Яковлич недовольно проворчал:
Много и так вас служит в отряде, рабочим нечем пайки давать.
Не ворчи, делай, что тебе говорят. Я пойду на улицу, а ты как все оформишь, выходи, сказал Нахимский Сергею.
Сергей протянул Яковличу солдатскую книжку, как документ, удостоверяющий его личность; тот что-то отметил в толстом журнале и сказал:
Ну вот, с этой карточкой зайдешь в кладовую, она на заводе возле термического цеха, пусть тебя зафиксируют, а в субботу, значит, завтра, приходи, получай продукты. Только сегодня туда зайди, а то завтра будет поздно, Яковлич неодобрительно покачал готовой. Много ж вас развелось, неработающих и служащих. Скоро работать некому будет.
Сергей вышел в коридор, навстречу шел Шнейдер. Узнав Сергея, он остановился и поздоровался, протянув руку. Сергей обрадовано смутился и торопливо пожал ее. Ему было приятно, что такой человек, как Шнейдер, помнит его.
Сергей Иванович, вернулись с фронта?..
Я Федорович.
Извините, я просто не знал вашего отчества, сказал наобум. А имя называли ваши коллеги, и я его запомнил, как, собственно, и вас, когда вы работали токарем. Вы были молоды, и уже были хорошим токарем. У вас есть все возможности стать классным специалистом и получать высокую заработную плату. Хорошо, что вы вернулись с фронта здоровым и невредимым.
Я два раза был ранен.
Тогда хорошо, что вы живы. Вы снова пойдете в цех? Нам нужны хорошие токари.
Еще не знаю. Хотелось бы снова постоять за станком, но пока мне предложили службу в социалистическом отряде. Надо обучать рабочих, как держать винтовку.
Это хорошо, видимо, Шнейдеру как иностранцу нравилось это простое и емкое русское слово, выражавшее любые оттенки настроения, и он его постоянно употреблял: Плохо, что мало остается хороших рабочих на заводе. В отряд-то в основном идут чернорабочие. Они не стремятся стать хорошими специалистами. Давайте, обучайте их военному ремеслу.
Сергей вышел в коридор, навстречу шел Шнейдер. Узнав Сергея, он остановился и поздоровался, протянув руку. Сергей обрадовано смутился и торопливо пожал ее. Ему было приятно, что такой человек, как Шнейдер, помнит его.
Сергей Иванович, вернулись с фронта?..
Я Федорович.
Извините, я просто не знал вашего отчества, сказал наобум. А имя называли ваши коллеги, и я его запомнил, как, собственно, и вас, когда вы работали токарем. Вы были молоды, и уже были хорошим токарем. У вас есть все возможности стать классным специалистом и получать высокую заработную плату. Хорошо, что вы вернулись с фронта здоровым и невредимым.
Я два раза был ранен.
Тогда хорошо, что вы живы. Вы снова пойдете в цех? Нам нужны хорошие токари.
Еще не знаю. Хотелось бы снова постоять за станком, но пока мне предложили службу в социалистическом отряде. Надо обучать рабочих, как держать винтовку.
Это хорошо, видимо, Шнейдеру как иностранцу нравилось это простое и емкое русское слово, выражавшее любые оттенки настроения, и он его постоянно употреблял: Плохо, что мало остается хороших рабочих на заводе. В отряд-то в основном идут чернорабочие. Они не стремятся стать хорошими специалистами. Давайте, обучайте их военному ремеслу.
Сергей неожиданно почувствовал острую тоску по родному механическому цеху, пахнущему машинным маслом токарному станку, и он торопливо произнес:
Господин инженер. Я вернусь к станку, хочу работать, а не стрелять. Вот, только закончится революция, так сразу
Ну-ну раздумчиво произнес Шнейдер. Будем ждать если не затянется революция. До свидания, Сергей Федорович. Успехов вам в революции.
Шнейдер протянул ему руку на прощание и пошел дальше по коридору. Сергей вышел на улицу. Небо было обложено грязно-лиловыми тучами, из которых в любой момент мог хлестануть холодный осенний дождь. Было прохладно и сыро. Рабочие отряда так же, как и час назад, стояли во дворе и беседовали между собой. От проходной завода подошел Нахимский и крикнул Сергею:
Что ты задержался? Иди сюда! и, обращаясь ко всем сказал: Ребята, вот, видите этого солдата? Хоть молод, но уже прошел войну. Был на фронте. Опыт военный у него имеется. Он вам покажет, как работать по-хорошему с винтовкой и вообще драться. А за революцию надо драться! веско добавил он. Я пойду в совет, а вы в завод, и там позанимайтесь. Договорились?
Да. Но мне надо зайти в кладовую отметиться.
Ребята покажут. Иваненко, ты остаешься старшим, веди отряд заниматься военным делом, обратился Нахимский к парню лет двадцати пяти, который был вооружен револьвером, в отличие от других, у которых были трехлинейные винтовки.
На территории завода Сергей зашел в кладовую, где ему дали продовольственную книжку, а потом в пустом складском помещении начались занятия по военной подготовке. Красногвардейцы были молодыми ребятами и не имели серьезных навыков в обращении с винтовкой. Сергей, который после первого ранения стал пулеметчиком и прошел соответствующие курсы, с удовлетворением отметил про себя, что он не разучился ружейным приемам. Ребята занимались с удовольствием. В перерывах много беседовали. Сергей рассказывал о фронтовой жизни и, когда узнали, что он пулеметчик, то прикатили неисправный пулемет. Сергей достаточно быстро его исправил разобрал и собрал на глазах у всех. Иваненко довольным голосом произнес:
С пулеметом нам не только буржуи, но и казаки не страшны!
Сергей снисходительно улыбнулся:
Кроме пулеметов еще есть страшнее оружие.
Красногвардейцы, не имевшие фронтового опыта, рассуждали по этому поводу достаточно просто: от артиллерии можно закопаться в землю и пережить налет, а вот когда идешь в атаку, то от пулемета не спрячешься.
В атаку же не все время ходишь, отвечал Сергей. А вообще-то все оружие страшно, особенно газовое, которое использовали немцы против нас. Там спасения нет.
На него налетели с расспросами. Попадал ли он под химическую атаку? Сергей не стал врать и ответил, что нет, но видел тех, кто уцелел и стал трясущимся калекой, разговаривал с ними. Солдаты говорили лучше под газы не попадать.
Пришел Федоренко и хриплым голосом поздоровался со всеми. Сергей узнал его, но не стал напоминать ему о знакомстве. Но Федоренко, который занимал какую-то командирскую должность, сам подошел к Сергею.
А это кто?
Иваненко объяснил, что Артемова в отряд назначил Нахимский, пока для обучения красногвардейцев, и что он отремонтировал пулемет. Федоренко говорил неприятным, низким, хриплым голосом:
А это кто?
Иваненко объяснил, что Артемова в отряд назначил Нахимский, пока для обучения красногвардейцев, и что он отремонтировал пулемет. Федоренко говорил неприятным, низким, хриплым голосом:
Не тебя я вчера вечером встретил?
Меня. Теперь узнал?
Узнал. Это тебе повезло, что мы вчера были мирно настроены. А то бы уже висел, нанизанный на штык. А то больно шустрый. Не хочешь признавать революционных порядков. А таких мы
Сергей почувствовал, как закипает в нем злость против Федоренко. Наклонив голову и глядя узкими от злости разрезами темных глаз, он сквозь зубы вытолкнул:
Заткнись. Если я тебе вчера пулю в лоб не вогнал, то сейчас это сделаю!
Федоренко опешил и отступил от Сергея:
Ты шо взбесился? Контуженый?
Да, подтвердили окружающие красногвардейцы. Дважды ранен.
Ну, тогда прости, голос Федоренко обмяк перед таким отпором. Сейчас время не для ссор, надо революцию продолжать, и, обратившись к отряду приказал: Собирайтесь на вокзал. Надо пошерстить поезд из Полтавы. А ты, Артемов, брось обижаться и пойдем с нами. Там мешочники едут, да и буржуи будут. Они сейчас перебегают с места на место. Они с деньжатами. Идем? выпятив вперед острый подбородок, говорил Федоренко.
Не пойду. Зайду в свой цех, хоть поздороваюсь со знакомыми.
Жаль. Такие как ты пригодились бы нам на вокзале.
Отряд собрался, и Федоренко ушел вместе с ними. Сергей пошел в механический цех, где работал до фронта. Закопченное, с болтающимися под ветром в углах стен черными паутинами, большое здание цеха вызвало в сердце Сергея теплоту. Он вошел в цех и отметил про себя, что такой грязи и пустоты раньше здесь не было. Когда-то за каждым токарным и фрезерным станком стоял рабочий, сейчас около половины станков не работало. Осторожно обходя линии трансмиссий, он подошел к станку, на котором когда-то токарил. Видимо, им давно не пользовались на станине и в корыте застыло машинное масло, лежала пыль. На соседнем станке пожилой рабочий обтачивал крупную деталь. Железная стружка, свертываясь спиралью, падала в корыто. Присмотревшись, Сергей узнал токаря. Это был Фрол Литвин, который, немного сгорбившись осторожно крутил ручку суппорта станка. Сергей подошел к нему сзади и окликнул. Фрол повернулся и его лицо, местами замаранное окалиной, заулыбалось. Он сразу узнал Сергея, тем более когда-то он помогал ему осваивать нелегкое, но интересное дело токаря.
Здравствуй! Уже с фронта?
Все почему-то сразу же упоминали при встрече с ним о фронте.
Привет. С фронта.
Резец проточил болванку до патрона, и Фрол отключил станок.
Пойдем, покурим.
Они прошли в угол цеха, где четырехугольником стояли скамейки, специально для курящих. Сергея многие узнавали и тоже поспешили на перекур. Последовали расспросы, и завязался оживленный разговор. Сначала Сергей ответил, где воевал, что видел. Но к главному моменту разговора все как-то боялись прикоснуться, пока Фрол не разрубил эту недомолвку вопросом:
Вот, ты много ездил, везде был, скажи как народ относится ко всему этому в стране?
В целом, поддерживает советы. Все кругом, особенно последнее время, ругали Временное правительство последними словами. Когда стало известно о революции в Питере, простой люд отнесся к этому, как будто так и надо.
Ну, а советская власть надолго? спрашивали рабочие, увидев свежего человека и жаждавшие расспросить как можно подробнее о происходящем.
Навсегда, ответил Сергей. Революцию сделал народ, вдруг заговорил он прописными, когда-то заученными в революционном кружке фразами, и поэтому немного злился на себя, что не может сказать ярче и душевнее. Сколько веков гнул свою спину народ на помещиков и буржуев? Много. Теперь все, что забирали капиталисты, будет наше. Большевики все отдают народу.
И это все поделим между собой? спросил восхищенный молодой голос.
Конечно.
Так будем жить не хуже буржуев?
Лучше. Потому что все теперь будет наше.
А сумеем ли руководить? с сомнением спросил Фрол. А то вот захотели, а силенок и знаний нет. А конторские тоже не хотят, чтобы мы вмешивались. Да и настоящих рабочих мало осталось, все сейчас из деревни. Нужда крестьян гонит в город, будто здесь молочные реки. А нам тоже несладко, уж год живем впроголодь.