Утром через десять веков - Наташа Денисова 7 стр.

я словно вымышленный персонаж,
меня не существует на самом деле.
и нас безжалостно разъединили.

читай вслух.

что же делает тот человек,
когда обнаруживает, что он глух,
что напрасно прикасается музыка
к барабанным его перепонкам?

и какой бы я ни была громкой,
и какой бы я ни была тихой, 
он чувствует только других
и титры
плывут по его рукам.

и разным земным полюсам,
и разным земным городам
зачем же вверили мы друг друга?

зачем же верили мы в друг друга?
и как ничтожно мало, как бесконечно много
моих в тебе слов.
январский воздух убаюкивать снег устал,
и мчится, мчится,
с жадностью голодных
приникнуть к твоим устам,

и не напиться ему во веки.

вот время разбирать на дрова лодки.

мой друг иосиф
из города ленинграда,
мне всё чаще кажется,
что не снег опадает, сода
на мои запястья тонкие.
расскажите мне, как бросали
слова горькие
в лица, выкрашенные безумием.
для меня живее людей антонимы,
что поделать мне, как спастись?
ещё год и совсем зарастут
глаза эти пеленой.
у меня нет родины,
нет войска верного за спиной.
этот мир проглотил меня как удав,
и внутри голоса безутешных вдов,
худой девочки в белом платье.
а я так надеялась: он и я обязательно будем ладить.
у него есть север с множеством перекладин,
на которых сияют лучшие из спортсменов 
звёзды.
а теперь я, наверное, худший призрак
из тех, которые жили с вами.
расскажите, иосиф, как называли
те, что сильнее всего любили?

ваш смех звучит как приговор,
как отголосок ада.
вы тихий вор, печальный вор,
крадущий мои взгляды.

вы тот король, который, засыпая,
не произносит имени любимой,
который землю исходил до края,
но каждый шаг его был мимо

волшебство твоего взгляда
спрятано под мои ребра.
на расстоянии километра, двух футов, ярда
я чувствую себя победителем в любой жизни,
в смерти, в спорте.
я знаю, как вертится глобус в твоём кармане,
как он срывается вниз, тонет.

когда снег опадает сахаром,
города присылают с бумагами
слова о том, что никогда ничего не было 
я становлюсь фонарём сгорбленным.
ты догоняешь меня морем, переулками, портами,

ты целуешь мои стопы асфальтом.
а мне снятся чужие мелодии,
звенящие лампами маяки, карты,
по которым найти тебя в любой точке
можно закрыв глаза, потушив все свечи.
я думаю о тебе, и мне становится легче.
я  статуя, ты дышишь в моём предплечье.
я  дерево, ты бежишь по моим позвонкам.
я  дом твоего сердца, ты  мой дом.

город так прижимается к бесконечным рельсам,
что ночами кажется: поезда стучат свой реквием.
в них живет (не доплыть, не выбраться)
тот, в кого не верю я.
глубоко он в сердце прокрался зёрнами,
и во сне растёт, вырастает в дерево.

голос заключен в прозрачное кружево
телефонных проводов,
и дрожит растерянно.

в центре всех орлеанов
ливень неугомонный.

и двадцать световых лет
ты стоишь промокший.
по радио говорят:
как красив джесси оуэнс!
он так бежит
стадионы рыдают в голос.

печаль моя навсегда осталась.
я знаю: ты не умрешь,
а меня очарует старость.

байкало-амурскую магистраль строят,
моя мама маленькая,
ходит по миру в строе.
мой папа старше её и на крыше курит.
их никто такими не вспомнит.

я думаю, что вселенная
уместилась бы в одной комнате.
в комнате сердце тьмы
под присмотром конрада.
не забывай обо мне.
за цветными гирляндами
лежит снег,
сотканный шелкопрядами.

снежные-снежные сумерки.
город весь сжался  замёрз.
вы умерли, точно умерли 
всё это всерьёз.

бродить мне теперь по улицам
до самых последних дней.
деревья как ведьмы сутулятся,
а снег всё быстрей и быстрей.

вы знали, наверное, множество
чудесных историй про зиму.
и плакать при вьюге можно мне.
вы умерли. непоправимо.

моя память слаба и я никого не помню.
мы с ней, кажется, год в чёрном море тонем.
мы с ней, кажется, вышли ко всем тупикам на свете,
и не видели только войны и смерти.

я иду пришивать рукав к рукаву и к платью.
она ждет годо, собирает мечи и латы.
а годо стоит и жует табак у соседней двери.
для него мы ещё не родились, уже поседели.

быстрее всего привыкаешь к лицам.
так сатурн утопает в кольцах,
так юпитер ветра глотает,
и седна бежит за сватами:

«эта крошечная земля
обладает осиной талией
и ключами от всех дверей».

как же мне позабыть, стереть?
как не помнить, не знать, не видеть?

снег всем улицам мышцы сводит.

я не выдержу, не смогу.

и солдатские сапоги
по израненным спинам лестниц.

на свете нет ничего прелестней
искусственной немоты.

лучше любить эти тонкие кисти,
на которых видны вены.
запоминаться походкой лисьей,
выбирать не твои страны.

лучше молчать
как один в поле воин,

не сниться тебе, славному.

лучше расцветать по весне деревом

сломленным.

всё повторится через шестьдесят миллионов лет.
тебе захочется умереть, но ты убежишь спать.
укутаешься страницами скупых книг,
останешься у тех, кто вовеки свят.
глотать свет.

всё повторится через сотню других людей.
таких же, как ты, чужих близнецов.
и к вечеру спрячут в шелка лицо,
и жизнь пройдет, не узнают цен

на всё, что вечно.

ударом точным

тебя разбудят и позовут:
ундины помнят, соседские дети ждут.

всё повторится через шестьдесят миллионов лет.
тебе захочется умереть, но ты убежишь спать.
укутаешься страницами скупых книг,
останешься у тех, кто вовеки свят.
глотать свет.

всё повторится через сотню других людей.
таких же, как ты, чужих близнецов.
и к вечеру спрячут в шелка лицо,
и жизнь пройдет, не узнают цен

на всё, что вечно.

ударом точным

тебя разбудят и позовут:
ундины помнят, соседские дети ждут.

мой дорогой милый дальний,
нет судьбы, моей печальней,
нет судьбы, моей печальней,
судьбы печальней, чем у меня.

мой дорогой милый дальний,
мой белый наряд венчальный,
мой прекрасный наряд венчальный
сшит для свадьбы с другим.

мой дорогой милый дальний,
твой долгий взгляд прощальный,
твой нежный взгляд прощальный
я храню в сердце моём.

и если увидишь меня однажды,
случайно увидишь меня однажды 
окликни меня дважды,
и я я оглянусь.

сколько бы времени не прошло  беги.
кем бы не был ты на земле  беги.
забудь все имена, не подавай никому руки.
беги.
сквозь небоскребы, последнюю высоту
беги.
не слушай их печальных песен,
не умирай от нежности и тоски.
беги.
как зверь, покинувший тайно силки, беги.

не становись никогда, ни за что другим.

и где-нибудь на миллионном километре,
содравши до крови колени в детских играх,
как нимфа спит

та, ради которой ты не дарил никому любви.

пока смерть не разлучит нас 
обернись.

и даже тогда, оставляя спать,
обрывая нить

как боязно под дождём тонуть.

я живу, мне кажется,
уже восемьсот
лет.
и мне незачем,
некого совершенно ждать.

лишь изредка дерево расцветёт,
солнце на плечи уронит воздух.

знаешь, в мире теперь совершенно другие казни.
люди дышат в клетках,
никому ничего не рассказывают,
забираются на самые высокие этажи.

я не помню, как город наш был сожжён,
я не помню, кто мы теперь, где ты.

обращается в свет латынь,
срываясь с моих губ.

кто из нас двоих так прозрачно-слаб?

кто из нас двоих позабыл другого?

сон движений, тишина, бесконечность слова.
беззвучное падение в горячие мириады звёзд.

пока смерть не разлучит нас.

неприветливый северный воздух
поднимает опавшие листья.
и они застывают, как звезды,
в мире, что никогда не творился.

что остался в замыслах бога
тонкокожим вертящимся шаром,
исчезающим в сне глубоком

как только бог открывает глаза шире.

так простреливают мочку уха
с расстояния в десять метров,
наполняют карманы порохом,
поджигают огнём, рассыпают ветром.

я не чувствую музыки вместе с куртом.
кто из нас живой? кто из нас мертвый?

кто из нас летит над рекой вишка,
поцелуями вышит?

твоя последняя весна

сережкой в небе чужом висит.
и солнце желтое  высший сорт.

красивые милые
имени не произнесут.

утро глаз твоих. небо мое, курт.

и чем останется любовь твоя?
пустыми комнатами в тихом здании,
где каждое окно  напоминание
о воздухе, который заключил
в себе
весь шелест
всех деревьев.

о воздухе, который помнит, что касался
твоей щеки в далеком детстве,
и знает, как однажды солнце
рассыпется на составные части.

и чем останется любовь твоя?
больным, несчастным
ударом сердца лишним
в одном из лучших
миров.

где ты, скажи мне, где ты?
радость моя, нам заменили кровь
на воздух.

слышишь шелест?
так абрикосовые сады поют.
слышишь шелест?
так абрикосовые сады твою
узнают нежность.

люди, которых ты знал в детстве,
врываются в память бесцеремонно,
говорят: «мы пришли, у нас изменились лица,
мы не будем с тобой петь, за тебя драться.

мы едва-едва тебя помним».
а потом уходят,
сорвав рубежи, зачеркнув грани,
будто кто-то действительно их прочь гонит.
люди, которых ты знал в детстве,
живут теперь совершенно другой жизнью.
читают не ваши, не ваши книги,
не освобождают на улице от туфлей ноги.
кто же их забрал у тебя, заменил одного многими?
где найти город в девяносто девятом году?

мы сидели у реки, нашей медленной реки,
кто знал, что они уйдут?
на другом берегу кизил превращался в лёд.
всё вокруг замирало, моё окно
в день, когда был дождь,
становилось дном.
и река несла деревья,
топила по горлышко тополя.
если не осталось их, что осталось внутри тебя?

тот, кто любит  всегда живёт.
остальные в воздухе погребены,
славной революцией окружены,
спят в каркасных лодках
за тридевять голых земель.

а время идёт,
раковины моллюсков превращаются в мел.
деревья алчут с юга ветра, горячих смол.

если ты никого не ждал,
как будут помнить,
что ты был?

если долго смотреть на море 
можно увидеть,
как эти волны
прикасались к другим волнам,

которые становились затем дождем
и наполняли влагой
квадратный дом,
где ты живешь уже много лет,
разламываешь утром горячий хлеб
нового дня
и обжигаешься, понимая,
что будет он без меня.

убивают самых добрых и самых нежных
и самых храбрых.
будто бы война вырывает адама ребра:
«ты не сотворишь жены,
и она не достанет саблю,
и не перережет глотку
смертям на свете всем».