Книга осенних голосов - Антология 7 стр.

моя девочка снова тиха.
снова осень по календарю.
умоляю, не верь стихам!
я тебе как поэт говорю.

благодарна: внутри too much.
мое сердце в хромом пике,
этот наглый упругий мяч
в невозможно красивой руке.

благодарна барьерам стен
(все барьеры у нас в голове):
ночью всмятку мозг и постель,
а на завтрак его «привет».

благодарна, что сквозь меня
смотрит, будто бы не у дел.
четверть года бояться обнять,
в двух шагах дрожа,  не предел.

благодарна, что все еще
в вечной драме to be not to be
я способна, способна вот черт!
слишком сильно кого-то любить.

роллеры машут крыльями, будто на юг.
я собираюсь с силами, будто на север.
плеер в ушах моя личная Гамаюн.
я разучилась дышать в унисон со всеми.

эта река в огнях приглашает жить:
здесь умирает тяжесть домов высотных
в вечности талых льдов. она принадлежит
женщине-тайне, в чьей сказочной подворотне

быть ослепленным и пойманным в свете фар
адреналин и раж для почти любого.
это как взять свою лучшую верхнюю фа
в пафосном зале бессмертного Карнеги Холла.

чуткость и страсть вихрастая голова,
это безумие в ней: подождать и в омут.
ради нее извивается муть-Москва,
чтоб она пела по нервам всему живому,

и полноводный голос чтоб не стихал
теплый квадрат окна потемнел в квартире.
дремлет поодаль, свернувшись змеей, река.
женщина-тайна спит. сладких снов Земфире.

мне нравится, что вы больны не мной,
а я чуть нерешительнее танка.
мне нравится, что я больна Невами,
а в бронхах так и плещется Фонтанка.

мне нравится срываться, городам
дарить свою свободу и бессилие
и понимать, что вас я не отдам.
как слезно бы об этом ни просили.

мне нравится, что вы кричите мне
всей сдержанностью взгляда-полужеста,
что вам в муниципальной тишине
не скажут: «поцелуйте же невесту».

спасибо вам всем сердцем, но без рук,
чтоб вдруг вы не подумали дурного,
за то, что засыпаю поутру,
лишь только забывая вас по новой.

я вру и не краснею, без волны.
земля тяжелой твердью под ногами.
я в бешенстве, что вы мной не больны.
и на ножах с обеими Невами.

мой герой распыляет hugo
на прожилки красивой шеи.
мы невидимы друг для друга
для меня мой герой совершенен.
бледной коже не нужно юга.
лед во взгляде дробит стекло.
я смотрю на него как на друга
иногда прошибает: неплох

я стараюсь дышать ровнее
он легко соблюдает границы.
но вдобавок к прекрасной шее
у него, черт возьми, ресницы!
идеально очерчены скулы.
непосредственная улыбка.
я из сытой и стильной акулы
превращаюсь в наивную рыбку.

замыкаюсь в порочном круге.
но его не смутит вопрос
о парфюме. «да, это hugo».
мой герой идеальный босс.

между мной и всеми ними
пропасть величиной с Огайо.
моя грусть потеряла имя,
она стала совсем другая.

я влюбляюсь в уличных мимов
на минуту, как навсегда.
ради красок лица без грима
я готова себя отдать
за улыбку, печаль и даром.
ощущение быть живой
на кусочки хрустальным шаром
разлетаться по мостовой,
по булыжникам в Камергерском
да, во мне слишком много крови.
у меня слишком много сердца,
и от этого вечно кроет.

мои сны на полотнах Магритта,
я летаю над темной Москвой,
я и Мастер, и Маргарита,
я преступник и городовой.

и без разницы, что нет награды.
и без разницы, что в конце.
на Кузнецком на летней веранде
я почти что познала дзэн.

этот город и гол, и жарок.
я уже не вернусь назад.
это мой предсмертный подарок,
это мой идеальный ад.

если эспрессо, то залпом.
не из-за горечи. вкусно.
если бросать, то внезапно.
если рубить, то с хрустом.

если спускать до копейки
то непременно красиво.
если просить об опеке
то у недюжинной силы.

если рыдать, то в голос.
если сбегать, то в Питер.
если под плеть, то голой.
вы же не запретите

жадно везде соваться,
быть озорным мальчишкой.
если страдать, то в двадцать.
если любить, то слишком.

твои слова смешались с кровотоком.
проникли прямо в сердце. ядовито.
немного подлатаю жилы тонкие
и втридорога двину на «авито».

а кто-то купит, будет даже счастлив:
«смотри, почти что новое!» как будто,
забыв свою глухую непричастность
к его грехопадениям и смутам.

и будет радоваться сбоям пульса,
смотреть благоговейно-неподвижно,
вдыхать тепло, шептать «ты не волнуйся,
я никогда не брошу не обижу».

он будет безопасным и надежным.
удачная продажа. не болит. и
я успокоюсь. вот тогда, возможно,
с тобой мы наконец-то будем квиты.

весна выгоняет пары
из кинотеатров.
в подземке не строят гитары.
без медиаторов
от трения рвутся волокна
твердеющей кожи.
и ты во мне. крепко. плотно.
«да, я тебя тоже»

поезда позади и что же?
на кого я теперь похожа?
и во что я теперь не верю?
и неверие почему?

поезда позади и ладно.
все выходит мирно и складно
и, казалось бы, вроде верно
для приехавшей ни к кому.

поезда позади теперь что?
очень странно на этой конечной:
здесь за временем гонятся люди,
и никто не питает иллюзий,
а на деле боится вслух
их признать показаться чище,

в этом сказочном городе шлюх
и с таким же доходом нищих.

«я в порядке»  звучит как шутка.
мне, признаться, немного жутко
осознание промежутка
(в то же время финала) в форме
металлических нервных колец.
но я рада. теперь я здесь,

в этом городе битых айфонов
и значительно реже сердец.

Полюс за полюсом, стих за стихом.
Крошки сметая со скатерти пыльной,
День проскользнул невесомый рассыльный,
Веруя в дружбу, стремясь за грехом.
День промелькнул, как любовник спеша
К женщине, сонно глядящей в пространство
Не различая заснеженных станций,
Пеплом себе на колени кроша.

От Пенелопы до острова сна,
От арифметики к синусу бреда.
Он подгоняет состав. Он приехал
В город, в котором почти не дышал.
Серый и знобкий, вокзальный рассвет
Он пронесет с собой прямо до дома.
Жизнь протекает законами Ома,
Джоуля, Кельвина? Он не поэт.
Жизнь протекает остывшей водой,
Сессией, квестом, ночным недосыпом.
Он что-то важное мимо просыпал
И, как обычно, прошляпил билет.

Выйди, пойди по пустой мостовой.
Пиво в ноябрьском заснеженном парке
Год догорает, но как-то насмарку
И не всерьёз попрощавшись с тобой.
Год догорает. Домой, так домой.

Женщина спит, занавесив окно,
Руку прижав к подлокотнику кресла.
И по-кошачьи нагретое место
Ей возвращает по кругу тепло.

Из бабочки выходит серый волк.
Из девочки выходит чудо в перьях.
Рождественский и золотой глоток
Тайком от всех под праздничною елью.
Из девочки выходит пустота,
Как карлик из планеты по соседству.
А мне искать исчезнувшую дверцу,

Стучать в ничто и помнить никуда.
Стучать откроет дверь босой,
Худой, лохматый, джинсовый подонок.
Вот о таких и говорят «ребенок,
Но, черт возьми, какой-то непростой!»
И будет новый дом, и новый хлам,
И новые привычки за обедом.
Тот, кто предаст, тебе протянет хлеба,
А женщина вина плеснет в стакан.

Ты станешь уксусом, полынью, лебедой,
Признаньем в соблазнительной измене,
Ты вытечешь на сжатые колени
С младенцем вместе вылитой водой.
Я что-то вам обоим напишу.
Я буду звать его на чай и даже
С ним как-нибудь за чаем согрешу,
Зачем не зная. Может быть, из блажи,
Из той убогой ревности навзрыд,
Что хочет хоть понять ну в чем тут дело?
Что за секрет, что у тебя болит?
И что там я такого проглядела?

Так все исчезнет, ничего не будет.
И только в глубине ее зрачка
(Как бы на рыжем, полинявшем блюде)
Останется и музыка прелюдий,
И примиренье первого толчка.

И пальцы были сном смешным,
Коротеньким, чуть-чуть усталым.
На них топорщились легко
Два перстня вянущих кристалла.
Два умирающих цветка,
Два сна в оправе неумелой
Смотрели влажно и светло,
Нагревшись на хозяйском теле.

Как голубела бирюза,
Как черен был гранат горячий!
Как пахнет морем от руки,
Как солон рот того, кто плачет!
И как не вынырнуть назад
Из тишины прикосновений:
И страшен пагубный гранат
И раковин немое пенье.

А дальше, задавая ритм,
Выпрашивая полномочья,
Маячит нежный чей-то лик
И взгляда отвести не хочет.

Зеркальный мальчик твой двойник
Иль женщина с усталым взглядом
Прильнут к тебе: ни книг читать,
Ни обниматься с ними рядом
Нельзя: замучают зазря,
Лишат избранника рассудка,
Но в темный сад под взором их
И сладко выходить, и жутко.
И пляж пустой начнет манить,
И зелень зеркала дневная
Они вошли и стали жить,
Твои слова перенимая.
Так, в звоне летнего житья
Сроднишься с ними: кожа к коже.
И лопнет вдруг металл оправ,
И камни выпустит наружу.

Сидеть вот так бы в тишине,
Как в ожидании исхода,
И алой искоркой кольца
Дразнить увертливую воду.
Чтоб на синеющей сосне
Кукушка спорила о вечном,
И с Ваших пальцев бирюза
Стекала в медленную речку.