– Да какие ж они демоны, Охотнички-то вечные? – всплеснула руками Барболка. – Смерть они гонят, а как остановятся, всему конец придет: реки загниют, леса высохнут, детишки родиться перестанут, ветер и тот умрет. Нет, нельзя им погоню бросать…
– Мне они снились, – зеленые глаза Аполки затуманились, – я тогда маленькой была. Они такие красивые… Демоны не могут быть такими.
– Я тоже их видела, – кивнула Барболка и замолчала, вспоминая о чем-то своем. – Знаешь, Аполка, а может, не стоит вам здесь оставаться? Нехорошие тут у нас дела бывают, а ты чужая здесь, гадюку от ужа не отличишь…
2
Барболка давным-давно убежала по делам, а Миклош не вернулся: то ли заговорился с Палом, то ли еще что. К полуночи Аполка не сомневалась, что муж заночует в холостяцких спальнях. Дурачок, боится, что не совладает с собой и она снова понесет, вот и бывает у жены лишь в «пустые» дни. А вот она не прочь завести второго ребенка прямо сейчас.
Аполка давно поняла, что свекор только и думает, как бы отложиться от ненавистной ему Уэрты, но молодую женщину пугало не само предательство, а то, что Мекчеи проиграют. Дед Матяша пробовал восстать, а до него был еще какой-то Золтан Веселый, но Крион держал крепко. Мятежников казнили; раньше агарийку это не заботило, но страх за любимого заставил замечать все, и не только замечать, но и думать. Миклош не просто так всю осень и ползимы с местными господарями проохотился, дядюшка не зря тащит ее с сыном в Крион, а свекор прячет их в Сакаци. Что-то готовится, но это безумие. Уэрта сильнее и, если что, призовет на помощь церковь и Гайифу, а кто поможет алатам? Призрачные охотники?
Жена наследника отложила нитки и иголку. Будь что будет, но она скажет свекру, что он ничего не добьется и многих погубит. Миклош это тоже понимает, иначе откуда у него по утрам под глазами черные круги? Пусть в Алате и не привыкли перечить отцам, но муж должен сказать «нет»! Ради их любви. И хватит оттягивать разговор!
Аполка надела зеленое, отороченное куницей платье, переплела волосы, вдела в уши серьги с танцующими на усыпанных изумрудами шарах ланями. Зеркало отразило юную женщину с очень серьезным лицом; на бледном лице блестели зеленые глаза, и, словно отвечая им, загадочно мерцали изумруды. Аполка и раньше знала, что красива, об этом говорили мать и сестры, пели менестрели, намекали знатные гости, но в Алате светлые глаза и волосы были чудом. Что ж, чем прекрасней и желанней жена, тем сильней в споре с отцом муж. Агарийка нежно тронула обручальный браслет и вышла. Сакаци спал, только у ворот горели факелы да пылали четыре неизменных костра во дворе, отгоняя зимнее зло.
В здешних краях ложатся с курами, а встают с петухами. Если только не пляшут ночь напролет. Она тоже плясала в Темную Ночь, но быстро устала, да и пить кислое вино и целовать чужих мужчин было неприятно. Миклош посмеялся, на руках отнес ее в спальню, но потом ему пришлось вернуться. Будущий господарь не может все время сидеть с женой, как бы он ее ни любил, но… Но так ли уж ему хочется править Алатом? Да, он наследник, но случается, что от короны отрекаются, а у свекра двое взрослых племянников, есть кому оставить герцогство… И кому восстать, если уж они без этого не могут, тоже будет, но Миклошу этого не нужно, Миклошу нужна лишь его Аполка, а ей нужен он. Живой, свободный, счастливый!
Женщина перебежала мокрый неуютный двор, борясь с принесшим рваные тучи ветром. Скоро весна, в Агарии зацветут луговые примулы, но здесь горы и леса, а не дворцы и парки. В холостяцкой башне, где ночевал Миклош, горел голубоватый огонек, тянуло дымком, сухой лавандой и вином. Аполка расправила смявшиеся рукава, одернула платье и медленно поднялась по увешанной оружием лестнице. Двери в Сакаци не запирали, и женщина спокойно вошла в спальню мужа. Нет, в чужую!
Двое – мужчина и женщина – миловались на медвежьих шкурах. Догорали странные голубые свечи, на вспотевших телах танцевали блики, осыпали их прозрачными лепестками, двигались вместе с любовниками, загорались и гасли. Смеялась и стонала женщина, хрипло дышал мужчина, крыльями метались черные волосы. Нужно было бежать, пока ее не заметили, но Аполка сперва растерялась, а потом узнала Барболку. Сакацкая господарка любила не старого мужа, а молодого витязя, и как любила! Жена Миклоша в сладкой дрожи смотрела на запрокинутое лицо, прекрасное в своем безумии, полуоткрытые губы, отражавшие голубое мерцанье глаза. Такой алатку Аполка еще не видела, но она и себя не видела, когда с ней любимый. Каждый имеет право на счастье, она не выдаст Барболку и ее витязя, кем бы тот ни был…
Женщина звонко и счастливо вскрикнула, мужчина приподнялся на локтях и вскинул голову, темные пряди липли к высокому лбу, он победно улыбался, сверкая зубами. Это был Миклош!
3
Она не помнила, как выскочила из проклятой спальни. Мир рухнул, рассыпался на тысячи ядовитых острых шипов, впившихся в сердце, в глаза, в разум. Все было обманом, все с самого начала! Свекор ни при чем, это Миклош затащил их в Сакаци, а с черномазой грудастой тварью он спутался еще на ее свадьбе. Пал слеп, как крот, ему ли следить за прыгнувшей в господарки девкой с пасеки!
В плечи вцепился мокрый холод, и женщина, очнувшись, завертела головой. Как она оказалась на стене? Хотела броситься вниз? Ну нет, этому не бывать! Принцессы не кончают с собой, они мстят. Миклош и Барболка пожалеют, что они встретились, что они вообще родились на свет, но Пал ей в этом не помощник. Сакацкий господарь не пойдет против сына сюзерена или… уже не пошел?
Теперь Рафаэла понимала, почему слуги и витязи смотрят на нее с сочувствием. Любовники не таились, да и что таиться в краю, где взять невесту из-под господаря чуть ли не подвиг?! Создатель, как же она раньше не видела, ради кого позабыла себя? Дикарь! Сын Матяша Мекчеи! Создатель, да алаты предатели во всем, а Мекчеи – изменники даже по здешним меркам! Они носят эсперы и пляшут с демонами, присягают на верность и готовят мятеж, клянутся в любви и топчут ее вместе с пасечницами и скотницами.
Миклош предал не только жену, он изменил королю и Создателю, и он ответит за это! Вместе с отцом, Карои, всеми заносчивыми господарями и похотливыми господарками. Пусть свекровь всю жизнь глотает измены Матяша, Анна-Паола-Рафаэла Агарийская исполнит свой долг перед короной и Создателем. Дядя узнает не только то, что было и есть, но и то, что замышляется, но сначала нужно выбраться из пропитанного изменой и богохульством Алата. Лукача она не возьмет, что она скажет спящей с ним кормилице, да и с ребенком на руках далеко не уйти! Ничего, сына она вернет потом… Дядя сделает его алатским господарем, нет! Хватит с нее господарей! Лукач Мекчеи станет агарийским герцогом Лукой-Антонианом.
Рафаэла прислушалось, было тихо, только ветер тряс мокрые ветки да гнал через луну облака, обещая скорую оттепель. Ее никто не заметил, это был добрый знак. Женщина, срывая на ходу ставшие отвратительными серьги, бросилась в свои покои. Миклоша не было, а ведь, заметь он жену, торчал бы сейчас на пороге с какой-нибудь ложью, но куда там! Он был так занят! Примолкшая было ярость снова зарычала, но в этот раз Рафаэла не дала захлестнуть себя с головой.
Женщина тщательно и тепло оделась, затолкала сброшенное платье в сундук, смяла постель, разложила вышивки, пусть думают, что она ненадолго вышла. Кошелек с золотом Рафаэла спрятала под юбками, второй, с серебром и медяками, повесила на пояс. Главное, добраться до постоялого двора на тракте, но к утру она там будет. Недалеко от Яблонь есть святая обитель, ее настоятель – достойный и верный человек, как она могла о нем забыть?! А как она могла забыть о родителях, сестрах, дяде?! Как же она перед ними виновата, но она все исправит, она и так наказана за свою глупость и – это Рафаэла теперь понимала отчетливо – предательство!
Жена Миклоша Мекчеи натянула меховые рукавицы и второй раз за ночь покинула спальню. Судьба, ударив наотмашь, сменила гнев на милость: ни на дворе, ни у конюшен никого не оказалось, а ворота стерегущиеся нечисти алаты оставили открытыми, и от суеверий бывает польза. Никем не замеченная, Рафаэла перешла мост и ступила на сплетенную из качающихся теней тропу. Страшно ей не было, чего бояться тому, кто потерял все, кроме мести? Зачем, ну зачем Миклош лгал?! Агарийские принцессы знают свой долг, она бы достойно приняла любого выбранного родными жениха, но алат заставил себя полюбить, а потом швырнул эту любовь в хлев!
Из омута горечи Рафаэлу вырвал тележный скрип и стук копыт. Кто‐то ехал в сторону Яблонь. Нужно успеть! И жена Миклоша успела. По тракту неспешно ползла повозка с бочками, за которой трусила беспородная собачонка. Пегая длинногривая кобыла словно спала на ходу, возница, молодой круглолицый парень в щегольской шляпе, тоже клевал носом, рядом примостилась грудастая крестьянка средних лет в вышитом полушубке, а на бочках развалился черноусый здоровяк, явно подвыпивший.
Рафаэла закричала, и ее услышали. Баба ткнула возницу в бок, тот шевельнул поводьями, лошадка остановилась, уютно поведя ушами, отчаянно завиляла хвостом подбежавшая собачонка. Дочь герцога никогда не ездила на крестьянских телегах, но это было лучше, чем идти пешком. Агарийка приняла протянутую руку и в мгновенье ока оказалась наверху рядом с черноусым. Тот равнодушно зевнул и вновь откинулся на спину, парень лениво шевельнул поводьями, лошадка тряхнула гривой и мерно затрусила навстречу выплывшему из туч лунному огрызку.
Глава 2
1
– Гици! – донеслось сквозь дверь и сон. – Гици, тут… Беда вроде!
Зашевелился, осторожно разжимая объятия, Пал, но Барболка уже проснулась и села, обхватив руками плечи. Ночь и не думала кончаться, в окна хлестал нешуточный дождь. Зиме конец, но в эту пору по Алати лучше не ездить, завалит – не заметишь.
Пал уже вставал, Барболка вскочила, принялась помогать. Сперва муж от ее заботы терялся, теперь оба привыкли. Пал вышел первым, Барболка наскоро натянула юбки, косы переплетать не стала – не до того, выбежала из спальни. Сакацкий господарь слушал дядьку Пишту. Рядом стоял Янчи, мокрый, как утопленник.
– … не поверили, думали, перепил Мати-то, но пошли поглядеть. Точно, нет господарки! Оделась да ушла. Мы – в погоню. За мостом следы были, к тракту она бежала, а дальше как кошка слизала, а тут дождь еще. Вечер ясный был, и вдруг как из ведра.
– Миклош-то что говорит?
– Да не знал он ни кошки! Спал, насилу разбудили, а к сынку господарка не заходила. Кормилица б с нянькой заметили.
Пал потер переносицу, Барболка знала эту его привычку. Сейчас скажет седлать коней.
– Ума не приложу, что на нее накатило? – Миклош, краше в гроб кладут, стоял на пороге. – Вечером человек человеком была. Может, Барболка чего приметила?
– Ничего, – Барболка для вящей убедительности тряхнула головой. – Про рябину мы говорили, откуда она взялась, про Охотников вечных… Аполка веселая была, домой не хотела.
– Не хотела, а ушла, – пробормотал Пал. – Ладно, дождь не дождь, а искать придется. От собак толку мало, но все равно взять надо…
Барболка знала, что это за «все равно». Если Аполку засыпало хоть снегом, хоть камнями, псы почуют. Да и хозяев предупредят, что склон ненадежный или на дороге кто-то не тот. Темная Ночка давно миновала, до Серебряной – полторы луны, а нечисти по зиме удержу нет.
– Барболка, – Пал взял руки жены в свои, – ты иди, досыпай. Нечего зря свечки жечь.
– Хорошо. – Ужасно захотелось зареветь и повиснуть на шее у мужа, но Барболка сдержалась, не до нее людям сейчас. – Я лягу.
– Вот прямо сейчас и ложись, – распорядился Пал и вышел. Не знать, что слепой, нипочем не скажешь, да и не помогут сейчас глаза, разве в эдакой круговерти чего сыщешь?! Самим бы не пропасть.
2
Во дворе грохнул колокол, что-то громко проорал дядька Пишта, заскулили и взлаяли недовольные собаки. Барболка тихонько вернулась в спальню, но не легла, а села возле окна. Мешать она не станет, но как тут уснешь?
Внизу метались, сражаясь с дождем и темнотой, факелы, потом выстроились в цепочку, рыжей живой ниткой потянулись во тьму и растаяли, оставив Сакаци во власти дождя и ночи.
– Мяу!
А это еще откуда? На кровати, поджав ножки и капризно отставив губку, сидела девчонка с ландышевой поляны.
– Мяу! – сказала она и хихикнула.
– Ты откуда? – нерешительно спросила Барболка.
– Из башни, – заявила голышка, поправляя жемчужное ожерелье, которым можно было дважды обвязать ее вокруг пояса. – Все ушли… скучно… И ты скучная. Давай танцевать!
– Не до танцев нам, – вздохнула Барболка. – Аполка ушла.
– И пусть, – засмеялась девчонка. – Глупая она… Как дым… Как сухие листья… Они не летят, их несет. Крыльев нет, жизни нет, ничего нет… Не надо на них смотреть, не надо их ловить…
Почему она так? Она же Аполку не знает! Жена Миклоша такая добрая, так любит мужа и сына.
– Любовь – ветер, нелюбовь – дым, – теперь ведьмочка стояла на подоконнике спиной к ночи, – не летаешь – не любишь, не пускаешь – не любишь, не видишь – не любишь…
О чем она? Почему дым? Аполка пропала, остальное неважно!
– И ты глупая, – девчонка склонила голову на плечо, – не хочешь танцевать. А раньше хотела, помнишь?!
Ландыши, звезды, темная ель, звон родника и лучший сон в жизни.
– Пал, ты вернулся? Так скоро.
– Вернулся. Зачем гоняться за дымом? – Седой господарь улыбнулся и притянул Барболку к себе. – Мне нужна ты, а не улетевшие листья.
– Ты… ты видишь?!
– Тебя я всегда видел. – Пал подхватил жену на руки, его лицо было близко-близко. Родное, знакомое, любимое, но с шалыми живыми глазами, в которых дрожали голубые огоньки. – Слепых больше, чем зрячих, но я вижу. И ты видишь… И Миклош, хоть и дышит дымом чужого костра.
Почему она забыла, как Пал красив? За делами это стало не так уж и важно. Но когда он прозрел и где Аполка?!
– Не думай о ней. – Горячие губы, сильные руки, дождевые капли в седых волосах. – Не забывай о себе – счастье упустишь… Не гляди лишь на себя – счастье задушишь… Радуйся, Барболка, радуйся…
– Пал, что с тобой?! Это не ты! Не ты! Охотнички вечные, кто здесь? Покажись! Кто б ты ни был, покажись, каким есть!
Ветер… Ветер и звезды с острыми синими лучами, смех колокольчиков, запах ландышей и калины. Крылатое создание, спутница, ветропляска, встает на цыпочки, вскидывает тонкие руки, закидывает назад юную голову, смеется весело и призывно. Не скажешь, девушка или парень, а может, сразу и то и другое. В черных с просинью локонах голубеют цветы. Нет, не цветы, святые эсперы, только почему они голубые?
– Весна возвращается. – Шалые глаза совсем близко, на губах тает поцелуй, легкий, как ветер, и звенят, звенят колокольчики. – Запомни, все возвращается, ты вернешься, и к тебе вернутся. Не бойся… У тебя крылья, у твоих двоих крылья… Не ломай их, не жалей дым… Не дыши дымом! Зачем горько, когда сладко? Не пускай дым назад. Дым не возвращается. Возвращается не дым…
– Уходи! Прошу, уходи… Оставь нас в покое, всех оставь, слышишь?!
– Оставлю. – Танцуют тени в углах, танцует пламя свечей, танцует дождь за окнами и серый робкий рассвет. – Ты не хочешь танцевать, зачем мне ты? Двое бегут за дымом, зачем мне дым? Скоро весна… Новая весна, новый танец… Я тебя вспомню… И твоих двоих вспомню… Может быть…
3
Барболка проснулась с жемчужным ожерельем в руке. Тем самым, из сна, который оказался правдой. Сакацкая господарка кое-как оделась и выглянула в окно. Пал с Миклошем не вернутся, пока не отыщут Аполку или пока не истает последняя надежда. Барболка не понимала, что нашло на подругу, разве что встретилась с крылатой плясуньей да в рассудке помутилась, но чернявый перевертыш не казался ни страшным, ни злым… Так, котенок, хоть и с коготками.
Злиться на крылатую спутницу сакацкая господарка не могла, ведь та ее спасла, привела в Сакаци, да и с мармалюцей, видать, подсобила, только зря ветропляска прикидывалась Палом… Хорошо, что муж никогда не узнает, с кем спутала его жена, о ком плакала, проснувшись в свадебной постели. Барболка убрала нежданный жемчуг в шкатулку – будет время, отнесет его на ландышевую поляну, пусть на ели висит, лес да небо радует.