Дома мать приготовила ужин, отец ждал сына. У них двоих, что давно не случалось, было единственное желание: быстрее увидеть сына.
Садись за стол, я купила мяса и натушила картошки, и соленых огурчиков с погреба достала.
Сергей с отцом сели за стол. Мать хлопотала возле печи и рассказывала:
Заходила сегодня к Ване, твоему брату, его нет. Уехал то ли в Москву, то ли еще куда-то. Скоро должен приехать, сват сказал. Он передал тебе привет и бутылку водки. Может, налить?
Но Сергей отказался. Отец, не спрашивая никого, налил водку в рюмки и сказал:
Давай по одной пропустим и хватит.
Поужинали. Было слышно, как вошла во двор вернувшаяся с работы Антонина и, не заходя к свекрам, прошла к себе. Мать рассказывала сыну об Иване и Аркадии, как они живут, о соседях. Сергей слушал невнимательно, не перебивал, изредка задавая вопросы. Он чувствовал, что сегодня устал, да и выпитое располагало к дремоте. Но пришла соседка, живущая напротив, через улицу Полина. Сергей ее хорошо знал с детства, был дружен с ее мужем. Тот был старше Сергея лет на пять, и в детстве они часто совершали налеты на огороды и сады, вместе ходили на уличные потасовки. Муж Полины погиб еще в шестнадцатом, в Карпатах, во время брусиловского прорыва. Было у Полины на руках двое детей мальчик и девочка. Работала в цехе паровозостроительного завода уборщицей, и в последнее время соседи замечали, что у нее стали ночевать незнакомые мужики. За это Анна не любила Полину, но жалела детей-сироток. Да и что с Полины взять молодая, еще нет и тридцати, здоровая да и, надо сказать, симпатичная баба. Правда, в последнее время углубились морщинки вокруг глаз, взгляд порой бывает отрешенный, но все еще привлекательная. Поздоровавшись, Полина сразу же завела разговор с Сергеем:
А мне сяводня сказали, что ты с войны вярнувся. Так я уж третий раз забягаю к вам. Тете Ане примелькалась своей надоедливостью. Хочу с тобою погутарить, раз ты здесь.
Здесь, согласился Сергей.
Полина молча теребила концы платка, накинутого на плечи, а потом нерешительно спросила:
Ты не встречался на фронте с моим Иваном?
Видимо, существует какая-то женская потребность услышать о муже от других. Хотя она твердо знает, что мужа уже нет на свете, погиб и неизвестно где похоронен. Но так хочется насладиться сладкими воспоминаниями с чужих слов о когда-то самом близком человеке. Полина с неуверенной надеждой в глазах смотрела на Сергея.
Комок жалости у Сергея подкатился к горлу. Он видел эти бесконечно ожидающие лучшего глаза у беженцев, покинувших свой кров, раненых, уповающих на быстрое выздоровление и не ведающих в своей счастливой надежде, что им осталось жить совсем немного. И эти тщетно ждущие глаза всегда выворачивали его душу наизнанку. Он не стал обманывать женщину наивными воспоминаниями, что где-то мельком виделся или кто-то передавал от него ей привет, а коротко сказал:
Нет, не встречал. Я же в шестнадцатом служил на Западном фронте, а твой Иван на Юго-Западном. Мы с ним просто не могли встретиться.
Полина продолжала теребить углы платка.
Не видел, так не видел, как можно бесстрастнее, что было заметно всем, произнесла она, на что Сергей виновато повторил:
Правду говорю, что с ним не встречался с тех пор, как он ушел в армию.
Полина согласно кивнула головой:
Ладно, что есть, то и есть.
Она стала разговаривать с Анной, не обращая, чтобы не бередить свою душу, внимания на Сергея.
Сергей вышел во двор покурить. Было темно. Продолжал дуть холодный ветер. Из дома вышла Полина и подошла к нему. Кутая голову в платок, произнесла:
Куришь?
Ага.
Они замолчали. Сергею не хотелось вести с ней никакого разговора, потому что он чувствовал себя виноватым он живой, а Иван где-то в далеких, чужих горах сложил свою горячую голову. Полина подошла к нему вплотную и прижалась грудью. Шепотом сказала:
Бедный солдатик, как вас всех жалко приходи сегодня ко мне? Побольше тебя расспрошу о войне а?
Сергей вначале непроизвольно отшатнулся, не ожидая от нее такой откровенности, но это длилось какое-то мгновение и, обняв ее за плечи, прерывающимся шепотом спросил:
Зачем?
Я ж сказала, поговорим а там видно будет. Придешь?
Хорошо. Только попозже.
Да, так же, как и он, шепотом ответила она. Я сейчас детей уложу спать и буду ждать тебя.
Полина пошла через улицу домой, а у него стало муторно на душе, будто уже совершил подлый поступок ведь с Иваном они были друзьями. Он вернулся в хату и сказал матери:
Ну, я буду спать, а то что-то сильно устал.
Мать поправила матрац на топчане, взбила подушку и мозолистыми руками разгладила простыню. Сергей лег и неожиданно для себя быстро заснул. Также неожиданно проснулся и, прежде всего, подумал: «Сколько ж я спал? Сколько времени?» Но в хате было темно, мать загасила лампу. Взял свои трофейные карманные часы, вышел во двор. Прикурил и при свете огонька посмотрел на часы. Было почти одиннадцать. Значит, он спал более двух часов. «Идти или не идти», колебался он. Докурив самокрутку, посмотрел на темные окна своего дома, вышел со двора, пересек улицу и осторожно постучал согнутым пальцем в окно дома Полины. Послышался скрип открываемой двери, и он услышал шепот Полины:
Заходи. Что так поздно?
Спал.
Я так и думала. Все солдаты после фронта гаразды спать.
Она в темноте провела его в маленький закуток за печкой.
Снимай шинель раздевайся.
И, словно боясь, что он передумает, обхватила его шею, стала торопливо-бесстыже целовать его в губы, щеки, шею
Намаялся на фронте, теперь отдохни
Анна слышала, как Сергей вышел во двор и ждала, когда он вернется, но сын не приходил. Мать встала, вышла на кухню и села на неостывший от сыновнего тепла топчан. «Уговорила все-таки Полина. Ни одного солдата не пропустит, недовольно подумала она. Вот сучка!»
4
Петр находился в Лутугино шахтерском поселке недалеко от Луганска. На паровозе, вместе со своем постоянным старшим напарником машинистом Максимом Корчиным, им предстояло взять двадцать вагонов угля. Подогнали паровоз к погрузочной площадке шахты и остановились пути занимал порожняк и его надо было перегнать на другие пути. Максим пожилой машинист лет пятидесяти с седыми, перепачканными угольной пылью волосами, торчащими из-под замасленной форменной фуражки, сердито сказал Петру:
Куда все пропали? Сбегай в диспетчерскую и узнай, где уголь, и пусть освободят пути.
Петр пошел к пропыленному угольной пылью, черному от грязи, что было обычным для шахт, зданию диспетчерской. Через дверь изредка входили и выходили люди, внутри слышался шум. Петр вошел в комнату и увидел, что в ней находятся человек сто, одетых, в основном, в шахтерские робы. Некоторые сидящие за столом были одеты, как конторщики. Большая часть присутствующих стояла. Было душно от махорочного дыма и вспотевших тел. Шел какой-то серьезный разговор, все были разгорячены. Пока Петр осматривался, пытаясь понять, что здесь происходит, к нему обратился человек, ведущий это собрание, в чистом, но уже достаточно потертом костюме:
Товарищ, ты с какого участка?
Петр непонимающе смотрел на него. Все повернули головы к нему, ожидая ответа.
Ты голову не отворачивай! раздался голос. Говори, кто тебя прислал?
Товарищ, ты с какого участка?
Петр непонимающе смотрел на него. Все повернули головы к нему, ожидая ответа.
Ты голову не отворачивай! раздался голос. Говори, кто тебя прислал?
Петру стадо обидно до слез за то, что люди увидели его физический недостаток и обратили на него внимание. Он понимал, и это было не раз, что сказано было не с целью, чтобы подчеркнуть его уродство, а просто лишь бы выделить его из присутствующих. Но он обиделся. Всю жизнь ему приходилось слушать сознательные или товарищеские насмешки по поводу наклоненной головы, и он никак к этому не мог привыкнуть. Внешне он старался не проявлять своего недовольства, но в душе саднило от обиды. Петр внешне спокойно, но внутренне зло, ответил:
Я ни с какого участка. Я из Луганска, и мне нужен диспетчер.
Откуда вы? Вы не один? А кто вас из Луганска прислал?
Никто. Мы на паровозе, и у нас наряд на получение угля. Поэтому мне нужен диспетчер.
Раздались голоса, в которых звучало неодобрение, что из Луганска не прибыл представитель новой власти с разъяснением нынешней обстановки. Председательствующий, а это был Ряжский, обратился к Петру уже на «ты»:
Вот ты, железнодорожник, расскажи нам, как у вас относятся к власти на Украине! и, видя, что Петр не понимает вопроса, пояснил: Читал третий универсал Центральной рады. Нашу Екатеринославскую губернию включили в состав Украины. Какую власть признают в Луганске?
С Петра тяжело было выдавить лишнее, и он совсем растерялся, не зная, что ответить.
Луганск рядом, езжай и узнаешь, какая там власть.
Председатель укоризненно произнес:
Товарищ, не увиливай от вопроса. Нам надо знать, какая власть у нас главная, и чьи приказы выполнять.
Петр осмотрелся и увидел, что на него глядят вопрошающие взгляды шахтеров, собравшихся для того, чтобы решить важнейший вопрос о власти, и решился ответить:
В Луганске все рабочие поддерживают Советскую власть Петроградскую, уточнил он.
А киевскую?
О ней у нас не знают. Я тоже. Мы всегда были Россия.
Председательствующему, видимо, не понравились слова Петра, и он снова напал на него:
Так ваши же железнодорожники выступили против питерского правительства! Ваш же профсоюз против большевиков! А ты, товарищ, говоришь весь Луганск за большевиков. Этого не может быть. За нами, социалистами, идет много рабочих, а крестьяне все. Мы за революцию и поддерживаем питерское восстание. Но сейчас большевики, захватив власть, не хотят ее делить ни с одной партией. Правильно ли это? Мы тоже, как большевики, сидели при царе в тюрьмах, пухли от голода в ссылках. Поэтому наша партия должна войти в новое правительство. Вот вы все знаете, что в Лутугино мы, социалисты, помогли вам, шахтерам, создать общественные огороды, чтобы сегодня ваши семьи не умирали от голода. А могли это сделать большевики? Нет. Они сильны только на митингах кричать да призывать все разрушать. А мы созидаем, договорились с крестьянами о выделении руднику земли, и нам ее дали, и сейчас у нас хоть немного продуктов, но они есть. Понемногу всем хватит. Поэтому я считаю, что надо послать представителей нашей партии в большевистское правительство для улучшения его работы.