Остроумный шут Балакирев, поражая бояр и чиновников насмешками и проказами, нередко осмеливался и государю делать сильные замечания и останавливать его в излишествах хитрыми выдумками, за что часто подвергался его гневу и собственной своей ссылке, но по своей к нему преданности не щадил самого себя.
Остроумный шут Балакирев, поражая бояр и чиновников насмешками и проказами, нередко осмеливался и государю делать сильные замечания и останавливать его в излишествах хитрыми выдумками, за что часто подвергался его гневу и собственной своей ссылке, но по своей к нему преданности не щадил самого себя.
Однажды случилось ему везти государя в одноколке. Вдруг лошадь остановилась посреди лужи для известной надобности. Шут, недовольный остановкою, ударил ее н примолвил, искоса поглядывая на соседа: «Точь- в-точь Петр Алексеевич!» «Кто?» спросил государь. «Да эта кляча», отвечал хладнокровно Балакирев. «Почему так?» закричал Петр, вспыхнув от гнева, да так «Мало ли в этой луже дряни; а она все еще подбавляет ее; мало ли у Данилыча всякого богатства, а ты всё еще пичкаешь», сказал Балакирев.
Однажды государь спорил о чем-то несправедливо и потребовал мнения Балакирева; он дал резкий и грубый ответ, за что Петр приказал его посадить на гауптвахту, но, узнав потом, что. Балакирев сделал справедливый, хотя грубый ответ, приказал немедленно его освободить. После того государь обратился опять к Балакиреву, требуя его мнения о другом деле. Балакирев вместо ответа, обратившись к стоявшим подле него государевым пажам, сказал им: «Голубчики мои, ведите меня поскорее на гауптвахту».
Знаешь ли ты, Алексеич! сказал однажды Балакирев государю при многих чиновниках, какая разница между колесом и стряпчим, то есть вечным приказным?
Большая разница, сказал, засмеявшись, государь, но ежели ты знаешь какую-нибудь особенную, так скажи, и я буду ее знать.
А вот видишь какая: одно криво, а другое кругло, однако это не диво; а то диво, что они как два братца родные друг на друга походят.
Ты заврался, Балакирев, сказал государь, никакого сходства между стряпчим и колесом быть не может.
Есть, дядюшка, да и самое большое.
Какое же это?
И то и другое надобно почаще смазывать
Один из камергеров был очень близорук и всячески старался скрывать этот недостаток. Балакирев беспрестанно трунил над ним, за что однажды получил пощечину, и решился непременно отплатить за обиду.
Однажды во время вечерней прогулки императрицы по набережной Фонтанки Балакирев увидел на противоположном берегу, в окне одного дома, белого пуделя.
Видите ли вы, господин камергер, этот дом? спросил Балакирев.
Вижу, отвечал камергер.
А видите ли открытое окно на втором этаже?
Вижу.
Но подержу пари, что вы не видите женщины, сидящей у окна, в белом платке на шее.
Нет, вижу, возразил камергер.
Всеобщий хохот удовлетворил мщению Балакирева.
В одну из ассамблей Балакирев наговорил много лишнего, хотя и справедливого. Государь, желая остановить его и вместе с тем наградить, приказал, как бы в наказание, по установленному порядку ассамблей, подать Кубок Большого Орла.
Помилуй, государь! вскричал Балакирев, упав на колена.
Пей, говорят тебе! сказал Петр как бы с гневом.
Балакирев выпил и, стоя на коленах, сказал умоляющим голосом:
Великий государь! Чувствую вину свою, чувствую милостивое твое наказание, но знаю, что заслуживаю двойного, нежели то, которое перенес. Совесть меня мучит! Повели подать другого орла, да побольше; а то хоть и такую парочку!
По окончании с Персиею войны многие из придворных, желая посмеяться над Балакиревым, спрашивали его: что он там сидел, с кем знаком и чем он там занимался. Шут всё отмалчивался. Вот однажды в присутствии государя и многих вельмож один из придворных спросил его: «Да знаешь ли ты, какой у персиян язык?»
И очень знаю, отвечал Балакирев.
Все вельможи удивились. Даже и государь изумился. Но Балакирев только и твердит, что «знаю».
Ну а какой же он7 спросил шутя Меншиков.
Да такой красной, как и у тебя, Алексаша, отвечал шут.
Вельможи все засмеялись, и Балакирев был доволен тем, что верх остался на его стороне.
Один придворный спросил Балакирева:
Не знаешь ли ты, отчего у меня болят зубы?
Оттого, отвечал шут, что ты их беспрестанно колотишь языком.
Придворный был точно страшный говорун и должен был перенести насмешку Балакирева без возражений.
Некогда одна бедная вдова заслуженного чиновника долгое время ходила в Сенат с прошением о пансионе за службу се мужа, но ей отказывали известий поговоркой: «Приди, матушка, завтра». Наконец она прибегнула к Балакиреву, и тот взялся ей помочь.
Один придворный спросил Балакирева:
Не знаешь ли ты, отчего у меня болят зубы?
Оттого, отвечал шут, что ты их беспрестанно колотишь языком.
Придворный был точно страшный говорун и должен был перенести насмешку Балакирева без возражений.
Некогда одна бедная вдова заслуженного чиновника долгое время ходила в Сенат с прошением о пансионе за службу се мужа, но ей отказывали известий поговоркой: «Приди, матушка, завтра». Наконец она прибегнула к Балакиреву, и тот взялся ей помочь.
На другой день, нарядив её в черное платье и налепив на оное бумажные билетцы с надписью «приди завтра», в сем наряде поставил ее в проходе, где должно проходить государю. И вот приезжает Петр Великий, всходит на крыльцо, видит сию женщину, спрашивает: «Что это значит?» Балакирев отвечал: «Завтра узнаешь, Алексеевич, об этом!» «Сейчас хочу!» вскричал Петр. «Да ведь мало ли мы хотим, да не все так делается, а ты взойди прежде в присутствие и спроси секретаря; коли он не скажет тебе завтра, как ты тотчас же узнаешь, что это значит».
Петр, заметив сие дело, взошел в Сенат и грозно спросил секретаря: «Об чем просит та женщина?» Тот побледнел и сознался, что она давно уже ходит, но что не было времени доложить Вашему Величеству.
Петр приказал, чтобы тотчас исполнили ее просьбу, и долго после сего не было слышно «приди завтра».
«Точно ли говорят при дворе, что ты дурак?» спросил некто Балакирева, желая ввести его в замешательство и тем пристыдить при многих особах. Но он отвечал: «Не верь им, любезный, они ошибаются, только людей морочат, да мало ли, что они говорят? Они и тебя называют умным; не верь им, пожалуйста, не верь».
Петр I спросил у шута Балакирева о народной молве насчет новой столицы Санкт-Петербурга.
Царь-государь! отвечал Балакирев. Народ говорит: с одной стороны море, с другой горе, с третьей мох, а с четвертой ох!
Петр, распалясь гневом, закричал «ложись!» и несколько раз ударил его дубиною, приговаривая сказанные им слова.
Ян Дакоста
Ян д'Акоста, португальский жид, несколько лет странствовал по Европе, перебиваясь мелкими аферами; держал маклерскую контору в Гамбурге и наконец пристал в качестве приживальщика к бывшему там русскому резиденту, с которым и приехал в Россию. Смешная фигура, уменье говорить понемногу на всех европейских языках и свойственная еврейскому племени способность подделаться и угодить каждому доставили ему место придворного шута. Он был чрезвычайно хитер и превосходно знал священное писание. Петр Великий любил вступать с ним в богословские споры и за усердную шутовскую службу пожаловал ему титул «самоедского короля» и подарил безлюдный и песчаный остров Соммерс, один из средних островов Финского залива.
Один молодец, женясь на дочери ДАкосты, нашел ее весьма непостоянною и, узнав то, всячески старался ее исправить. Но, усмотрев в том худой успех, жаловался ее отцу, намекая, что хочет развестись с женой. ДАкоста, в утешение зятю, сказал: «Должно тебе, друг, терпеть. Ибо мать ее была такова же; и я также не мог найти никакого средства; да после, на 60-м году, сама исправилась. И так думаю, что и дочь ее, в таких летах, будет честною, и рекомендую тебе в том быть благонадежну».
ДАкоста, будучи в церкви, купил две свечки, из которых одну поставил перед образом Михаила-архангела, а другую, ошибкой, перед демоном, изображенным под стопами архангела.
Дьячок, увидя это, сказал ДАкосте:
Ах, сударь! Что вы делаете? Ведь эту свечку ставите вы дьяволу!
Не замай, ответил ДАкоста, не худо иметь друзей везде: в раю и в аду. Не знаем ведь, где будем.
Известный силач весьма осердился за грубое слово, сказанное ему ДАкостою.
«Удивляюсь, сказал шут, как ты, будучи в состоянии подымать одною рукою до шести пудов и переносить такую тяжесть через весь Летний сад, не можешь перенести одного тяжелого слова?»
Когда ДАкоста отправлялся из Португалии, морем, в Россию, один из провожавших его знакомцев сказал:
Как не боишься ты садиться на корабль, зная, что твой отец, дед и прадед погибли в море!
А твои предки каким образом умерли? спросил в свою очередь ДАкоста.
Преставились блаженною кончиною на своих постелях.
Так как же ты, друг мой, не боишься еженощно ложиться в постель? возразил ДАкоста.
Так как же ты, друг мой, не боишься еженощно ложиться в постель? возразил ДАкоста.
На одной вечеринке, где присутствовал и ДАкоста, все гости слушали музыканта, которого обещали наградить за его труд. Когда дело дошло до расплаты, один ДАкоста, известный своею скупостью, ничего не дал. Музыкант громко на это жаловался.
«Мы с тобой квиты, отвечал шут, ибо ты утешал мой слух приятными звуками; а я твой приятными же обещаниями».
Контр-адмирал Вильбоа, эскадр-майор его величества Петра Первого, спросил однажды ДАкосту:
Ты, шут, человек на море бывалой. А знаешь ли, какое судно безопаснейшее?
То, отвечал шут, которое стоит в гавани и назначено на сломку.
ДАкоста, человек весьма начитанный, очень любил книги. Жена его, жившая с мужем не совсем ладно, в одну из минут нежности сказала:
Ах, друг мой, как желала бы я сама сделаться книгою, чтоб быть предметом твоей страсти!
В таком случае я хотел бы иметь тебя календарем, который можно менять ежегодно, отвечал шут.
Имея с кем-то тяжбу, Д'Акоста часто захаживал в одну из коллегий, где наконец судья сказал ему однажды:
Из твоего дела я, признаться, не вижу хорошего для тебя конца.
Так вот вам, сударь, хорошие очки, отвечал шут, вынув из кармана и подав судье пару червонцев.
Другой судья, узнав об этом и желая себе того же, спросил однажды Д'Акосту:
Не снабдите ли вы и меня очками?