Похоже, Кэв, тебе придется сегодня прогуляться в город, произнес он. Да, похоже на то.
И с прежней стремительностью зашагал дальше. Кэвин глядел ему вслед, ничего не понимая. В этом месяце он уже ходил к Доктору магу. К тому же, судя по ломоте в костях, сегодня разыграется нешуточная метель, а ему вовсе не хотелось брести по снегу в такую погоду. Тем более что маленькие прачки из соседней деревушки, навещавшие бараки рудокопов раз в месяц по приглашению мастера Бартуса, были здесь на прошлой неделе и испугано болтали что-то про стаю волков-оборотней, промышлявшую на Икрис-кииме, как на всеобщем языке именовалась Каменистая пустошь у Королевских копий. Кэвин тогда не прислушался, посчитав эти россказни всегдашней девчачьей болтовней. Но сейчас вдруг вспомнил о них, и ему стало не по себе. Из дальнего угла барака раздался сердитый голос мастера:
Вставайте, дармоеды! Мое внимание дорого будет стоить таким безалаберцам!
Кэвин улыбнулся. Мастер пустил в ход любимое слово. Правда, новичкам это не сулило ничего хорошего. Тут же послышался звучный шлепок и глухой удар. Это кого-то из новеньких сбросили на пол вместо куртки за упрямое нежелание подниматься. В проходе появилась «разъяренная» фигура мастера. Он размашистым шагом направился к выходу, употребляя любимое словцо во всех мыслимых вариациях. Там он остановился, с силой захлопнул дверь. Через нее за время побудки успел пробраться ледяной ветер, закруживший по полу ветхого строения снежную пыль вперемешку с бурыми листьями кустарника, ложившимися на утоптанную землю причудливым узором.
Что ж парни, вашего отца родного не так-то легко пронять, как вам кажется, вдруг смягчился Бартус.
С его лица исчезли красные пятна, их появление предвещало провинившимся настоящую трепку.
Отец Бом знает, как вам неохота выползать наружу в такую смрадную погоду.
Мастер терпеть не мог глупого имени, данного ему родителями. Считал, они так невзлюбили его с самого рождения, что решили наказать на всю жизнь. И если уж он сам назвал себя так, значит, ему действительно было жаль своих работников. Его подопечные это знали, и потому ласковые слова мастера подействовали сильнее, чем былой гнев. Спустя несколько минут возле него, как и каждое утро, выстроилась нестройная шеренга зевающих рудокопов.
Одни совсем проснулись и сладко предвкушали завтрак, другие спросонья натягивали на себя широкополые шляпы с низко опущенными тульями, служившие защитными шлемами. Мастер Бартус, поморщившись, вздохнул, глядя на свою унылую команду, и отправился проверять свечные фонарики на шляпах мальчиков. Покончив с этим, он снова осмотрел подравнявшуюся шеренгу и опять вздохнул, но уже с удовлетворением.
Через минуту жду вас на кухне, довольно произнес он и, услышав легкий шепот, пролетевший по ряду, грозно добавил: И проверю, чтобы лица у всех сияли чистотой, как бляха у меня на ремне. Любой, кто посмеет предъявить мне свою наглую физиономию, тут мастер довольно хмыкнул, как бывало всегда, когда ему удавалось употребить какое-нибудь мудреное слово, я хочу сказать, в совершенно грязном виде, тот прямиком отправится на работу без еды.
Он оглядел работников, чтобы убедиться, что его угроза произвела должное впечатление.
Старшим сегодня назначаю Барута.
Это был новичок на руднике, о чем явно свидетельствовала его все еще плотная фигура. Похоже, сегодня он попал в число тех, кого мастер разбудил, сбросив на земляной пол. Мальчик сделал неуверенный шаг из конца вереницы, испуганно хлопая глазами.
Да, Барут, будешь сегодня старшим. Пожалуй, тебе пора позаботиться о фигуре и начать поменьше жрать, расхохотался мастер Бартус, довольный своей удачной шуткой, под дружный смех маленьких рудокопов. Подойди сюда, не бойся, мелочь пузатая, продолжал он, рассчитывая насмешками продемонстрировать свое чувство юмора во всем великолепии.
Его подопечные захихикали, а Барут, покрасневший до кончиков ушей, неловко засеменил к мастеру, словно ему действительно было тяжело передвигаться из-за своего веса.
Так, Барут, пробасил отец Бом, склоняясь над ним, отчего мальчуган совсем смутился и уставился в пол. Это почетная должность, значительно произнес он. Ты будешь отвечать за всех. Чтобы все работали, как следует. Но результат мы узнаем, когда будет сдана норма за день. А вечером все должны вернуться домой невредимыми, без увечий. Это уж я сам проверю. Ты понял? гаркнул он в самое ухо Барута, прикрытое полями шляпы.
Барут, то ли от испуга, то ли от свалившейся на него ответственности, а может, от того и другого сразу, втянул голову в плечи так, что стал похож на диковинный гриб.
Я тебя спрашиваю, пузан! встряхнув мальчугана за плечи и понизив голос, повторил мастер.
Пузан! Пузан! послышались одобрительные выкрики со всех сторон.
На руднике работники обращались друг к другу только по прозвищам, именами пользовался лишь мастер. И для новичка его присвоение было очень важным событием. Если прозвище оказывалось обидным, он так и жил с ним до конца жизни, даже если ему удавалось выбраться отсюда.
Мастер Бартус оглядел шушукающуюся шеренгу, и под его взглядом ропот улегся.
Я пытаюсь втолковать тебе главное, продолжил он, положив руку на плечо перепуганному Баруту. Вечером на отбое их, он сделал широкий жест в сторону шеренги, должно быть ровно столько, сколько сейчас. И у каждого из них должно быть две ноги, две руки и уши и нос на месте, загибая пальцы, закончил мастер.
По ряду снова прокатился смех.
Ах да, забыл, пара глаз у каждого тоже должна быть. Твоя основная задача, запомни.
Он строго взглянул на одного особо развеселившегося рудокопа.
А то когда Топит был за старшего, Мирт остался без кончика мизинца.
Смеющийся мальчик тут же осекся.
И я хочу вселить в тебя и в таких недоумков, как Топит, понимание, что раз человеку положено иметь по пять пальцев на каждой руке, значит ни один из них не лишний, даже если кто-то из вас не умеет им пользоваться.
После этих слов мастер повернулся к двери и распахнул ее, отчего барак тут же наполнился морозным воздухом, и юные рудокопы почувствовали, как их уши начинают неметь. На пороге мастер вдруг остановился, пропуская шеренгу вперед, подбадривая маленьких рабочих легкими тычками в спину. Мальчики, опустив головы и слегка сгорбившись от холода, друг за другом выбирались наружу, пока очередь не дошла до Кэвина. Его мастер не хлопнул по спине, как прочих, а остановил, крепко взяв за плечи.
А ты, парень, постой. Ты идешь со мной.
Кэвин поднял на него глаза.
У меня к тебе серьезное дело, строго произнес Бартус.
Он оттолкнул Кэвина в сторону, чтобы тот не мешал выходить прочим.
Когда они остались одни, мастер сказал:
Отправишься к Доктору магу. Не знаю, к чему уж такая срочность. Прошел слух, что к нему явились братья-книжники из Заречья2. Не слышал я, чтобы те интересовались драгоценными камешками, он довольно вздохнул, произнеся «интересовались», и продолжал серьезно: Думаю, не к добру все это, теперь мастер адресовался к самому себе. Чтобы книжники да выбрались в такой далекий путь, да в такой холод без особого повода. Ой, вряд ли, тут он снова обратился к Кэвину: Ну да ладно. Чего зря языком молоть, может и не будет от этого вреда. Я тут посчитал он закатил глаза, будто в напряженном раздумье. Восемь часов пути тебе по хорошей погоде туда и обратно, а сейчас это часов в шестнадцать встанет. Вернешься завтра, он положил мальчику руки на плечи, глядя на него в упор. Ты не торопись, как выйдет, так и возвратишься. Главное, не сгинуть в такую пору. И вот еще что, я тут предупредил, чтобы завтра никто почем зря не палил по сторонам во всякое зверье, довольный своей предусмотрительностью, закончил мастер Бартус.
Когда они остались одни, мастер сказал:
Отправишься к Доктору магу. Не знаю, к чему уж такая срочность. Прошел слух, что к нему явились братья-книжники из Заречья2. Не слышал я, чтобы те интересовались драгоценными камешками, он довольно вздохнул, произнеся «интересовались», и продолжал серьезно: Думаю, не к добру все это, теперь мастер адресовался к самому себе. Чтобы книжники да выбрались в такой далекий путь, да в такой холод без особого повода. Ой, вряд ли, тут он снова обратился к Кэвину: Ну да ладно. Чего зря языком молоть, может и не будет от этого вреда. Я тут посчитал он закатил глаза, будто в напряженном раздумье. Восемь часов пути тебе по хорошей погоде туда и обратно, а сейчас это часов в шестнадцать встанет. Вернешься завтра, он положил мальчику руки на плечи, глядя на него в упор. Ты не торопись, как выйдет, так и возвратишься. Главное, не сгинуть в такую пору. И вот еще что, я тут предупредил, чтобы завтра никто почем зря не палил по сторонам во всякое зверье, довольный своей предусмотрительностью, закончил мастер Бартус.
Кэвин удивленно взглянул на него. Мастер поморщился, обиженный его недогадливостью.
Это на тот случай, если колдуны-книжники тебя превратят в тварь какую-нибудь.
Мальчик вдруг заметил в глазах мастера слезы.
Ты же мой любимец, объяснил тот, моргая, стараясь взять себя в руки. Ты тут самый смышленый, я надеялся вывести тебя в люди, оставить своей заменой и, думая, что испугал Кэвина мрачными предсказаниями, спешно добавил: Так и станет, если ты будешь достаточно осторожным. Достаточно, не удержавшись, вслух повторил мастер «умное» слово. Будешь осторожным и вернешься домой. Только, знаешь, книжников одурачить даже у тебя ума не хватит. Я тут придумал одну хитрость.
Он выудил из кармана куртки кусок веревки, окрашенный в зеленый цвет.
Если поймешь, что дело плохо, повяжешь на шею. Даже если тебя заколдуют, и одежда уже в пору не будет, веревка на шее останется. Придешь домой, я о тебе позабочусь.
Кэвин вздрогнул от произнесенного во второй раз слова «дом». Рудник никогда не казался ему домом. Он, конечно, не знал, что такое дом на самом деле, но после посещения родни Маклуса понял, это место, куда хочется возвращаться. Теперь же все время, пока мастер говорил, он размышлял о своем будущем. Вместе с предположением Бартуса о том, что Кэвин может не вернуться, жизнь вновь обрела давно утраченный смысл. Он решил для себя, что не возвратится назад ни в зверином обличье, ни в каком другом, если только ему представится такая возможность. Однако повторно произнесенное мастером слово «дом» возвернуло его к реальности. Кэвин посмотрел Бартусу в глаза, запоздало пытаясь вникнуть в смысл сказанного. Тут неожиданно лицо мастера осветилось довольной улыбкой.