Идя по коридору меж двумя огнями писатель уже не чувствовал себя так неуютно. К тому же, неоднократное обещание помощи и божественное разрешение на вынесение силы из храма только ему одному, придавало уверенности. Как там, в небесных империях делается выбор и на кого выпадает жребий – живым насельникам этой планеты пока неизвестно. Да и надо ли? Тем не менее, поднебесный вердикт вынесен, оглашён и направлен вниз для выполнения.
Храм встретил троицу гнетущей пустотой, неприметной в узком коридоре, густыми пещерными тенями, прятавшимися, где только возможно и сочными, но тяжёлыми запахами сгоревшего жира, которых по вчерашнем прибытии в храм европеец почти не учуял.
Чаши с воловьим жиром по углам и за спиной Бодхисатвы дарили пространству безразлично пылающее пламя. Видимо они горели непрестанно и неугасимо. Алексей Николаевич посмотрел вверх, пытаясь разглядеть храмовый потолок. Свод, если он был, терялся где-то далеко в высоте, а огонь чаш не мог разогнать весь пещерный мрак, хотя светильники по стенам выглядели довольно большими. Такой же была центральная чаша, выполненная в виде поставца на закрученной в косичку толстой металлической ножке. Именно возле неё и поставили европейца, но так, чтобы чаша обязательно оказалась меж ним и тибетским идолом.
– Ом-мани-пудмэ-хум, – начал старец-монах с наиглавнейшего заклинания Бодхисатве. Видимо, на Тибете все молитвенные литургии начинались именно с этой мантры. И всё же старец встал в необычную для ламаистского монастыря и даже для даосизма молитвенную позу Оранты.[33] Он стоял как раз посредине между европейцем и статуей, не уставая повторять заветное заклинание, то есть оградительную молитву.
– Ом-мани-пудмэ-хум, – уносилось под теряющиеся в пещерной темноте своды в тридцать третий или же триста тридцать третий раз.
Европеец очень скоро перестал считать заклинания, потому что не обнаружил ни рядом, ни впереди дочери Ранг-ду. Непроизвольно он хотел обернуться, но тут же получил тычок ниже пояса в самый кончик позвоночника. А в этом месте – европеец знал – у человека довольно неприятный нервный узел со свёрнутой в сонный клубок змеёй Кундалини. Тут же по телу прокатилась волна боли, хотя удар был вовсе не сильным. Девушка стояла где-то сзади и могла шпынять белого дикаря точечными ударами, чтоб не вертелся в храме да ещё при чтении бодхисатовских мантр.
Монах к тому времени уже закончил чтение заклинаний, во всяком случае, замолчал. Потом сделал шаг в сторону статуи, другой. Ничего не происходило. Идол не гневался, молнии не обрушивались, всё было тихо, как всегда. Вдруг тишину нарушило короткое уханье и стук, будто по воздуху в каком-нибудь ущелье пронёсся огромный камень, и вибрация воздуха послушно откликалась на полёт.
Но что это? Монах, мерно шагавший к статуе, неожиданно исчез. Пропал, будто его и не было! Алексей Николаевич боялся поверить своим глазам. Он вдруг обнаружил, что почти весь пол между идолом и центральным светильником исчез вместе с только что шагавшим к статуе старцем. На этом месте теперь красовалась огромная пропасть. Скоро откуда-то снизу донёсся слабый отголосок, похожий на звук камешка, брошенного в бездонный колодец. Верно, монах только что расстался с жизнью.
Толстой стоял, в который раз безвольно открыв рот, и не знал, что же всё-таки делать? Из-за спины писателя вынырнула никуда не исчезнувшая девушка и подбежала к самому краю открывшейся пропасти. Всего-то около пяти метров отделяло её от статуи, но через пропасть просто так не перепрыгнешь.
Оказывается, вовсе недаром хранитель уступал дорогу ищущему, а тот совсем не зря прислушался к голосу человеческой интуиции. Единственное, вселяющее мизерную надежду осталось только то, что исчезнувший пол из крупных тесаных плит обнажил две дорожки, два кедровых тёсанных бревна, по которым спокойно можно пройти к статуе. Возможно, в этом тоже пряталась какая-то закавыка. Только не отступать же на полпути. Писатель с детских лет привык придерживаться принципа: если что-либо начал – заканчивай. А не можешь – не берись.
Два бревна. Но по которому из них идти? Вероятно, одно выдержит, а другое тоже может исчезнуть из-под ног, и глубокая пропасть скоро вернёт глухой звук шмякнувшегося тела. Пока европеец застыл в позе роденовского мыслителя, юная Китаянка выскользнула из-за спины Алексея Николаевича и порхнула к бревну, тот даже не успел ничего сообразить.
И только через минуту понял: либо девушку мужские логические размышления вовсе не посещали, либо она точно знала, как можно подойти к идолу. Лёгкой танцующей походкой она за миг преодолела расстояние, взобралась на подножие пьедестала, чуть подпрыгнула и заветная ритуальная маска оказалась у неё в руках. Снова спрыгнув на край пропасти, она на долю секунды задержалась, видимо, захлестнуло жгучее желание пройти по тому же бревну. Но, подавив самовольство, девушка пробежала всё же по второму бревну и правильно сделала. Только успела она ступить на эту сторону, как оба кедрача рухнули в чёрную пасть ненасытной пропасти. Здесь уловки были на каждом шагу, но вроде бы красавице китаянке удалось выполнить всё без видимых усилий.
Алексей Николаевич не выдержал и сделал несколько шагов навстречу девушке. Та предупреждающе вскинула руку, но сказать ничего не успела. Из-под пола выскочило несколько рядов заострённого бамбука. Девушка, подброшенная вверх какой-то демонической силой, перекувырнулась и рухнула на возникший ниоткуда подпольный частокол. Несколько бамбуковых стержней легко пронзили её тело, рука, держащая маску, разжалась. Лик Архистратига упал с глухим деревянным стуком прямо под ноги европейцу. Тело отважной девушки ещё дёрнулось несколько раз в предсмертных конвульсиях на бамбуковых копьях и затихло.
Европеец постоял несколько минут ошарашенный. Китаянка, пронзённая бамбуковыми пиками, уже не дёргалась, значит, снимать её бесполезно да и монахи не ровен час могут сбежаться на шум прямо сюда, в центральный храм. Мужчина опустился на одно колено, подобрал маску и принялся заталкивать подарок инфернальной силы в рюкзак. Поскольку ритуальный предмет был довольно большим, то не очень-то хотел попадать в тесный брезентовый мешок.
Всё же искателю приключений удалось втиснуть маску в рюкзак. Алексей Николаевич поднялся с колен, ещё раз взглянул на ограбленного архистратига, невозмутимо взирающего со своего пьедестала, кивнул ему на прощанье и направился к выходу.
Но европеец рано радовался успешному завершению мистического происшествия. На высоком крыльце перед входом его ожидал старичок, хранитель силы, намедни выходивший к нему из-за статуи Бодхисатвы. В руках у монаха была длинная бамбуковая палка. Он опирался на неё, как на посох, не говоря ни слова и отнюдь не собираясь уступать дорогу незваному гостю.
– Оставь мешок, – наконец чуть слышно просипел он.
– Я взял только то, за чем явился, – насупился европеец и пожалел, что подевал куда-то свой увесистый тисовый посох, с которым явился в храм. – Ты мне кланялся, уступая дорогу. Сам Далай-лама прислал меня и кому как не тебе давно известно, что я – избранный. Я – тот, кого не удержать угрозами. Умей уступать, умей проигрывать и останешься жить. Жадность погубит тебя. – Ты не готов к силе и не сумеешь владеть ею, – членораздельно произнёс хранитель. – Большая сила приносит большую ответственность. Она дала мне власть, но с меня и спросят много. Отдай маску и проваливай в свою Европу. Никто ещё не уходил отсюда живым. А я тебя так отпускаю.
– Уйди с дороги, старик! – взревел Толстой. – Не заставляй меня обижать слабых. Я русич и тебе поганому не сломать Рассеюшку!
Мужчина широким шагом двинулся на монаха, хотел оттолкнуть его с дороги, но рука схватила воздух, и тут же последовал удар бамбуковой палкой. Европеец взвыл, мешок свалился с его плеча. Гость, мечтая проучить осатаневшего настоятеля, двинулся на него, засучивая рукава толстовки.
Старик ещё раз ловко отпрыгнул в сторону, взмахнул над головой бамбуковой тростью, со свистом рассёкшей воздух у самого носа писателя. Тот непроизвольно отпрянул, но стал в привычную стойку кулачного боя.
– Я не хочу убивать тебя, потому что ты лин-пош, посланец Далай-ламы, – произнёс настоятель бесцветным голосом. – Но я хранитель силы Бодхисатвы! Отдай мешок…
Монах, может быть, ещё хотел что-то сказать, только его противник решил перейти в многообещающую атаку. Видимо, удар по руке был не очень-то сильным, поскольку европеец сделал великолепный боксёрский выпад, но кулак опять достал только пустоту. Старичок просто вовремя присел и тут же ударил противника по ногам. Бамбуковая палка хоть по виду совсем хилая, доставила европейцу немало хлопот. Яловая кожа на голенищах сапог от удара не лопнула, но мужчина снова заорал благим матом и рухнул на крыльцо. По безгубому рту старичка пробежала тень усмешки, и он сделал шаг по направлению к валявшемуся в стороне рюкзаку.
– Ах ты, узкоглазая тварь! – вне себя от злобы завопил европеец.
Он засунул руку под подол толстовки и выхватил припрятанный там шестизарядный револьвер. Выстрелы, производимые в упор, все попали в цель, но старичок развернулся к убийце и метнул в него свою бамбуковую палку.
Видимо шесть пуль отняли у монаха часть сил, потому что палка просвистела прямо над ухом писателя, но не задела.
Хранитель силы рухнул на пол, придавив собой брезентовый мешок писателя и судорожно обхватив его руками. Видимо, даже уходя в мир иной, старичок не мог расстаться со своим идолом. Недаром ведь говорят, что ежели продался демону, то и в потустороннем мире будешь служить ему безропотно. Человек на этом свете сам выбирает свою дорогу.
Победитель поднялся на ноги не сразу. Битва со старичком совершенно случайно закончилась в пользу европейца. То ли такова воля богов, то ли просто повезло, кто его знает. А, может быть, он действительно был избранным? В чём состоит его избрание, Алексей Николаевич пока сам не соображал, но уже верил в свои несказанные силы и попутно пролистывал все завалявшиеся в голове мечты. Только мечты живут какой-то своей жизнью, а отсюда, из этой сатанинской дыры, надо было уносить ноги по добру по здорову.
Все свои монастырские приключения писатель вспоминал на ходу, больше не разговаривая с шерпом ни о чём, и постарался забыть, что встретился в дацане с его дочерью. Ведь она же пришла в дацан сама, значит, и ушла сама. Куда? А кто её знает. Спроси у настоятеля храма. Она к нему пришла, он скажет.
Эти ответы и ещё тысячи других прокручивал в голове европеец на случай непредвиденных вопросов. Наступил вечер, но вопросов со стороны проводника никаких не было. Всё происходило как всегда – спокойно и чинно. До дзонга остался всего лишь один перевал и назавтра они с шерпом навсегда расстанутся. У каждого своя жизнь, каждый выбирает свою дорогу.
Алексей Николаевич лежал возле костра, потихоньку вёл мудрые и не очень разговоры с огнём, иногда поглядывая на шерпа. Общение между людьми всегда приносит ясность, или хотя бы понимание. Ведь никто не виноват в смерти девушки! А если уж искать виноватых, то почему настоятель натыкал рогаток в подступах к статуе? Ведь благословение Далай-ламы должно быть безотказным послушанием для любого монастырского служителя. Почему же старенький монах не подчинился? Более того, он чуть не убил европейца, получившего благословение, а, значит, исполняющего волю богов. Что ж, этот тибетский архистратиг восстал против решения богов, за что поплатился жизнью.
Недалеко от костра писатель увидел откуда-то взявшийся деревянный щит, на который ложился тогда, в солярии дацана, а второй такой же взгромоздили сверху и намертво привязали его к этим кедровым доскам. Алексей Николаевич прекрасно помнил, что старик с девушкой, когда перевязывали многослойный деревянный бутерброд верёвками, над каждым очередным узелком читали нараспев какие-то свои мантры или заклинания. То же самое происходило и сейчас. Дуэт девушки и старичка на долгое время запал в сознанье писателя. Те же молитвы, тот же скрипучий старческий голос и лёгкое нежное девичье подпевание. Так могли петь только старец вместе с Сюань-нянь. Но откуда они здесь взялись? Они же оба погибли?
Европеец тряхнул головой, и оказалось, что молитвы или мантры ему вовсе не приснились. Не приснились также и верёвки. Он всё так же лежал возле костра, но руки и ноги у него были накрепко связаны. Шерп подошел и безбоязненно вытащил из-под головы спелёнатого верёвками европейца рюкзак с монастырской добычей. Голова Алексея Николаевича ударилась о камень, и он окончательно пришёл в себя.
– Ранг-ду, ты что делаешь? – прикрикнул путешественник на проводника. – Ты зачем меня связал? Ну-ка развяжи немедленно!
– Ты – лин-пош, – бесстрастно пояснил шерп. – Только ты мог вынести силу из дацана. Ты всё сделал, как надо.
– И я больше не нужен? Так? – хмуро заключил путешественник.
– Так, – кивнул проводник. – Я убивать тебя не буду. Нехорошо это. Погрейся пока у костра.
– А потом меня загрызут шакалы? – уточнил европеец. – Горного шакала не обманешь. Неужели ты можешь оставить меня здесь на растерзание этим мерзким тварям?
– У каждого своя судьба, – шерп закончил привязывать к грузовому седлу рюкзак, взял под узду переднюю лошадь, и, не спеша, двинулся к последнему перевалу. Дорога была ещё долгой, а рассвет уже близок. Зато там, в долине проводника ждут друзья и уважение за выполненную работу. Все теперь обязаны будут низко кланяться господину Ранг-ду. Что поделать, у них судьба такая.
– Убей меня, собака! – в бешенстве закричал Алексей Николаевич вослед проводнику. – Убей меня, пёс поганый!
Шерп шёл не оборачиваясь. Лишь лошади тревожно прядали ушами, но послушно шли за человеком. Крики сзади скоро затихли: то ли европеец понял, что кричать бесполезно, то ли берёг силы для сражения с горными шакалами. А у них клыки острые, они человека быстро зарежут.
Дочь шерпа, Карамиса ли, должна была встретить белого у ворот храма, помочь овладеть силой и проводить до выхода. Если же европеец ни словом о ней не обмолвился, значит, девушки нет в живых. Каждый приходит в этот мир для того, чтобы умереть. Кто раньше умрёт, кто позже – какая разница? Для Ранг-ду потеря дочери не была каким-то безотрадным горем. Вовсе нет. Каждый в этом мире делает только то, что отпущено Богом.
Ведь его дочь после посещения священника в положенный для девочек день, чтобы стать женщиной, потом пришла к нему и заменила жену, давно ушедшую в другой мир. Карамиса ли или Сюань-нянь, то есть ласточка, как часто звал её Ранг-ду, сумела дать ему необходимую радость жизни. Она по ночам была даже намного ласковей, чем её мать. Откуда только научилась? Наверно, боги посылают женщине такое знание с детства.
У каждого своё время. Когда-то и Ранг-ду последует за дочерью. А теперь настал её черёд, она не вернулась из дацана. Мог ли девочку спасти европеец или же он – убийца? В этом скоро разберутся шакалы. Не часто им перепадает такой большой кусок мяса.
Стук лошадиных копыт и почти бесшумные шаги китайца растворялись в утреннем лёгком тумане. Словно предупреждение о скором визите хищных гостей под луной раздался далёкий тоскливый вой, в котором жалоба на полуголодное существование чередовалась с высокими нотами для возлюбленной. Неужели же шакалы знают, что такое любовь?