По секрету.
Зашла в кабинет, заперла за собой дверь на ключ, постояла возле «вертушки», внутреннего правительственного аппарата, раздумывая, и, будто в воду ледяную кинулась, набрала номер.
Это я, сказала в трубку. Ты один?
Да, ответил В.Н. Добрый день, рад тебя слышать, его голос звучал, как всегда, тепло и задушевно.
Она слегка волновалась, столько времени прошло с их последней встречи, столько всего произошло! Но ощущение у нее вдруг возникло такое, будто они сравнялись возрастом, и она может говорить с ним, как с равным. Его высокая должность перестала иметь для нее значение. Он такой же простой смертный, как и она. Наверно, для этого надо было побывать на грани жизни.
Я тоже рада, в тон ему сказала Ксения. Мне бы хотелось поговорить с тобой, если можно. Зайти к тебе запросто, как прежде, я не могу. Можно я завтра утром зайду после восьми?
Хорошо.
На следующий день она встала пораньше, не дожидаясь служебного автобуса, поехала на городском, еле втиснувшись и опасаясь за свою ногу. Но доехала благополучно. Вошла в здание, поднялась на третий этаж, прошла по коридору, никого не встретив, бесшумно открыла дверь приемной, прислушалась, нет ли кого постороннего в кабинете. Было тихо. Она вошла, он сразу поднялся из-за стола.
Доброе утро, Владимир Николаевич! Можно присесть? она говорила спокойным тоном, слегка улыбаясь.
Присаживайтесь, Ксения Анатольевна, видно было, что он стушевался и не знает, как себя вести: по телефону она говорила «ты», а сейчас «вы».
Мне бы не хотелось вспоминать прошлое, слишком дорого я за него заплатила. Да и вам, я думаю, оно ни к чему. Надеюсь, мы останемся друзьями?
Я всегда был тебе другом, если ты помнишь, мягко укорил он.
Значит, решено? Я не хочу сейчас, в трудный момент моей жизни, лишиться могущественного друга, откровенно высказалась Ксения.
Ты преувеличиваешь мое могущество, он легко разоблачил ее невинную лесть. Тебе нужна помощь?
Да. Дело в том, что я пишу стихи. Начала еще летом, продолжила в больницах. Поняла, что это мое призвание. Два из них вчера опубликовали. Вот! и она протянула ему через стол газету.
В.Н. надел очки и пробежал глазами несколько строчек. Вид его при этом был очень серьезен.
Поздравляю! несколько озадаченно произнес он. Я не очень разбираюсь в поэзии, но раз напечатали, значит, стихи хорошие. Рад за тебя, я всегда считал, что ты человек незаурядный.
«Вот тебе раз! Почему же не говорил?» мелькнуло в голове.
Мне, вероятно, придется уйти отсюда начала она и внимательно посмотрела ему в глаза.
Да, придется. Управляющий просил подыскать тебе работу, где ты пожелаешь. Он вызовет тебя на днях.
Спасибо, что предупредили, я должна подготовиться к разговору. А пока, Владимир Николаевич, помогите мне опубликовать стихи в «Ленсмене». А еще лучше в журнале «Простор».
Трудная задача. Я, к сожалению, как ты и сама знаешь, никакого отношения к культуре не имею. Всего-навсего кадровик, бытовик и коммунальщик. Но подумать можно. Есть один человек, помощник второго секретаря ЦК, моего друга. Он писатель и вроде неплохой и, конечно, знает эту публику или богему, как ее называют.
Богема должностей не занимает, поправила Ксения. Руководящие должности в редакциях занимают чиновники, как и везде.
Тем более, он может посодействовать. Сегодня же переговорю с ним, а ты к вечеру позвони. Лады?
Спасибо. Ты всегда был и есть человек слова. И дела. За что и уважаю, и ценю, у Ксении поднялось настроение, и она развеселилась.
В.Н. поднялся из-за стола, подошел к ней. Она тоже встала.
А ты изменилась, Ксения. Вроде повзрослела, стала уверенной, и стихи Ведь не каждый человек может сочинять
Ксения вдруг прочитала:
Вы говорите: Пятьдесят.
Но разве это тот предел,
Где чувства, отслужив свое, лежат
Подшивкой старых пожелтевших дел?
Это ты про кого?
Про тебя. Когда я лежала в больнице, тебе исполнилось пятьдесят, и я написала это стихотворение.
А дальше? Мне никогда не писали стихов, именно мне. Правда, на фронте девушки присылали в письмах чужие стихи.
Я тебе напишу и подарю. Я рада, что у меня есть такой надежный человек, как ты, Ксения вышла, уверенная в том, что В.Н. сдержит слово.
По зданию тихо шелестели разговоры о том, что эта каждый награждал Ксению существительным в зависимости от степени «дружеской привязанности» к ней либо от багажа словарного запаса еще и стихи пишет. И уж, конечно, не за так ее напечатали. Ксения не оставалась в долгу.
Что за злобствующая свора
Лает, прыгает вокруг?
Кто посмеет стать опорой,
Коль клыки сомкнутся в круг?..
Травите, топчите, стреляйте в меня,
Мишень мое сердце, как в тире.
Нет друга надежного, нет и коня,
И места мне нет в этом мире.
Эмоции, выхлестнутые на бумагу, облегчали существование. Несколько стихов она отнесла помощнику второго секретаря ЦК, писателю, который неплохой. Он просмотрел сразу же при ней, что ей понравилось. Отложил в сторону те, которые она писала неистово, в приступе бешеной ярости, глубокой обиды, писала страстно, будто душу рвала в клочки, и не паста, а кровь растекалась по бумаге.
Это не стихи, а истерика какая-то, больное воображение, тоном непререкаемого авторитета говорил помощник по фамилии Блинов и откладывал, откладывал, и стопка неудержимо таяла, и таяла надежда в душе Ксении.
Я вижу, у вас все больше лирика, природа. А как насчет гражданских стихов? Ведь вы гражданка Советского Союза! Великой мировой державы! патетика так и перла из него.
Наконец, его взгляд задержался на одном из стихов. Ну, вот, совсем другое дело, наконец довольным тоном изрек авторитет. Какое светлое стихотворение!
Бывает радость тихая, как грусть,
И робкая, как первое признанье,
Такая легкая, что я боюсь,
Она исчезнет даже от дыханья.
У Ксении на глазах выступили слезы: это стихотворение она написала в 16 лет и случайно обнаружила его, перечитывая как-то свои дневники, хранившиеся много лет у матери. Она тут же улыбнулась и легко польстила авторитету.
У вас отменный художественный вкус, и вы совершенно правы в своих замечаниях, я постараюсь исправиться. А это стихотворение, Анатолий Данилович, можно опубликовать? заискивающе спросила она.
Вне всякого сомнения. И вот это тоже. Я сам и передам главному «Ленсмены», он зайдет завтра за моей статьей.
Ксения сгребла со стола истеричные стихи, счастливо улыбаясь, поблагодарила помощника-писателя.
Вне всякого сомнения. И вот это тоже. Я сам и передам главному «Ленсмены», он зайдет завтра за моей статьей.
Ксения сгребла со стола истеричные стихи, счастливо улыбаясь, поблагодарила помощника-писателя.
Огромное вам спасибо!
«Спасибо» скажите Владимиру Николаевичу, он просил за вас.
После этой встречи она попыталась писать гражданские стихи, некоторые поэты, она читала, буквально специализировались на этом и процветали. Их обязательно публиковали в газетах и журналах, издавали книжки, несмотря на явную вымученность и бездарность виршей. Особенно по «красным» великим датам, типа Октябрьской революции. Их так и называли «датные» поэты. Среди собратьев по перу они не пользовались авторитетом.
Но странное дело: стихи писались, но что-то с ними было не так. Вот писал же Маяковский: Отечество славлю, которое есть, но трижды, которое будет. Она же не прославляла, а, мягко говоря, недоумевала. Много было хорошего в СССР, чего не было в других странах: бесплатное образование, бесплатное здравоохранение, много было льгот для рабочего класса и сотрудников таких учреждений, как Совмин. Но не было равенства и социальной справедливости, как провозглашалось в партийных лозунгах, о чем писали и размышляли опальные философы и писатели. Но, пожалуй, самым унизительным для человека в социалистическом обществе было полное бесправие, отсутствие свободы слова и наличие цензуры. Все это Ксения испытала на собственной шкуре, продолжая свой тернистый путь в литературе.
Мне страдание суждено.
Не рыдаю, не хмурю брови,
Видно, я пригубила вино
С малой каплей Христовой крови.
Нет, не вырваться из оков
Общепринятых норм мышленья.
Мир прекрасен для дураков,
В этом признак его вырожденья.
Я под гербом своей страны
Все имею, чтоб быть довольной.
Что же снятся черные сны,
И душе тревожно и больно?
Не грядут ли хаос и мрак,
Мир единый вселенской скорби?
Но живет за стеною дурак
Всем доволен, всегда в восторге.
С некоторых пор она стала ходить на работу пешком. С одной стороны, опротивели некоторые физиономии, в частности, Вальки-бухгалтерши, которая изображала из себя благодетельницу, а также друга дома, покровительственно расспрашивая Ксению о здоровье, о делах, о муже, о родителях. А ей надоело вымучивать из себя какие-то убогие фразы, а народто в автобусе держал ушки на макушке. Во-вторых, по дороге она мысленно сочиняла стихи. В-третьих, покупала в киоске по пути газету «Ленсмена», ЧТОБЫ НЕ ПРОПУСТИТЬ ПУБЛИКАЦИЮ. Сейчас это было для нее важнее всего. Купила и в это утро. Выходила она из дома рано и на работу приходила, когда еще никого не было. Все сотрудники пользовались служебными машинами, если начальство, или служебным автобусом, если сошки помельче, вроде Ксении.
Изредка она звонила В.Н., с ним одним она могла говорить откровенно и без опаски, иногда читала ему новое стихотворение. Отношения между ними установились по-настоящему теплые и дружеские, и ей было легко с ним. С Салтой они общались часто, но Ксения почему-то не полностью доверяла ей. У нее было ощущение, что приятельница преследует какую-то цель, навязывая дружбу. На рабочем месте Ксения развернула газету, просмотрела середину, четвертая страница: стихи! Крупными буквами: Ксения Кабирова. Чуть мельче: заголовок Радость. И то самое стихотворение, написанное в 16 лет! Внешне она оставалась спокойна, но душа ликовала, ничуть не омраченная тем, каким образом стихи оказались опубликованными. Она знала, что стихи хорошие, не хуже, чем у некоторых поэтов, которые она читала в избытке в газетах и журналах: в казахстанских и московских.
Она поняла одно: сверху пробиться в литературу легче, чем снизу. Даже и таланта особого не надо. Она уже и наслышалась, и начиталась, благодаря Салте, которая ее просвещала на этот счет. В аппарате в отделе культуры работал один референт, часто выпивающий в рабочее время, который умудрялся издавать книги в качестве кинокритика. Ксения, когда еще работала в приемной, печатала по его просьбе какую-то полуграмотную галиматью, выдаваемую за научный опус. Помощник зампреда по культуре тоже баловался побочными заработками, используя имя своего шефа. Но основное писательское ядро находилось в аппарате ЦК КП Казахстана.