Осиротевшие родители были людьми крайне религиозными. Кузьма Григорьевич вскоре стал регентом в одной из местных церквей. О нём пошла слава, как о человеке учёном и богомудром. Палицын по памяти мог читать многие страницы Священного Писания, знал творения святых отцов, но при этом был скромен, молчалив и суров. Образ жизни и он, и его супруга вели почти аскетический. Сам Кузьма Григорьевич в постные дни пил лишь пустой чай, иногда с сухариком. В Великий же Пост по средам и пятницам он и вовсе не брал в рот ни капли воды или пищи, проводя сутки в молитвах. Говорили, что от постоянного стояния на коленях, у него опухли ноги. Такая пламенная вера вызывала большое уважение среди прихожан. К Кузьме Григорьевичу часто приходили за советом.
Прошло время, и Палицын принял священнический сан. Батюшку в Звенигороде очень любили, а некоторые считали даже праведником. Вскоре преставилась его жена. Кузьма Григорьевич долго оплакивал её, после чего принял монашество под именем Андроника и некоторое время жил в Савином монастыре.
Иноки, помнившие его, говорили, что отец Андроник был настоящим подвижником и примером для многих братьев. Проведя некоторое время в монастыре, батюшка получил благословение служить в каком-то храме в другом городе, точнее никто вспомнить не мог, поскольку отец Андроник после отъезда писем никому не писал.
Иноки, помнившие его, говорили, что отец Андроник был настоящим подвижником и примером для многих братьев. Проведя некоторое время в монастыре, батюшка получил благословение служить в каком-то храме в другом городе, точнее никто вспомнить не мог, поскольку отец Андроник после отъезда писем никому не писал.
Впрочем, эти сведения уже и не были нужны. Где стал служить Кузьма Григорьевич, Овчаров знал и сам. Отца Андроника он видел несколько раз, хотя ни разу не разговаривал с ним, и знал главное: священник этот очень близок дому Олицких
Своё задание Илья Никитич выполнил, но уезжать не торопился. Не было конечной ясности в том старом деле, о котором заботился Романенко. К тому же уезжать из Москвы не хотелось. Илья Никитич всё ещё лелеял надежду на то, что Василь Васильич предложит ему остаться, предложит работать в Первопрестольной. От этой смелой мысли захватывало дух. Вот, если бы!..
С самого утра Овчаров бродил по улицам златоглавой, стараясь надышаться её воздухом, казавшимся ему особенным. Он успел уже побывать в Китай-городе, поразившем его своим шумом и пестротой. Чего здесь только не было! Восточные ковры с затейливыми узорами, сапоги, петухи и свиньи, рыба, халва, фрукты, конфеты казалось, что со всех концов света везли сюда товар! Так и разбежались глаза у Ильи Никитича, глядя на это невиданное изобилие. Пересчитав оставшиеся деньги (а осталось их, к слову, немало), Овчаров справил себе новые, ярко блестящие на солнце сапоги. Старые же он заботливо перевязал верёвкой и, закинув за спину, покинул Китай-город.
В полдень Илья Никитич перекусил пирогами, купленными у старухи, торговавшей около вокзала. Он уже собрался идти в Мёртвый переулок, когда заметил молодую пару, показавшуюся ему очень знакомой
Наденька, ты не устала?
Я проголодалась, Володичка.
Подожди, я сейчас, Володя отдал Наде свою скрипку и, подойдя к торговавшей пирогами старухе, спросил: С чем пироги, бабуся?
С рисом есть, с картофью, с яблоками Бери сынок! Ещё тёплые!
Давай, бабуся, Володя протянул старухе деньги.
С чем тебе, соколик?
А со всем, с чем есть, давай. Моя жена проголодалась.
Такой молодой, а уж обженился! улыбнулась старуха. Давно ль?
Три дня только! счастливо сказал Володя.
Стало быть, это твоя жена? кивнула торговка на Надю. Какая хорошенькая!
Надя покраснела и потупила глаза. Старуха протянула Володе пирожки:
А ты, значит, музыкант?
Пока нет То есть Я очень хочу им стать!
Ну, помоги вам Господь, детушки! Москва она добрая. Москва всякого приветит.
Спасибо, бабушка, Володя вернулся к жене и протянул ей пирожок: Вот, ешь!
Надя села на чемодан и стала есть, с нежностью глядя на мужа тёплыми серыми глазами.
Какая же ты у меня красавица! Как же я счастлив, что мы, наконец, вместе!
Я тоже очень счастлива. Только это всё-таки нехорошо, что мы сбежали втайне от родителей Грех это.
Надя, мы обвенчаны с тобой перед Богом! Родители никогда бы не позволили нам быть вместе! Я ведь князь, наследник древнего рода Но я не хочу быть князем! Не хочу ничего наследовать! Пусть всё достанется Роде, я не против! Мне нужна только ты и музыка. Я хочу стать музыкантом и стану им, что бы ни говорили мои родные. Правда, отец уже ничего не скажет
Володичка, ты уверен, что мы правильно сделали, что уехали именно сейчас? Твоей матери и без того тяжело
Да, перед ней я виноват. Очень виноват. Но мог ли я поступить иначе? Если бы мы не уехали, через несколько дней твой отец объявил бы о твоей помолвке, ты сама говорила! Ведь ты бы не смогла противиться его воле
Я нарушила его волю, я уехала с тобой.
Жалеешь об этом?
Нет! Я очень люблю своего отца и, надеюсь, он сможет простить и понять меня. А за тобой я пойду хоть на край света. Куда ты, туда и я. Но мне не даёт покоя мысль, что наши родные теперь очень переживают за нас Надо дать им знать, что с нами всё в порядке.
Мы обязательно это сделаем, как только устроимся. Но не будем пока сообщать, где мы Пусть там привыкнут к мысли, что мы муж и жена. А там поедем домой, бросимся родителям в ноги всё чин по чину. Не звери же они, в конце концов
Спасибо тебе, Володичка.
Надинька, дорогая моя, вот, погоди, я тебе всю Европу покажу! Поедем мы с тобою вдвоём, всё-всё увидим: Дрезден, Рим, Париж Надинька, ты видела Париж? Говорят, там красота несказанная!
Да на что мне она, хороший мой? Париж, Европа Для меня, что есть они, что нет всё едино. Лишь бы ты рядом был! А с тобою мне и Вятка всей Европы прекраснее будет!
Мимо проходили люди, но молодой князь не обращал на них внимания, любуясь своей юной женой. Человек сторонний никогда не назвал бы её красавицей. Лицо Нади было простым и не отличалось своеобразием: десять раз мимо пройдёшь, и не вспомнишь, что видел. И в то же время было в этой девушке какое-то неуловимое обаяние, манкость. Влюблённому же Володе мнилась она и вовсе красавицей.
Они познакомились случайно, на городском празднике год тому назад. Отца Нади знали, пожалуй, все без исключения. Купец Данилов был человеком известным не только благодаря своим знаменитым колбасам и ветчинам, но и благотворительности. Арсений Григорьевич охотно жертвовал на храмы, на приют для сирот, на больницы для бедных, хотя притом слыл человеком суровым, расчётливым и никогда не давал в долг.
У рано овдовевшего Данилова было четверо сыновей и дочь. Последнюю он желал выдать замуж за единственного сына своего старого друга, ещё более богатого, чем он сам, дабы она однажды унаследовала всё его состояние. Об избраннике своего сердца Надя не смела и заикнуться. Отец никогда бы не одобрил брак дочери «с не умеющим работать князьком, пиликающим на скрипочке, которому ещё неизвестно, достанется ли что в наследство, а если и достанется, так промотает!» Дворян Арсений Григорьевич не очень жаловал, считая, в большинстве своём, бездельниками, захребетниками и белоручками. Правда, супругу Володиного деда, Елизавету Борисовну Данилов уважал безмерно. «Нашего покроя дама! говорил он о ней. С такою дела вести удовольствие! Но пальца в рот не клади» Олицкая хозяйственных дел не гнушалась, вместе с Арсением Григорьевичем они уже давно замыслили организовать какое-нибудь совместное дело. Кажется, говорилось о фабрике. Но идея эта пока существовала лишь в прожектах, да Надя с Володей и не интересовались ею.
Надо ли говорить, что и Володя не заговаривал с родными о своей возлюбленной. Отец не стал бы и слушать. Для него главным в человеке было происхождение. А мать всегда подчинялась отцу.
Так и длился этот роман, скрытый ото всех. Знали о нём лишь младший и любимый Надин брат Алёша, поверенный во всех её делах. Он стал у влюблённых посыльным. Из его рук получали они письма друг друга. Алёша часто бывал в Олицах по делам отца, иногда ездил с ним, иногда заезжал просто так, «по дороге» отведать кондитерских изысков, на которые была мастерицей здешняя кухарка.
Встречаться удавалось редко, так как Данилов следил, чтоб дочь никуда не отлучалась одна и «соблюдала себя». И снова помогал Алёша брал сестру с собою на прогулку, отвозил её в укромное место, где ожидал Володя и оставлял влюблённых на некоторое время в обществе друг друга. Надя очень переживала, что отец раскроет их тайну. Боялась она не столько за себя, хотя кара в этом случае была бы более чем суровой, но за брата, которого отец уж непременно лично бы отходил палкой по спине, да так, что тот не вставал бы после недели две. Такое уже случалось прежде, Арсений Григорьевич на расправу был скор.
Решение Володя принял уже давно: уехать в Москву, тайно обвенчаться с Надей и посвятить жизнь музыке. Но подходящего момента никак не наступало. К тому же нужно было найти священника, согласившегося бы освятить их союз. К отцу Андронику обращаться с подобной просьбой было немыслимо. Суровый старец никогда бы не благословил тайного брака. Поэтому пришлось найти попа из далёкой церквушки. Поп был беден, отягощён большим семейством и имел склонность к спиртному, а потому уговорить его не составило труда.
Трудно сказать, когда бы Володя решился исполнить задуманное, если бы жизнь не подтолкнула его сама. Арсений Григорьевич собрался обручить дочь с давно намеченным женихом. Узнав об этом, Надя упросила отца взять её с собой в Олицы, чтобы немного прогуляться и повидать добрую кухарку. Данилов вначале отказывался, но всё же согласился. Пока отец вёл дела с управляющим, Надя и Володя уединились в саду, где и договорились бежать в ту же ночь, не откладывая. Даже своего лучшего друга Родиона молодой князь не посвятил в свои планы, опасаясь его строгих принципов. Разве поймёт этот «послушник», не ведавший счастья любви? Не стоит и смущать его!
Ночью Володя перелез через стену усадьбы. Его уже ждал Алёша с лошадью. Вдвоём они отправились в церковь, куда заботливый брат заранее отвёз сестру. На венчании присутствовала ещё полуслепая поповская дочь. Таким образом, таинство состоялось, и утром новобрачные отбыли в Москву, где никого и ничего не знали, но верили, что именно здесь дано им будет обрести своё счастье.