К началу шестого её стало мутить от жажды. Она решилась выйти на кухню. Мама услышала её из большой комнаты. Пришла, предложила рассольника как ни в чём не бывало.
Ну что, хорошенько обо всём подумала? спросила она, когда Юлька съела суп и выпила две кружки компота. Будешь ещё неблагодарничать?
Юлька, конечно, была в шоке, но не настолько в шоке, чтобы поступиться любимой фамилией.
Я хочу быть Вознесенской, упёрлась она.
И всё повторилось как утром: мама перестала её замечать, заорала на пустое место, начала оплеухи отвешивать воздуху, а Юлька стояла и плакала от страха перед маминым безумием. Только отчима на этот раз не было, он пить к кому-то пошёл.
я убежала, я бросила маму одну, я так испугалась, я бросила маму, я не зна-а-а-ю, что де-е-е-е-лать Юлька перешла с шёпота на плач и, как маленькая, вытерла нос рукавом синей кофты.
Танька Анисимова, шестиклассница, обняла её за дрожащие плечи.
Надо нашим сказать, предложила она.
Надо нашим сказать! подхватила Дашка Анисимова, второклассница. Они в психушку позвóнят.
У Анисимовых был один из двух телефонов на улице Мира.
Танька Анисимова, шестиклассница, обняла её за дрожащие плечи.
Надо нашим сказать, предложила она.
Надо нашим сказать! подхватила Дашка Анисимова, второклассница. Они в психушку позвóнят.
У Анисимовых был один из двух телефонов на улице Мира.
Чё ты мелешь, дура, сказала Танька младшей сестре.
Сама дура! Когда с ума сходят, надо психушку вызывать! Сумасшедшие могут знаешь что
Не надо психушку вызывать! перебила Олеська. Никто не ожидал от неё такого авторитетного голоса. Все прислушались, даже Юлька бросила всхлипывать. Тётя Таня не сошла с ума. Это Юлька сама теперь такая. Она занесена в Красную книгу. Это значит, что её пороть нельзя.
Фигня, сплюнул Гришка Тимохин.
Она Нин Маратны наслушалась в школе, фыркнул Лёшка Беззубенко.
Заткнулись оба в темпе вальса, сказала Танька Анисимова. Она поглядела на Олеську с чем-то вроде уважения. А ты откуда это знаешь, про Красную книгу?
Со мной такое же было вчера, громко прошептала Олеська. Я тоже занесена в Красную книгу.
Она рассказала, что с ней случилось после терриконика. О том, что это её заслуга что это она, рискуя здоровьем, записала себя и Юльку в Красную книгу, Олеська не обронила ни слова. Теперь она боялась за тетрадку. В целости и сохранности на улице Мира оставались только те вещи, про которые никто не знал.
Мне Нина Маратна сказала после уроков, что ей сказали, что в Ленграде издали новую Красную книгу, прошептала Олеська. Она секретная. Туда заносят детей. Этих детей потом бить нельзя.
Я знаю, знаю! горячо зашептала Дашка Анисимова, второклассница. Это через новую башню делается!
Да, немедленно подтвердила Олеська. Это волны через телебашню идут. Её поэтому построили специально.
Мальчишки, включая меня, так ей и не поверили. Да и Танька Анисимова больше уважала Олеськину фантазию, чем её тайные знания. Родителям, впрочем, никто не проболтался. А третье доказательство силы Красной книги не заставило себя ждать. Оно настигло одного из главных скептиков уже в понедельник.
В тот день Лёшка Беззубенко полез в холодильник, когда из школы пришёл. Там стояли на ужин пельмени вчерашние. Лёшка обожал холодные пельмени и умял с голодухи все двадцать восемь штук. А они, естественно, были домашнего приготовления, крупные. Лёшка объелся жестоко, позеленел, наблевал на пол, и тут папа с шахты вернулся. За ним подоспела мама из химчистки. А мама эти пельмени лепила час, фарш с тестом делала час, мясо рубила и сдирала с костей почти час и ещё час с лишним стояла после работы за этим мясом.
они меня не видели ваще! шептал Лёшка на остановке во вторник утром. И не слышали! Они орали туда, где меня не было! Папа по воздуху стебал ремнём!
К обеду слухи о детях, занесённых в Красную книгу, поползли по школе. Сначала их пересказывали для прикола, не особенно веря. Так повторяли страшилки про Чёрную Руку, которая обитала в подвале у чёрного входа, или про болото, которое «прорвалось» где-то за Третьей шахтой и грозило поглотить весь город.
Наиболее солидным свидетелем Красной книги была Юлька Соловьёва. Но она той осенью перешла в корпус для больших. Олеська слыла в классе фантазёркой, ну а Лёшку Беззубенко вообще никто всерьёз не воспринимал, кроме Нины Маратовны, потому что он лопоухий был, пухлый и второй с конца на физре. И троечник при этом.
Ситуация резко изменилась после четвёртого урока.
У второго Бэ, где училась Дашка Анисимова, на четвёртом было чтение. Вела у них Туранчокс. Читали вслух какую-то поэзию в прозе про золотую осень и гриб-богатырь под кустиком. Дашке попался отрывок с самыми напряжными словами: «зарделась», «неизъяснимого», «увядающему стоцветью». А Дашка и в лёгких-то словах половину букв путала и ударения ставила наугад. Живи она километров за двести от улицы Мира и лет через тридцать после нашего детства, у неё бы дислексию нашли.
Когда она стала запинаться, Туранчокс подошла к её парте и там увидела страшное. Дашка в учебнике заячьи уши подрисовала грибу на картинке. Простым карандашом.
Это кто тебя?! научил?! калякать в школьном имуществе?!
То, что случилось дальше, наблюдал весь класс. Туранчокс отвернулась от Дашки и трижды ударила линейкой воздух в проходе между партами. Затем она выдернула резинку из Дашкиного пенала, зажала её в кулаке, снова отвернулась и резко опустила руку всё в то же место в проходе, как будто хотела припечатать резинку к невидимой поверхности.
Резинка упала на пол, отскочила ей на туфлю. Туранчокс не заметила этого.
Вытирай! скомандовала она пустому месту. Ещё раз увижу такое к стенке поставлю!
Как только прозвенел звонок, новость о случившемся разлетелась по обоим этажам. Дашка Анисимова, румяная от внезапной славы, лично повела к Олеське делегацию одноклассников. По дороге делегация обросла первоклашками, а также представителями второго Вэ, второго А и нашего третьего Гэ. Олеську нашли у кабинета труда для девочек и обступили полукольцом.
Вот! Дашка встала рядом с Олеськой, по-заговорщицки взяв её за руку. Она первая узнала про Красную книгу. Она вам скажет, почему Туранчокс меня не ударила.
Насладиться ролью эксперта Олеська, впрочем, не успела. Толпа вокруг неё росла угрожающими темпами. К середине перемены в ней уже толкались девчонки и мальчишки из вообще всех классов, и каждый наперебой спрашивал, кого уже занесли в Красную книгу, а кого ещё не занесли, и что нужно сделать, чтобы туда попасть как можно скорее.
Олеське хотелось убежать или хотя бы закрыть ладонями уши. Она ведь знала точные ответы на эти вопросы. Она могла хоть сейчас заглянуть в тетрадь и зачитать имена по порядку, или даже назвать их по памяти, сославшись на Нину Маратовну. Но ей было стыдно, что имён в тетради так мало. Само собой, она не знала всех детей в школе, но она же знала всех с улицы Мира и почти всех с Девятого мая, и кое-кого с Горняков. Почему она остановилась в конце первой страницы? Она же долго торчала на терриконике, целый час, не меньше. Могла бы занести всех, кого знала.
Внезапно по галдящему кольцу побежали сигналы тревоги:
Атас, трудовичка! Трудовичка возвращается! Майя Григорьна идёт с Жан Юрьной!
Таааак, это что у нас тут за народное собрание? раздалось с другого конца коридора.
Олеська почувствовала, что сейчас расплачется, если не придумает, что делать со своей тайной.
Я попробую! крикнула она в редеющую толпу. Я честно попробую разузнать!
Гвалт вокруг неё стремительно затихал, но те, кто не успел смыться, подступили поближе.
Я попробую разузнать, повторила она отчаянным шёпотом. Только мне имена всех нужны. Все имена из всех классов.
479 + 6 + 1
До выходных было ещё несколько подтверждений, и уверовали не то что многие, а буквально все, если взрослых не считать, которым никто ничего не говорил.
В среду на физкультуре Димка Ломакин из четырёхквартирного дома рядом с нашим попал мячом Степанычу по башке. Степаныч взревел, в три скачка подлетел к Димке и отвесил затрещину воздуху в метре от Димкиной головы.
Около семи вечера того же дня тётя Галя Тимохина с Гришкой приехала в новый район, чтобы забрать Гришкиного отца из пивбара «Пивной зал», где он пропивал заначенную получку. Моя мама к пивбару не ездила, с нашим папой номера на жалость не катили. Зато Гришкиного можно было перехватить на крыльце сразу после закрытия, когда папы перемещались на другие точки. Он орал сначала, норовил тёте Гале съездить кулаком по лицу, она уклонялась, а потом стыдила его ребёнком и тащила на остановку, пока собутыльники ржали сзади: «Галина! Галиночка! Ну, ты сурооова!» В этот раз было примерно то же самое, только Гришкин отец попал-таки тёте Гале в глаз. Гришка на него заорал, и мгновение спустя все вдруг заинтересовались кустом слева от Гришки, а Гришкин папа схватил этот куст за ветку и стукнул его по листьям на высоте Гришкиной головы.
В четверг случилось сразу два подтверждения. Туранчокс в школе ещё раз отстегала воздух вместо Дашки Анисимовой. А на улице Мира подошла очередь Дашкиной сестры, Таньки. Мама хотела ей всыпать за то, что она после уроков к подружке зашла и домой приехала полвосьмого. У Анисимовых били скорее шумно, чем больно веником или мокрым полотенцем, редко ремнём или проводом от пылесоса. В этот раз под рукой оказался веник.
всё как вы говорили! шептала Танька Анисимова на остановке в пятницу утром. Точь в точь вообще! Она вообще меня не видела! Веником фигачила по воздуху. И по табуретке.
А ты её звала? спросила Юлька Соловьёва-Вознесенская. Она чувствовала укол разочарования каждый раз, когда выяснялось, что волны с телебашни берегут ещё одного ребёнка.
Да чуть не голос не сорвала! За руку её подёргала даже.
И чё? Ничё? спросил Лёшка Беззубенко.
Да чуть не голос не сорвала! За руку её подёргала даже.
И чё? Ничё? спросил Лёшка Беззубенко.
Неа. Ноль внимания! Вот, Олесь. Танька расстегнула портфель и достала из него двойной тетрадный листок, свёрнутый вчетверо. Я вечером написала тебе всех из нашего класса. Весь шестой А. Ты же сказала, что можно узнать, кого занесли, да?
Олеська взяла листок и сунула к себе.
Я попробую, сказала она. Честное-пречестное.