги стали перетаскивать вещи в гостиницу, а существо подобострастно поклонилось гостю:
Прошу вас, господин, проходите, мы вмиг вас устроим-с.
Помявшись у входа, Пушкин прошёл по скрипучей лестнице за устроителем на второй этаж, при свете зажжённого канделябра осмотрел бедно обставленную комнату и сказал:
Вот что, любезный, я сейчас приведу себя в порядок, а вы пришлите слугу, чтобы он проводил меня к губернатору.
Сделаем-с, всё дрожа, ответило существо. Не извольте беспокоиться, сделаем-с.
А что мне прикажете делать, барин? спросил Ипполит.
Останешься здесь. Да гляди, образина, вино не пей и по девкам не бегай.
Ипполит лишь усмехнулся на замечания своего барина, внёс дорожные вещи, спросил:
Нужен ли я вам, Александр Сергеич? На кухню бы мне, горячих щец похлебать.
Иди, иди, любезный, до утра ты мне не нужен.
Как только «образина» исчезла, Пушкин разделся, поплескался под рукомойником, вынул из дорожного сундука чистое платье, оделся, посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся своему отражению. Подумав, вынул из футляра небольшой пистолет, проверил его и сунул в боковой карман. Накинул на плечи епанчу, надел на голову шляпу и вышел из номера. Устроитель гостиницы вместе не то с Минькой, не то Гринькой стоял в коридоре.
Вот-с, показал он пальцем на бесперестанно шмыгаюшего увальня, он вас проводит к господину Загряжскому. Вас сегодня ждать-с или как? Простите, как вас, сударь, называть?
Титулярный советник Пушкин Александр Сергеевич.
Пушкин, Пушкин, задумчиво бормотал устроитель, словно что-то припоминая. Так вы изволите вас ждать-с?
Пожалуй, нет, любезный.
Хорошо, хорошо, будь по-вашему.
Детина, не то Минька, не то Гринька, уверенно шагал по тёмным улицам, пошмыгивая и постоянно озираясь по сторонам, довёл Пушкина до подъезда двухэтажного дома с небольшим флигелем сбоку, освещённого газовым фонарём.
Вот, господин, тута он живёт, губернатор-то. Извольте. Не то Минька, не то Гринька протянул загребущую ладонь.
Пушкин вложил в неё монетку:
Спасибо Бог тебя, братец. Иди.
Не то Минька, не то Гринька поклонился:
Благодарствую, барин. Развернулся и без оглядки канул в темень.
Гражданский губернатор Симбирска, Александр Михайлович Загряжский, приходился двоюродным братом тёщи Пушкина, Гончаровой Натальи Ивановны. Перед отъездом она слёзно умоляла зятя, если представится в дороге случай, посетить кузена и передать ему приветы, с которым они были очень близки в детстве. Войдя в парадную, Пушкин услышал звуки скрипок и спросил лакея:
Что это там играют, любезный. Не свадьбу ли?
Никак нет, сударь, танцуют-с вальсы, ответил лакей, принимая от гостя плащ и цилиндр, и поклонился. Как изволите вас представить?
Благодарствую, барин. Развернулся и без оглядки канул в темень.
Гражданский губернатор Симбирска, Александр Михайлович Загряжский, приходился двоюродным братом тёщи Пушкина, Гончаровой Натальи Ивановны. Перед отъездом она слёзно умоляла зятя, если представится в дороге случай, посетить кузена и передать ему приветы, с которым они были очень близки в детстве. Войдя в парадную, Пушкин услышал звуки скрипок и спросил лакея:
Что это там играют, любезный. Не свадьбу ли?
Никак нет, сударь, танцуют-с вальсы, ответил лакей, принимая от гостя плащ и цилиндр, и поклонился. Как изволите вас представить?
Титулярный советник Пушкин Александр Сергеевич.
Слушаюсь, господин титулярный советник.
Снова едва заметный наклон головы. Слуга удалился. Через несколько минут дверь отворилась, и к Пушкину с раскрытыми объятиями и широкой улыбкой быстрым шагом подошёл сам хозяин.