– Я подкроватный монстр! Смерть тем детям, кто не спит в столь поздний час! Ууууууу!
Густав завизжал и выскочил из комнаты. Фред, слушая удаляющийся топот, опасался, что дал лишка. Но не успел он вылезти из-под кровати, как топот вернулся, и тут же руку Фреда пронзила ужасная боль.
– Получай, подкловатный монстл!
– Аааааааа! – Фред кричал, сжимая другой рукой кровоточащую руку: двух пальцев – как не бывало, а третий болтался на остатках сухожилия и почти перерубленной кости.
«Шрррх» – проскользнуло по полу лезвие топора.
Фред закатился в самый дальний угол подкроватья, воя от боли и пытаясь сорвать с себя футболку. Кровь из раненой руки текла ручьём, и с этим надо было что-то делать.
– Ну что, монстл? Больно? – ехидно поинтересовался мелкий гад. – Папин топол очень остлый! Выходи, и я раскломсаю тебя на кусочки!
Фред даже слова вымолвить не мог, только жалобно скулил. Внезапно на него дохнуло холодом, стало так жутко, что сердце чуть не остановилось, а позвоночник будто льдом наполнился. Даже рука на пару мгновений болеть перестала. Под кроватью был кто-ещё. Уставился на Фреда красными угольками глаз.
– Кто здесь? – прошептал тот.
– Кто надо. Зачем разозлил Густава? Он мне итак проходу не даёт. Думал, хоть передохну, пока вы играете. Но не тут-то было.
– Он маньяк, – прошипел Фред. – Боль в руке вновь вернулась адским огнём. Кто бы ни сидел под кроватью, бояться надо было не его, а Густава с топором.
– Знаю, – ответило нечто, – он загонял меня настолько, что я даже полом поскрипеть не могу. А ведь ещё год назад мог мебелью швыряться.
– Ты приведение?
– Ну, типа того. Можешь считать меня настоящим подкроватным монстром. Давай так, парень, я попробую отвлечь Густава, а ты вылазь и беги отсюда куда подальше.
– У меня рука… я скоро всю кровь потеряю…
– Забеги в ванную. Там есть аптечка. Но только шустрее. Этот сучонок быстрый, как ракета.
– Так может, он узнает меня, когда вылезу.
– Может, и узнает, но помни – ты для него теперь жертва.
– Зачем я вообще связался с этой работой?!
– Зачем ты вообще зашёл в этот дом? Ладно, будь мужиком. Дуй отсюда!
Пока Фред думал, как я связь между «будь мужиком» и позорным бегством, хлопнула оконная рама, раздался утробный смех.
– Не боюсь тебя, подкловатный монстл! – орал Густав. Его топор застрял в стене, и мелкий изо всех сил пытался вытянуть его. В этот момент Фред и выскочил в коридор.
Шипя от боли, он проскользнул в сторону ванной комнаты, захлопнул за собой дверь, запер её на задвижку. Сел на край ванны, тяжело дыша. Слёзы потекли у него из глаз, как только Фред лучше разглядел свою искалеченную руку. Когда искал аптечку, заливая кровью пол, по двери ударили.
– Я знаю, ты там, подкловатный монстл!
Наскоро забинтовывая руку, Фред смотрел на то, как лезвие топора пробивает дверь.
«Хрясь!»
– Густав, перестань, – взмолился Фред. – Это я, нянька. Давай лучше поиграем во что-нибудь другое! Я не монстр!
«Хрусь!»
Дыра в двери всё расширялась, и Фреду ничего не осталось, кроме как открыть небольшое окно ванной комнаты. От тщетных попыток подтянуться руку вновь пронзило острой болью.
Внезапно шум за дверью затих.
– Ты что это, Густав?! – послышался новый голос. Вроде бы женский, но какой-то грубый и хриплый. – Развалил тут полдома, как я погляжу. А где этот чёртов нянька? Он что за тобой вообще не смотрит? Ух и негодник! Я ещё во дворе почуяла запах Мери Джейн1 и пива.
Фред глазам своим не верил. Огромная, вовсе не женская рука, пальцы которой были увенчаны острыми когтищами, проникла через дыру в двери и начала слепо шарить в поисках задвижки.
– Выходи, нянька. Знаю, ты там, нарколыга проклятый!
Фред не стал дожидаться, пока матушка Густава проникнет в ванную. Из последних сил он подтянулся и, не смотря на жуткую боль и кровь, сочащуюся из повязки, втиснулся в окно. Холодный воздух свободы обдал его лицо, даря надежду. И даже не посмотрев вниз, Фред прыгнул.
* * *
– Задолбали торчки чёртовы, – худой полицейский с презрением глядел на пронзённого пикой металлического забора паренька. – Лезут в этот дом, как мухи на говно. За год уже третий труп.
– Пойду, жильцов опрошу – сказал толстый полицейский.
– Ну, сходи.
– Через пятнадцать минут толстый вернулся, держа в руках мятую бумажку.
– Что это? – спросил худой.
– Да так, заявление. Подкроватный там живёт. Жалуется, что семейка его в конец загнобила. Да ещё якобы научились вызывать нянек для своего малого изверга из обычного мира. Может, раскрутим это дельце?
– Да оно тебе надо? – худой скривился, доставая из пачки сигарету. – Торчки из того мира накурятся и видят то, чего им не положено, а мы тут расследования проводи. Заявление рассмотрим, семейством штрафанём за то, что подкроватного мучают. И вся недолга.
– Ладно, твоя правда.
Спустя минуту, оба полицейских медленно плыли по воздуху на фоне луны, удаляясь от проклятого дома.
Фред осторожно вылез из тела, оттряхнул с себя несуществующий мусор и пошёл в сторону дома. На свой труп он старался не глядеть. Смысла не было, только расстроится. Он знал, зачем залезет в дом. Единственное существо, которое готово общаться с ним в этой жуткой новой жизни, ждало его там. Фред очень хотел поговорить с подкроватным монстром. Главное, проскочить мимо Густава и его матушки.
2020
Неживой вундеркинд
Фёдор Береснев
– А эту картину Петенька нарисовал ещё в детском саду, – вдохновенно вещала худая женщина с огромными кругами под глазами. – Правда, здорово?
Марк обречённо кивнул.
– Он там вообще много чем занимался. И лепкой, и плетением, и даже резьбой по дереву. Хотите панно «Зимний лес» покажу? Олень на нём прямо как живой.
– Это всё очень интересно, но мне надо идти. Другие дети ждут. – Марк постарался скрыть нарастающее раздражение.
– А это точно нужно?
– Я же вам объяснял, – в десятый раз повторил он. – Мы делаем альбом выпускника начальной школы. И пусть обучение ведётся удалённо, и дети вживую друг друга никогда не видели, им будет приятно иметь фотографии своих одноклассников.
– Ладно, сейчас приведу. Но учтите, он немного замкнутый. Может даже показаться, что он надменен, но это только видимость. На самом деле он добрый, чуткий и ранимый мальчик.
– Да ведите уже. Мне с ним не беседы вести, а просто пару снимков сделать. Пять минут, и он сможет идти своё макраме выжигать.
Женщина поправила заношенный халат и скрылась за облезлой дверью. Вернулась буквально через несколько секунд и с гордостью поставила на стол трёхлитровую банку, заполненную прозрачной, мутноватой жидкостью. Даже в полутьме, царящей на захламлённой кухне, было видно, что в ней вольготно плавает человеческий эмбрион.
– Это…
– Петенька, поздоровайся с дядей. Он пришёл снять тебя для выпускного альбома.
– А вам не кажется, что он немного… того… – не мог найти слов ошарашенный Марк.
– Сыночек пака немного отстаёт от сверстников в физическом развитии, но это не беда. Понимаете, я родила его ещё и половины срока не отходив, – понизив голос, доверительно сообщила женщина. – Все говорили «брось, не выживет», а я упёрлась и выходила его. Зато сейчас он один из лучших в классе, на золотую медаль идёт.
На её измождённом лице появилась гордая улыбка.
Ну, раз на золотую… – протянул Марк, пытаясь сообразить, не стал ли он жертвой розыгрыша. – Тогда, наверное, надо его принарядить. Что это он, гордость школы, и в домашнем на фото будет?
– И точно, – спохватилась собеседница и снова убежала в соседнюю комнату.
На этот раз её не было гораздо дольше.
Вернулась она с маленьким чёрным пиджачком, белоснежной манишкой и крохотным галстуком-бабочкой. Принесённая одежда как влитая села на банку с вундеркиндом.
– Красавец, хоть прямо сейчас жени, – сострил Марк, расчехляя фотоаппарат.
– Скажете тоже, – смутилась женщина, не заметив сарказма. – Ему ещё и десяти нет.
– Дети растут быстро. Не заметите, как школу закончит и ускачет из родимого дома куда глаза глядят.
– Ой, ваши слова да богу в уши. – Хозяйка сложила руки на груди и с любовью посмотрела на одетую в праздничный костюм банку.
Похоже, она была совершенно серьёзна.
* * *
– И что с того? – непонимающе уставился на Марка директор школы.
– Как что? Он же не живой!
– У нас передовая и прогрессивная школа. Здесь нет ограничений ни по гендеру, ни по вероисповеданию, ни по какому-либо другому дискриминирующему признаку. Право на образование имеют все. И живые и… альтернативно существующие.
Марк задохнулся от недостатка слов. Он уже битый час пытался показать этому крупному, лысоватому мужчине всю абсурдность ситуации, но тот упорно не видел в происходящем ничего необычного.
– Но как, как он может учиться?
– А я почём знаю? – пожал плечами директор. – В этом пусть некропсихологи и нейропатологи разбираются. Я человек маленький, моё дело организовать обучение и проверку знаний.
– Проверку? Откуда у плавающего в спирте зародыша вообще могут быть знания?
– Позвольте, здоровая доля алкоголя в крови ещё никому не мешала. У нас в институте, помню, добрая половина студентов практически никогда не просыхала. Некоторые умудрялись и экзамены в бессознательном состоянии сдавать. И что? Отличные специалисты вышли!
– Я не об этом. Он же не видит, не слышит и не чувствует ничего.
– И что же теперь? Выгнать глухих из школ? – наклонившись вперёд, вкрадчиво спросил директор. – Запретить слепым читать? Перестать прислушиваться к мнению немых?
– Но он же всё это вместе, а ещё…
– Молодой человек вы оголтелый ксенофоб и шовинист. – Директор был предельно серьёзен. – Я сожалею, что пригласил вас для выполнения такой щепетильной работы.
Марк поник, понимая, что эту стену ему не прошибить.
* * *
– Потрясающий сюжет, – восторженно орал в трубку известный журналист. – Прямо в обычной банке для огурцов?
– Да, трёхлитровой.
– В убитой квартире?
– Потолок чёрный, и обои клочьями висят. А уж тараканов…
– И круглый отличник?
– Гордость школы.
– Дружище, это достойно как минимум второй полосы. Можно я на тебя сошлюсь?
– Конечно, – великодушно разрешил Марк. Он сделал всё, что мог для торжества разума и не стеснялся этого.
– Готовься стать знаменитым, – хохотнул служитель пера. – Такие истории сейчас в тренде.
* * *
«…Воспитанный матерью-одиночкой в невыносимо трудных условиях, лишённый живого общения со сверстниками, запертый в хрупком стеклянном сосуде, будто сказочный джин, малыш не склонился под гнётом обстоятельств, – прочитал Марк в субботнем выпуске „Эха времени“. – Он как губка впитывал знания буквально из окружающей среды. Стиснув слабо выраженные кулачки, упрямо плыл против течения и, несмотря на злопыхательство таких заскорузлых ксенофобов, как упомянутый выше фотограф Климкин, уже многого добился в жизни. И ещё большего добьётся. Потому что в толерантном и дружелюбном обществе даже альтернативно существующим детям открыты все дороги…»
Буквы прыгали перед глазами. Смысл слов ускользал.
Пропищал телефон, извещая о получении целой пачки писем. Союз фотографов исключил Марка из своих рядов, невеста предложила пожить раздельно, а десятки совершенно незнакомых людей склоняли его на разные лады, щедро приправляя своё мнение о нем обсценной лексикой.
Марк нервно хихикнул и огляделся, всё ещё надеясь, что это чей-то неумный и необычайно затянувшийся розыгрыш. Но в комнате было пусто. Пропала даже муха, назойливо жужжавшая под потолком утром. Он остался абсолютно один.
Забавы старшего поколения
Павел Пименов
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях, встретишься со мною.
Юрий Визбор «Милая моя»
В пять утра, когда солнце лишь намекает о своём существовании, Ираклий Илларионович, которого правнуки именовали Дедом, шагал по дорожке заказника «Северные сосны». Шагал не спеша, уверенно, крепко сжимая ручку трёхколёсной тележки. Старенькая тележка поскрипывала, содержимое иногда позвякивало, но Дед не обращал внимания. Всё сложено основательно, ничто не разобьётся. Ни термос с чаем, ни тридэ-проектор, ни автолопата, ни баллон с усыпляющим газом. Разве что у топорика от тряски может слететь лезвие. Ну да не беда, насадить обратно лезвие Дед сможет. Хватит сил ещё.
Тропа вильнула, и справа сквозь кусты проглянула женская задница. Дед одобрительно крякнул. Хороша! Ткань беговых штанов натянулась, обрисовывая контуры трусиков; в промежности из-за наложения тени чудилась влажность. Девушка то прогибалась ниже, маня этой затемнённой частью, то приподнималась, показывая выше штанов полоску спины с нежной перламутровой кожей. Дед полюбовался немного и зашагал дальше.
Когда-то заказник был всесоюзно знаменит. Сюда приезжали натуралисты со всех уголков страны, изучали флору и фауну, фотографировали, писали статьи. Затем лес окружили дома, по периметру выстроились сауны, через чащобу проложили «обзорную тропу». Ещё позже, когда первые махинаторы уехали в мальдивы-куршавели, сауны преобразились в кафе-шашлычные, новые ряды домов, выше прежних, придвинулись к лесу, а «обзорная тропа» стала обычной дорожкой для прогулок мам с колясками и подвыпившей детворы. Остатки заказника переименовали в городской парк.
Новый вид ожидал Деда слева. Светловолосый мальчик лет десяти, голый по пояс, склонился над травой. Что-то увидел там любопытное. Изредка плечи мальчика подёргивались, как бы от холода, призывая прохожего подойти и накинуть свой тёплый свитер на эти беззащитные плечи. Или куртку. А потом обнять, прижать к себе, взять за руку, погладить. Неплохо, мысленно прокомментировал Дед. И… зашагал дальше.
Не так давно вторая волна махинаторов тоже обзавелась дачами, в швейцарии-флориде, так что стоило ожидать нового сокращения парка до размеров… ну… лесополосы. Тогда придётся искать другое место.
Тропа изгибалась постоянно. Всё новые виды, полускрытые кустами, являлись взору старика. Пустой шалашик, перед которым разложены бутылка водки, стакан и банка консервов. Девочка-пятилетка в платьице, не прикрывающим попу. Какая-то мрачная фигура в рясе. И много-много других.
Ираклий Илларионович не осуждал махинаторов. Все бегут на Запад. И внуки его, прихватив детей, отправились в страны стабильной экономики и твёрдого правопорядка. Обрастали там новыми генеалогическими ветками-листьями. А он остался. Врос в Россию как старый, но ещё крепкий пенёк.
Не привык Дед сидеть без дела. Да и душа за Родину нет-нет, а и побаливала. Хотелось как-то помочь отчизне. Но как? Посадишь дерево – вырвут. Вскопаешь грядку – затопчут. Уберёшь мусор – накидают новый. Единомышленники в интернете убедили: нужно работать с людьми. А тут и подарок по случаю столетия привезли из мэрии – тридэ-проектор, воплощающий мысли-фантазии. И пошёл Дед, по примеру своих товарищей, в лес. Сажать, вскапывать, убирать.
Новая картина заставила Деда остановиться. Двое у потушенного костра, рядом готовые шашлыки и сигареты. «Халтурная работа, – мысленно заворчал Дед. – Никакого внимания к деталям. Разве бывают сигареты без выпивки, а шашлыки без помидоров-огурцов? И почему двое? На такую приманку не только взяточник-инспектор клюнет, но и обычный бомж. Посадили бы рядом девушек, тогда и инспектору спокойнее, и бомжа компания отпугнёт». Хотел Дед написать возмущённый пост на форум, да время поджимало. Ему до своего участка ещё топать и топать.
Много, много всякой дряни осталось в России. Наркоманы, алкоголики, педофилы, маньяки всех мастей, националисты, религиозные фанатики, воинствующие атеисты, проститутки, сутенёры, воры, мошенники, дефилирующие геи и отпетые антигеи, любители утопить, сжечь, разрубить на куски, мучители животных, мазохисты, зоофилы и сотня других разновидностей. И с каждым надо работать. Надо убеждать, когда словами, а когда и ремнём, чтобы урок задолго запомнился.