– А если так, – сказала Маргарет, – если вы не привыкли к любви за деньги и не знаете правил игры, то посмотрите сюда. Абсолютно необходимый предмет для женщины, бродящей по миру, как я. Каких только безумцев не встретишь на пути.
Она показала мне отблескивающий металлической фольгой квадратик презерватива. И мгновенно спрятала его в ладони – мы уже приближались к стеклянным дверям отеля.
– И еще один совет, если все же вас угораздит когда-нибудь связаться с кем-то на Рамли-стрит, – заметила она, выходя со мной из лифта. – Смотрите: вы сначала входите в свою комнату сами, а девушка терпеливо стоит в коридоре. Вы открываете сейф – он у вас под вешалкой – и прячете там все деньги и кредитные карточки. Или фамильные бриллианты, если они у вас есть. Это занимает сорок секунд. И только потом впускаете незнакомку в комнату. И никогда, никогда не оставляете ее на ночь. Вы-то заснете, утомившись, а она… Запомнили? Входите и открывайте сейф, а потом закрывайте, я подожду.
Маргарет было, видимо, между тридцатью и сорока годами – возраст, когда женщина только начинает становиться по-настоящему интересной. Мою комнату, с зелено-золотыми шторами, цветочком орхидеи на подушке и полукруглой кушеткой у окна, она рассматривала недолго и с непередаваемым выражением. А потом повернула в ванную, и вот это ее впечатлило.
– Х-ха! – раздалось оттуда. Вода, кажется, начала течь из всех кранов одновременно.
– Через пару минут я вас позову присоединиться, – снова зазвучал ее голос. – Да просто открою вот эти шторки.
Лучшая из особенностей комнат в «Крауне» – деревянные жалюзи между комнатой и ванной, открой их – и ты прямо от кровати можешь шагнуть через невысокий барьер в горячую воду.
В которой уже лежала Маргарет, с мокрыми и закинутыми назад короткими волосами, с ангельской улыбкой.
– Очень большая, – сообщила она, приподнимая грудь из-под воды и предъявляя мне. – И всё ваше. Не наступите на ногу… Да, вот так. И мы никуда не спешим. Никуда-никуда… Можно пройтись мне мылом по всем местам, которые вам нравятся, вот так… Можно сделать еще много интересного…
Долгая пауза, плеск воды, счастливое урчание.
Я мог бы заметить, что кроме абсолютно железных мускулов ног и очень твердого живота – человек, привыкший подолгу ходить пешком, – у нее было тело, о котором явно заботились, с мягкой кожей, без единого лишнего волоска. То есть я это, конечно, заметил, но в такой момент разум находится в неработающем состоянии и выводы делать не может.
– А теперь, – прошептала Маргарет, набрасывая на нас обоих полотенце, – теперь, когда мы в ванной наглядно убедились, что я вам очень даже нравлюсь… я лягу вот сюда, на вашу постель, лицом вниз, и вы будете меня смазывать вашим отельным лосьоном. Который у вас тут просто пропадает. Вот лосьон, а вот эта волшебная упаковка, на тумбочке, берите ее в любой момент, когда потребуется… И вот здесь можно помазать… И не стесняйтесь вот этой волшебной складочки, там тоже очень даже приятно все смазать… И еще… Да – сделайте это, прямо сейчас, если хотите – очень быстро, сделайте это! Во-от. Да.
Долгая пауза. За толстыми стеклами окна, внизу, еле слышно пронесся каплевидный вагончик монорельса, куда-то к перекрестку Султана Исмаила и Ампанга.
– Время решать некоторые загадки, – пробормотал наконец я, переворачиваясь на живот. – Раз уж я жив и не ограблен. Так что это за причина… почему вы пошли сюда… которую вы собирались назвать мне потом? Ведь вы и вправду могли уйти с этими несчастными ста рингитами.
– Но это же так просто! – удивилась великолепная Маргарет, поворачиваясь, в отличие от меня, на спину (ее мокрые волосы оставили на подушке заметное пятно). – Я вроде бы и не скрывала своих чувств. Во-первых, чистый и приятный мужчина – это вообще хорошо. Но во-вторых… Вы, конечно, знаете, что люди в Азии моются не раз в день, а даже чаще. И в любой из тех дыр, где я привыкла проводить ночь, хоть где-то во дворе да есть, допустим, шланг с холодной водой. Но ванна в пятизвездном отеле… О-о-о… Хорошо, что вы не какой-нибудь из моих соотечественников – тот еще, чего доброго, вычел бы из моего гонорара плату за пользование ванной. Да-да, такие люди есть.
– Отлично, – сказал я, постаравшись не засмеяться. – А теперь вторая загадка. Откуда у датчанки такой английский? Я сам читаю на нем лекции и слышал всякое, но у вас…
Маргарет издала долгий и счастливый вздох, начавшийся с чего-то похожего на тихое мяуканье. И покаталась туда-сюда на хрустящих простынях.
– Ну я же не расспрашиваю вас обо всей вашей жизни, – сказала она наконец, поднимая к потолку длинный подбородок и снова становясь похожей на недожженную в шестнадцатом веке немецкую ведьму. – А потом, если я скажу вам, что моя бабушка неким образом связана с Елизаветой Второй – она же Елизавета Виндзор, – вы же не поверите, правда? И зачем тогда говорить?
– У вас отличный вкус, – сказал мне полковник Зайни (имя на форменной табличке было только одно, большими буквами).
Воскресный завтрак в «Крауне», как и в любом действительно хорошем отеле, – серьезное событие, на него съезжаются даже, наскоро выпив дома чашку кофе, здешние постоянные жители, европейцы и азиаты. В «Крауне» азиатский прилавок – справа от входа, там найдешь что угодно, от гонконгских димсумов в плетеных решетах на пару до все того же индийского хлеба с далом. В последние годы появился арабский прилавок. Ну а европейские радости все так же стоят в центре зала – от сковородок для яиц (и повара при них) до настоящей овсянки.
Лучше всего, нагрузив тарелку, завтракать на свежем и чистом воздухе у бассейна, в надежде, что вот сейчас в него прыгнет нечто юное, североевропейское и блондинистое… почему бы и не датчанка. И начнет рассекать дрожащую лазоревую воду движениями лягушки, давая посмотреть на чуть размытые, но очевидно великолепные части тела.
Бассейн помещается как бы на приступочке отеля, на уровне четвертого этажа над Куала-Лумпуром, это невысоко, сюда доносится утробный и несмолкаемый гул центра большого города, вы даже почувствуете сотрясение земли. Тяжелые грузовики и краны на стройке очередного из бесчисленных небоскребов, почти неслышное урчание десятков громадных коробок с вентиляторами – источников сладостной прохлады внутри больших зданий…
Но бассейн, если не вслушиваться в этот гул, – это настоящий висячий сад Семирамиды, он окружен газонами (с живыми маленькими мошками у самой травы), пальмами четырех пород. И у металлической лестницы наверх, в гимнастический зал отеля – одно дерево как целый лес, вообще даже не дерево, а букет толстых вертикальных лиан, меж которых растет, намертво сплетясь с ними, что-то другое, напоминающее папоротники.
Бассейн, конечно, не море, но ведь это так похоже – сгоревшие до красноты европейцы на лежаках, японцы, щелкающие своими камерами… есть люди, которые хотят остановить мгновение с помощью изображения, другие идут к той же цели иным путем, стараются подобрать слова, и слова вообще-то лучше, потому что они открывают смысл. С помощью слов можно увидеть достающие почти до земли серые крыши пляжных отельных бунгало из древесных щепок-чешуек, растопыренные гребешки пальм над ними, щедрое пространство зеленой подушки газона. Слова передадут то, что не может камера: застенчивую, неслышную походку двух официантов, которые принесли тебе к морю холодный чай с лимоном, льдинки позванивают в стакане, официанты (двое!) дают тебе расписаться на отельном счете, потом кланяются и поют заунывными голосами: спасибо, мэ-эм, сэ-эр.
– Да, полковник, и о чем вы? – оторвался я от созерцания бассейна.
Зайни – отличный экземпляр малайца, искренне доброжелательный и милый. Но еще он отвечал за безопасность нашей конференции, и ряд орденских ленточек под именной табличкой говорит о том, что Зайни кое-что смыслит в своей работе.
– О вашем хорошем вкусе, сэр. Вон она, почти там, куда вы смотрите. Мы называем ее – графиня.
Ах, вот что. Графиня? Что ж, ничего удивительного.
А ведь и вправду она. Никакого пенджаби, только очень откровенный купальник на этом хорошо знакомом мне мускулистом теле с великолепной грудью. Матерчатый рюкзак на пластмассовом столике рядом – тот самый. Захватанный английский покетбук в руке. И черные очки.
Княгиня – светлость. Графиня – сиятельство, мелькнуло у меня в голове. А если на английском…
– Она почти всегда приходит сюда по воскресеньям, позавтракать и искупаться, – продолжал полковник, чуть посмеиваясь. – Отдыхает. Очень, очень много берет, когда работает. Клиентов выбирает всегда сама. И с чего вроде бы – ведь совсем не молода.
Что? Я замер на месте, а Зайни заливисто засмеялся, похлопывая меня по руке.
Малайцы умеют смеяться потрясающе. Хотя самый незабываемый смех у их ближайших родственников – жителей Брунея: по поводу и без повода, счастливый до самозабвенья.
– Ну мы за ней очень, очень внимательно следим, конечно, – сказал, отсмеявшись, полковник. – На всякий случай. Слишком с серьезными людьми общается – вот с вами, например. Но – пока никаких претензий. Она уж точно совершеннолетняя. Ее клиенты тоже. Никогда ничего не украла. Так что с нашей стороны – все почти чисто. А как она говорит по-английски – у нас англичане так не могут. И ведь никакая не англичанка, а ваша соотечественница.
Зайни снова залился смехом, а я просидел за своим столиком еще минуты три без движения.
Но потом все-таки встал и двинулся к ней.
– Я не прошу сегодня денег на еду, – приветствовала она меня на том же потрясающем, отчетливом, идеальном английском. – Конференция закончена?
– Полковник говорит, что здесь вас называют графиней, леди, – сказал я ей на русском. – А как вас зовут на самом деле, ваше сиятельство?
– Ой, ну Маргаритой же, – отозвалась она на том же языке, после крошечной паузы – и передо мной вдруг оказался абсолютно другой человек.
Я стоял и скорбно молчал.
– Раскрыл меня, значит, поросенок малайский. А вот графиня – ну приехали. Даже не знала. Ну уж сядьте, что ли…
Она помолчала и добавила, загадочно глядя на меня непроницаемыми черными очками:
– Никогда не подхожу к нашим. Правило такое. К вам подошла. И не ошиблась. Потому что прочие наши вот сейчас, с ходу, назвали бы меня на «ты». И «леди» не сказали бы никогда. Национальная особенность.
– И кто вы, откуда, с таким английским? – тупо спросил я.
– Вот так взять и все сказать?
Пауза.
– А почему и нет. Преподаватель. Университета. Была, еще три года назад. А сейчас – здесь. Здесь – это вообще. Месяц назад была еще в Бирме. До того – в Индии. И вот так, кругами… А тут мне нравится. Ничего городок, этот ваш Куала-Лумпур.
– Преподаватель чего – английского?
– Хинди вообще-то.
История Маргариты была, как и сотни таких историй, обычной и поразительной одновременно. Университет, конечно, был отнюдь не московский, а далеко за Байкалом. Она его окончила и там же осталась – отличная карьера, по тамошним понятиям. И пришел момент, когда ректору очень надо было, по очевидным причинам, повысить какую-то преподавательницу, лет этак двадцати двух. А для этого потребовалась целая реорганизация, в результате которой возник вопрос: а зачем нам вообще тут хинди?
Список выпускников, которым этот самый хинди оказался более чем кстати, в таких ситуациях никого не трогает, закон замены опытных и компетентных на бездарных и просто никаких работает неумолимо от Калининграда до Владивостока. Маргарита, правда, получила предложение: сохранить место, то ли хинди, то ли английский, встречаясь иногда – не с ректором, а с проректором, чтобы никому не было обидно.
– Ну тут я представила себе его квартиру с видом на сопки, – сказала Маргарита, глядя на бассейн. – Поняла, что это не тот вид, который мне хочется наблюдать постоянно. И подумала: а не пора ли повысить квалификацию? В Индии ведь до того была всего однажды. И поехала, думала – на недельку-месяц.
Поехала она не в Индию. Путь Маргариты начался с Катманду.
А это особое место. Святые ступы под острыми шпилями, молельные колеса – но и толпа вот таких, в выцветших сари и пенджаби, европейцев. Бешеный Тамель, улица-рынок. Отели, или притоны, где, кажется, скоро будут ставить под стекло мумии великих хиппи, застревавших там надолго. О, Катманду она знала хорошо: «Фрик-стрит? Да кто же там сегодня живет, это ж музей какой-то. Может быть, еще и поселиться в Никсон-гестхаус, для полной картины?»
А еще Катманду – это бурые жирные клубы дизельных выхлопов. И толпы профессиональных освободителей Тибета (в Тибете не бывавших никогда), торгующих наркотиками по-крупному, и вьющиеся рядом с ними их европейские и американские ученики в разной степени укуренности.
И великие снежные горы над головой.
Там Маргарет поняла, что если не торговать наркотиками, то прожить в Азии можно очень долго. Но надо все время двигаться. Потому что в тот же Таиланд можно въехать без визы, но не навечно, а на месяц. А дальше надо так же без визы перебраться в соседнюю Малайзию. Побродить по ее дорогам до конца отведенного срока – и вернуться в Таиланд. Визы иногда можно продлить. И так далее.
Ну а разбираться в людях, которые могут стать источником существования, – этому каждый учится по-своему.
– А откуда я родом… – мрачно сказала Маргарита. – Отгадайте загадку… Нет, не про датскую булочку… Какое самое холодное место на Земле?
– Неужели Якутск?
– Не-ет, Якутск – это все-таки город. А есть еще российский полюс холода. Название такое, что только у доктора и скажешь. За Байкалом. Это вам никак не Дания. И даже не Якутск. Железнодорожная станция. Огромные сосны. Бараки из толстых таких бревен. И всё. Ну?
– А, есть такое место – Сковородино. И еще Могоча.
– Ага, вот она самая. Это моя родина.
– Но английский!
– Да я же вам тогда все сказала.
– Про вашу бабушку и королеву Елизавету?
– Х-ха. Ну Сибирь – это не как в России, у нас всегда было много всяких интересных людей, из ссыльных. Одна такая, Инга Федоровна, подарила мне кассетный магнитофон… я тогда совсем мелкая была, классе в пятом… она была нашей англичанкой, да, именно в Могоче, муж сидел рядом в зоне за политику. Подарила целый, почти новый кассетник и кассету при нем. Собрание тронных речей Елизаветы. И я их слушала, слушала, иногда, говорят, даже под них засыпала. Вот и все. Так начинался мой английский.
Маргарита подняла руку, подзывая официанта.
– А, ну я же забыла главное сказать. Почему мне эта кассета так нравилась: у меня в Могоче раньше бабушка была, очень добрая. Потом умерла, и даже снимков хороших не осталось. А на кассете было фото, этой самой Елизаветы. Ну один к одному как моя бабушка. И голос чем-то похожий. Вот так как-то.
Вася Странник
– Ты не понял, – сказал Евгений. – Это не кличка. Это фамилия у него такая – Странник.
Из его маленького кожаного бумажника явился на свет квадратик телесного цвета. На нем значилось: «Василий Михайлович Странник», к чему прилагались электронная почта, местный мобильный телефон… и все.
– Не уверен, что то же самое можно вычитать у него в паспорте, – заметил Евгений. – Но кто здесь спрашивает у человека паспорт, кроме таиландского иммиграционного ведомства? Ну еще есть авиалинии и отели, но Вася путешествует чрезвычайно редко. Я бы вообще сказал, что он по большей части находится в неподвижности. И его новая фамилия, этот самый Странник, означает странствия иного рода.
Мы оба посмотрели на дальний угол стола, на возвышавшуюся там мощную фигуру человека с круглой головой, на которой угадывалась серебристая щетина. Еще можно было рассмотреть непроницаемые очки, толстый нос и очень крепкий подбородок. Ниже было тело немалого веса под свободной белой рубашкой без воротника. Вася Странник задумчиво жевал сочный листок салата – что делало его похожим на черепаху, кивал кому-то терпеливо, но явно не слушал и смотрел в пространство.