С начала XX века в Ленском крае наблюдалась пестрота общественных умонастроений и взглядов: существовали феодальные предрассудки, монархические настроения, социал-демократические воззрения (привитые якутам политическими ссыльными), народнические идеи, утопические программы, националистические проявления. Всего понемногу. Даже просветительская платформа, вроде бы обязывающая всех интеллигентов объединиться, была весьма шаткой. Людмила Реасовна Кулаковская, внучка Алексея Кулаковского, справедливо констатирует: «Мы привыкли думать, что благое дело встречает доброжелательное отношение у всех людей. Удивительно, но факт, почти любое сподвижническое дело большинство вначале подвергает обструкции, недоброжелательно и саркастически выискивая в благородных поступках что-либо порочащее. Вспомним, каким непониманием со стороны определенного круга якутской интеллигенции был встречен сам Кулаковский со своим желанием создать якутскую письменность, грамматику, литературу. Вспомним, как он часто, говоря о красотах якутского языка, о его перспективах, беспокоился, что некоторые его не поймут, осмеют».
В таком водовороте взглядов, теорий, начинаний, проектов, существовавших в сложной общественной и бытовой среде, иной раз отторгавшей прогрессивные и насущно необходимые изменения, прошли первые десятилетия существования якутской интеллигенции.
Октябрь подхлестнул национальную народную стихию, готовую к самовыражению и овладению культурой в полном объеме. К власти и в культуру пришли новые люди, новые интеллигенты из народа, с бедняцких низов. Грамоту они усваивали на ходу, горя желанием изменить жизнь своего народа к лучшему. Одновременно, другая часть интеллигенции оказалась в лагере противников социальной революции. Гражданская война в Якутии длилась дольше, чем в остальной России, и немало интеллигентов погибло в боях с той и другой стороны.
С конца 20-х годов начинается активный рост числа якутских образованных людей, представителей новых для республики профессий, творческой интеллигенции. Если бы не постоянные репрессии (вплоть до 50-х годов), не дамоклов меч т. н. якутского «национализма» (см. подробнее о нем статью «Ночная беседа с профессором Башариным»), нависающим над якутским образованным сословием, свой расцвет культура республика начала бы с довоенных времен.
Подводя итоги, отмечу, что якутская интеллигенция всегда ставила своей целью задачу быть вместе с родным народом. И в горе, и в радости. Она сделала немало хорошего для просвещения и культурного развития народа саха. Выдвинула из своих рядов блестящих деятелей науки, культуры, образования, литературы и искусства. Свою миссию она понимала возвышеннее, чем в других культурах.
Якутская интеллигенция – это зеркало истории и духовного развития республики. Это – особо бережное и трепетное отношение к своему наследию, к именам знаменитых якутян, независимо от их идеологических взглядов, национальности и вероисповедания.
Известно, что само понятие «интеллигенция» отсутствует в европейских языках. На Западе знают «интеллектуалов». И только в России это иностранное слово обрело второе рождение. Интеллект интеллигенции никогда не мешал. Но этого мало. Интеллигент, интеллигентность – это кодекс чести, это – демократизм, народность, трудолюбие, патриотизм… Это – люди культуры, как своей, так и мировой. Это – интернационалисты и борцы за национальное дело.
Сегодня коренные понятия вытесняются птичьим языком современной (американо-европейской) цивилизации. Слово «интеллигенция» постепенно уходит из языка. Его заменяют на понятия «средний класс» и «элита». Все синонимы этого слова протестуют против такой подмены. Никогда интеллигенция не называла себя высокомерно «элитой», не собиралась представлять «средний класс» (значит, в обществе имеется и низший – те же крестьяне и рабочие?). Не любит она и слово «толерантность», то есть терпение. Что же, значит, якут должен «терпеть», скрипя зубами, у себя в республике русского? А русский в той же мере отвечать лицемерной толерантностью якуту?
Такие чужеродные слова-понятия меняют наши убеждения и традиции, нашу историческую память, национальный генный код. Этого мы не должны допустить!
* * *
Портреты якутских интеллигентов, которые вы найдете в книге, разные по своей яркости, величине влияния на жизнь своего народа. Но они и едины в отражении потока человеческой жизни как круг солнца, круг природы. Как спил якутской лиственницы – где-то на годовых кольцах он может быть толще, получше, а на иных и потоньше, похуже.
Для меня же все эти годовые кольца дороги. Только они разнятся степенью роста в отдельные периоды. Так и есть в континентальной Якутии, где амплитуда колебаний летней и зимней температуры достигает ста с лишним градусов, и где времена года по-особому прекрасны и непохожи на те, что мы видим в Европейской России или в другой части страны.
У меня до первой поездки в Якутию была мечта увидеть эту страну в мае, когда по Лене идет ледоход. В одной из книг Семена Петровича Данилова я вычитал, что эта картина незабываема, одно из чудес природы, которое нужно обязательно в своей жизни посмотреть.
Насчет своей поездки я уже договаривался с Семеном Петровичем. Пока договаривался, поэт скончался. Так до сих пор и не видел настоящего ленского ледохода.
Поэтому творчество Семена Данилова у меня навсегда связано с весенним месяцем маем. Вся его поэзия – это гимн обновлению жизни, преображению природы.
Апрель, когда Якутия пробуждается от зимней спячки, когда начинает припекать солнце и появляются первые проталины, я отдаю Лене Слепцовой – Куорсуннаах. И потому еще, что она красивая якутка, весенняя госпожа.
Зимние месяцы мной приготовлены для ушедших якутских стариков. Морозный декабрь, с туманами и долгими ночами, когда только огни в камельках согревали людей, – это память о Дмитрии Кононовиче Сивцеве – Суорун Омоллоне. Крепкий на мороз, но солнечный январь – это дань моей любви к Софрону Петровичу Данилову.
На известном портрете Афанасия Осипова Алексей Елисеевич Кулаковский изображен в июньский день: шишки у лиственницы еще красные, в руках у поэта якутская махалка-тойбур от комаров… Июнь, прекрасный летний месяц, время белых ночей, месяц ысыаха… Дарю его Алексею Елисеевичу.
Сам Афанасий Николаевич Осипов любит осень, старается писать свои пейзажи в преддверии зимы, когда на вершинах гор уже белеет снег, а в долинах всё еще буйствуют желтые, красные, голубые краски. Сентябрь, по-моему, – это месяц Афанасия Осипова.
Режиссер Андрей Борисов – весь на контрастах. Лучше октября ему мне не предложить, потому что якутская осень здесь встречается с полярной зимой. И Бык зимы мне здесь видится, как обновитель природы. Холод бодрит, рождает новые замыслы. Как это похоже на воплощенные фантазии Андрея Саввича!..
Мой друг Николай Лугинов… В ноябре он живет в своем особняке в Якутске и по ночам работает. Вернее, рано, с темнотой встает и корпит над своими романами. Один только огонек на втором этаже дома в округе и светится. После лета у писателя большой запас сил и впечатлений. Ноябрь – его трудовой месяц.
Что мне предложить Наталье Харлампьевой? Предложу самый благодатный, красивый, спелый месяц июль. Когда всё в короткое якутское лето цветет, благоухает, когда прогреваются мелководные заливы, радуются жаркому солнцу люди и птицы.
А где затерялся вечно озабоченный Сэмэн Тумат? Растворился в февральской пурге, которая неожиданно налетает и столь же быстро заканчивается. Он прирожденный охотник, перебивший немало зверья в Чурапче, так что, надеюсь, и на этот раз не заблудится, найдет дорогу к своему дому. Поздравляю Сэмэна со снежным февралем!..
Спелый август… Поспевают дары лесов и полей. Значит, будет у якутов свой хлеб. Будут тогда и песни. Такое двуединство народного бытия всегда было желанной целью профессора Георгия Прокопьевича Башарина. Посвящаю его памяти август.
Остался март. В этот месяц я познакомился с Саввой Тарасовым. Тот солнечный, далекий март… Синэ, Матта, Бердигястях… Я еще вспомню в книге это прекрасное путешествие. Спасибо за тридцатилетнюю дружбу, дорогой Савва Иванович!
Пройден по небу, по Верхнему миру, круг якутским солнцем. Совершен круг народного танца. Погостили мы в круге летнего жилища урасы, отхлебнув кумыса из круглого чорона.
Прожит еще один срок нашей жизни, в котором все мы вместе, все рядом, ушедшие от нас, и живые.
Ночной разговор c профессором Башариным
Мне надоело слушать одни и те же разговоры о «якутском национализме». Почему-то они ведутся только в Якутске. В улусах об этом не говорят, в селах даже не знают, что это такое.
Национализм стал идеей фикс якутской интеллигенции, вернее, он ей всё время приписывается и подбрасывается. Слово «национализм» до сих пор бросает в дрожь многих якутских интеллигентов. Откуда это явление взялось?
Открываю книгу Софрона Данилова, читаю отрывок из его письма секретарю Якутского обкома КПСС А. А. Попову от 30 ноября 1989 года: «У коренных народов и народностей нашей республики – якутов, эвенов, эвенков, юкагиров и чукчей – начисто отсутствует чувство чванства и высокомерия по отношению к другим народам. Скорее всего – наоборот. Искренняя скромность до самоуничижения, беспредельное доверие до наивности, глубокое уважение к достоинству другого человека, неистребимая вера в его честность и добрые стремления – вот на чем зиждется их отношение к людям любой национальности. Эти чувства родились не вчера и не сегодня, а веками выработались в них, заброшенных неласковой судьбой на самую неприспособленную для нормальной жизни точку земного шара. Только любовь и уважение друг другу и вообще к человеку, какой бы национальности он ни был, взаимопомощь, взаимовыручка дали им возможность выжить в неимоверно трудных социальных и природных условиях. Меня всегда радует то, что, несмотря на различные, подчас и трагические, превратности судьбы, живы у наших народов эти благородные традиции».
Мысль Софрона Петровича ясна и понятна: мы не враги сами себе. Якутия, как республика, изначально строилась на межнациональной основе, она в какой-то степени – слепок России с ее многонациональным составом. И если якутские народы остро не конфликтовали друг с другом, если в Якутии все эти века и десятилетия сохранялся межнациональный мир, то нет и основы для досужих разговоров, которые, если и возникают, то являются отголосками бытовых ссор, не имеющих под собой никаких серьезных оснований.
Читаю книгу выдающегося знатока Якутии XIX века, политического ссыльного Вацлава Серошевского «Якуты» – академическое исследование об истории, верованиях, бытовой стороне жизни якутского народа. Да, пишет автор, были какие-то недоразумения между якутами и «тунгусами» (так автор называет малочисленные коренные народы), не могли поделить они с якутами лучшие земли, пастбища, луга. «Они страстны (Серошевский пишет о тунгусах) и хватаются за нож в тех случаях, когда якут ограничивается руганью». Тунгусы дрались и с русскими.
Нет в истории других фактов национальной или этнической ксенофобии в Якутии. Конфликты случались, но на другой, материальной, основе.
Когда русские поселились в Якутии, то тут же постарались подвести местное население под царскую длань. А это – подати, ясак, подарки, поборы… Кому это понравится?! Зато потом якуты стали верными проводниками имперской политики России на Дальнем Востоке. Добровольно приняли православие, до сих пор оставаясь единственным тюркским народов, верующим в Христа.
Примеров дружелюбия, сотрудничества, родства якутов с русскими неизмеримо больше, чем каких-либо враждебных проявлений. Укоренение русских в Ленском крае спасло якутский этнос от самоистребления: десятилетиями здесь длилась феодальная война, один род шел на другой, ручьями и реками лилась безвинная кровь.
Все эти факты известны историкам, на эту тему написаны сотни, тысячи книг и статей.
Начало XIX века принесло в социально-общественные отношения в России заметное обострение. Дело шло к революционным изменениям в стране, и этот процесс был объективен. Свою роль здесь играл и национализм, как больших, так и малых народов. Якутия здесь не стала исключением.
Но сегодня мы должны к этому понятию относиться спокойнее, благоразумнее. Национализм становится в силу экономических и социальных реалий, складывающихся в мире, культурной реакцией на вызовы времени. Культурный национализм не перманентное зло, а прогрессивное явление в борьбе с глобальным космополитизмом.
Мне захотелось услышать мнение профессионала, человека, который занимается проблемой национализма с научной точки зрения. Ведь, для дальнейших наших рассуждений надо очистить понятийное поле и перезагрузить устаревшую методологическую базу.
Мой друг, известный историк, культуролог, главный редактор журнала «Москва» Сергей Сергеев передал мне небольшой текст, где он вкратце рассматривает генезис национализма на русской почве, вплоть до 1917 года. Прочитаем его внимательно.
«Слово „нация“ появляется в русском языке уже в начале XVIII в., его использует Феофан Прокопович, но широкого распространения оно не получило до середины XIX в. Хотя, и это очень характерный штрих, Кутузов, отвергая предложенный Наполеоном мир, пишет ему в ответе: „такова воля нашего народа“, так переведено у Толстого, но в оригинальном французском тексте стоит не „peuple“, а „nation“ – нация (важно, что Кутузов ссылается на волю нации, а не на волю государя, это очевидный националистический, а не имперско-династический дискурс). Идеологически национализм начинает формироваться (при том, что само слово „национализм“ еще не использовалось) в начале XIX в. в кругах так называемой „русской партии“ (А. С. Шишков, Ф. В. Ростопчин и др.). А. Л. Зорин полагает, что именно в поэзии литераторов-„шишковистов“ периода войн с Наполеоном происходит „открытие“ нации как единого народа. Если у Озерова и Хераскова борьба против захватчиков описываетсякак деятельность князей, то, скажем, в поэме С. Ширинского-Шихматова „Пожарский, Минин, Гермоген, или спасенная Россия“ (1807) это уже общенародное дело – „конечно внутри …народа сохраняются сословные перегородки, но общий духовный порыв сплачивает его воедино“ (вообще характерно массовое обращение к теме Второго ополчении в это время, проект памятника Мартоса датируется также 1807 г.).
Во время войны 1812 г. „русская партия“ (которой император вовсе не благоволил) занимает ключевые посты: Шишков – государственный секретарь, автор императорских манифестов, Ростопчин – московский генерал-губернатор, Кутузов также считался креатурой „русской партии“. Однако, как только война переносится в Европу, Александр от „русской партии“ резко дистанцируется, главным идеологом этого периода становится Филарет (Дроздов) в текстах которого провозглашается доктрина христианского универсализма, столь любезная сердцу императора. Но семена были брошены, и с той поры националистический дискурс становится все более присущ дворянской элите.
Вот, скажем, приписываемая А. С. Грибоедову (кстати, тоже „шишковисту“) „Загородная прогулка“ (1826). Лирический герой слушает русские песни в исполнении крестьян и крестьянок и предается грустным размышлениям: „Каким черным волшебством сделались мы чужие между своими! Финны и тунгусы скорее приемлются в наше собратство, становятся выше нас, делаются нам образцами, а народ единокровный, наш народ разрознен с нами, и навеки! Если бы каким-нибудь случаем сюда занесен был иностранец, который бы не знал русской истории за целое столетие, он, конечно бы, заключил из резкой противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен, которые не успели еще перемешаться обычаями и нравами“[2].