– А в привидениях вы разбираетесь? – спросил меня мальчик.
– Э-э-э…
Детки смотрели на меня с такой восторженной надеждой, что я не посмела признаться в своей некомпетентности.
– Конечно, Елена прекрасно разбирается в привидениях! – заверила новых приятелей Ирка. – Да ее среди ночи разбуди, спроси, чем отличается обыкновенный неупокоенный дух от злобного полтергейста, и она запросто выдаст четкую сравнительную характеристику!
Я незаметно пнула врунишку в бедро и поспешила добавить:
– Но все мои знания исключительно теоретические. Ну что, собираемся и идем домой? Я лапшу с курицей разогрела.
– Рапша, рапша!
– Кулица, кулица!
Строители подчерноморского туннеля восторженно загомонили, бросая работу.
Я собрала в мешок лопатки с ведерками, Ирка свернула пенки, упаковала полотенца и прочий скарб, впрягла каждого из пацанов, как в хомут, в персональный надувной круг, и мы всем обозом выдвинулись домой.
Вася, Катя и Нюра тоже ушли.
Очевидно, детишки и вправду оказались фанатами фэнтези – одолженную у Ирки книжку они листали на ходу.
– А говорят, что нынешняя молодежь читать не любит! Еще как любит! – порадовалась моя подружка.
Правильную молодежь мы увидели еще раз на фруктово-овощном рынке на подходе к дому. Презрев развалы спелых персиков, арбузов и дынь, дети покупали большую связку чеснока.
– Интересно, а у них дома на обед что будет? – мимоходом заинтересовалась Ирка.
Но ее собственные мелкие, услышав волшебное слово «обед», так ускорились, что нам тоже пришлось сменить размеренную поступь на деловитую рысцу.
Обедали мы с Максимовыми порознь, потому что традиционно не совпадали по температурным режимам.
Ирка и ее отпрыски отличаются морозоустойчивостью, а я, напротив, жаропрочностью. Особой потребности в кондиционере я не испытываю даже при сорокаградусной жаре, тогда как Ирка начинает страдальчески пыхтеть и пугающе задыхаться, едва столбик термометра подползает к отметке «+30». Поэтому она с утра до вечера врубает на полную мощность кондиционер, а окно открывает лишь под утро, когда на улице становится прохладнее.
Я только заглянула к соседям – и почувствовала, что коченею и покрываюсь инеем.
Зимняя сказка летом меня не прельщала, я не сторонник экспериментов с климатом, они вредны для физического и душевного здоровья: сначала тебе вынь да положь прохладу в августе, потом подавай подснежники в декабре – так и сходят люди с ума, зачем мне это надо?
Кроме того, кто где обедает, тот там и посуду моет, и одинокий перекус был мне на руку еще и в этом смысле.
А еще я надеялась на час-другой тишины, но это мое ожидание не оправдалось.
Максимовы меня не беспокоили, зато пришли в гости дети, с которыми мы познакомились на пляже.
Против ожиданий чесноком они вовсе не пахли. Вид у них, аккуратно причесанных и чисто умытых, был самый торжественный, глаза сияли верноподданическим восторгом, возглавляющий делегацию пацан держал в руках мою книжку – как таких прогонишь?
– Прошу.
Я с корнем вырвала из сердца мечту о послеобеденном сне и распахнула дверь для передовой молодежи.
– А мы к вам за автографом! – сообщил Васька и протянул мне пестрый томик моей собственной новой книжки.
– И где успели купить? – приятно удивилась я, чего скрывать, весьма польщенная.
– В ларьке «Роспечати» у бассейна последнюю взяли, – ответила одна из девчонок.
– Кому подписывать? – Я взяла приготовленную предусмотрительными гостями ручку. – Чего желать?
– Всем, – решил пацан. – И всего. Знаете, наши родители часто говорят о нас, что мы звезд с неба не хватаем, так вы пожелайте нам, пожалуйста, схватить звезду!
– Оригинально.
– И еще нарисуйте ее! – попросила Нюрка.
– Кого?
– Ну, звезду!
– Вы же умеете звезды рисовать? – включилась в беседу Катька. – Вы должны это уметь, ведь в Советском Союзе все дети постоянно рисовали пятиконечные звезды!
– И писали на заборах только «Миру – мир», – пробормотала я, вспомнив уже далекое прошлое.
В искусстве рисования коммунистических символов я давненько не упражнялась, но для юных поклонников своего писательского таланта расстаралась, и звезда у меня получилась красивая, большая – хоть на Спасскую башню ее вешай, предварительно раскрасив. Я бы и раскрасила, мне не жалко, но фломастеров дети не принесли, а своих у меня не было.
Мы еще немного поговорили о судьбах современной литературы и роли фэнтези в технологическом обществе, а потом я вручила младым фанатам по персику, и они удалились.
Меня вновь посетила соблазнительная мысль о тихом часе, но ее повторно спугнул стук в дверь.
Я открыла.
На пороге, зевая и жмурясь, покачивалась Ирка.
– Ты чего хотела? – спросила она без предисловия и ввалилась ко мне без приглашения.
– Спать, – сказала я честно и не без зависти, поскольку видела, что подружка чуток подрыхнуть определенно успела. – И не только хотела, но и по-прежнему хочу!
– А чего тогда бродила и скреблась?
Я подняла брови и поморгала.
– Это не ты? – правильно поняла мой скромный миманс подружка. – А кто тогда? Представь, мы спим, и вдруг я слышу зловещий тихий звяк металла о металл…
– Ты обчиталась фэнтези, и тебе приснился бой на мечах? – ехидно предположила я.
– На ключах! Что, я звон благородной гномьей стали от банального скрежета латунного ключа в замке не отличу? – Ирка нервно пробежалась по комнате и, оказавшись у холодильника, машинально открыла дверцу. – О, персики! Мытые? Я шьем-м-м-м-м?
Риторический вопрос, не получив ответа, превратился в сладострастное чавканье.
– Кто-то двери перепутал, наверное, – предположила я. – Они же тут все одинаковые и почему-то без номеров. Кто-то вышел из лифта не на том этаже, на автопилоте проследовал привычным маршрутом и в результате оказался у двери квартиры этажом или двумя ниже или выше нужной. Хорошо, что замки в дверях разные.
– Хорошо, если ты права, а я вот вижу и другой вариант. – Ирка порывисто запулила косточку от персика в открытое окно. – Нашу квартиру все лето раньше сдавали посуточно, кто-то из предыдущих жильцов мог с преступными целями сохранить или даже специально сделать дубликат ключа, чтобы потом потихоньку обворовывать добрых людей. Ты же знаешь, что такое этот Адлер – натуральный рассадник пороков, криминогенная обстановка здесь накаленная, как камни на пляже!
– Но ты же засунула в ручку двери швабру? – спросила я, не спеша волноваться.
Есть у моей подружки такая милая привычка – в чужих жилищах возводить у двери заградительные сооружения.
Не знаю, чего она уж так боится. В рукопашной схватке наша некрасовско-рубенсовская красавица даже спросонья с легкостью завалит трех богатырей оптом.
– Швабру – нет, но я подперла ручку стулом, – горделиво ответила Ирка. – Однако теперь я буду беспокоиться, что кто-то может проникнуть в квартиру в наше отсутствие. – Она немного подумала: – На самом деле кто-то мог решить, что нас как раз нет дома, потому что в квартире было тихо, мы спали.
Я тоже подумала и предложила решение:
– Значит, надо сделать так, чтобы даже в ваше отсутствие в квартире было громко.
– Может, радио включенное оставлять?
– Нет, радио – это неправдоподобно. Я дам свой диктофон, положим его вечером во время семейного ужина на стол, запишем полчаса-час этого традиционного бедлама, закольцуем запись и будем, уходя из дома, включать на вопроизведение, – решила я.
– Какие у тебя всегда высокотехнологичные решения! – искренне восхитилась подружка. – А ведь технарь у нас я, ты гуманитарий.
– А гуманитарии появились раньше, чем технари, – хмыкнула я. – Помнишь, как в Библии сказано? В начале было – что?
– Э-э-э… Не знаю… ТЗ?
– Безе! В начале было слово! И слово это было…
– Мама! – обрадованно подсказала Ирка.
Я посмотрела на нее с укоризной.
– А что? Всем известно, что мама – это первое слово каждого человека, – немного обиженно напомнила подружка.
– Мама! – эхом донеслось из коридора.
Дверная ручка задергалась, дверь скрипнула и поехала, пропуская пару одинаковых человечков.
– Вот, видишь? Явилось доказательство моей правоты! Даже два доказательства! – обрадовалась Ирка. – В начале было слово «мама».
– А потом? – поинтересовалась я, предусмотрительно отступая на заранее подготовленные позиции подальше от холодильника.
– Пордник!
– Полдник! – требовательно вскричали короеды, штурмуя вместилище вкусной и вредной еды.
– Сыл!
– Корбаса!
– Огулец!
– Мороко!
– Ирка, ты хоть следи, что они там едят, огурцы с молоком – это слишком многообещающее сочетание! – заволновалась я, сидя в кресле с поджатыми ногами.
На ближних подступах к еде Максимовым лучше под ноги не попадаться. Затопчут, как коврик.
– Так, и что дальше делать будем? – минут через десять бодро поинтересовалась Ирка, давая понять, что полдник закончен.
– Ну, если больше ничего не осталось…
Я к месту процитировала мультяшного Кролика, которого так же, как меня, беспощадно объедали лучшие друзья.
– Гурять!
– Голка!
Я подняла брови.
– Голодок!
– В смысле?! Ты еще не наелся?! – неприятно изумилась я.
– Голод тут ни при чем, мальчики ходят на прогулку в детский городок с горками, – хихикнула подружка. – Идем?
– Идите, – согласилась я.
– А ты?
– А я поработаю.
– Над рукописью?
Ирка завистливо вздохнула, мечтательно помолчала, потом очнулась и замахала руками, выгоняя из моего жилища своих детей:
– Уходим, уходим, нас ждут качели и горки!
Дети с радостным визгом вынеслись вон.
– Кстати, о детских играх. Мальчики медведика не хватились? – спросила я в четверть голоса.
– Нет. – Ирка пожала плечами. – Должна признаться, что я этим приятно удивлена.
Я кивнула с пониманием.
Прошлой ночью, возвращаясь из Абхазии, от границы с которой до нашего дома всего-то пять километров, мы заехали в магазин дьюти фри между двух пропускных пунктов. Грешно было бы упустить случай недорого прикупить французского коньяка и швейцарского шоколада.
Чтобы избежать безобразного погрома в стройных конфетных рядах, Манюню и Масяню мы оставили клевать носами на заднем диване авто, под сенью лимонных и апельсиновых деревьев, целой рощицей загруженных в багажник. Однако детки сами перебрались из машины на газон, усеянный мусором, который оставили туристы, коротавшие время в очереди на досмотр. На поруганной лужайке предприимчивые малыши разжились помятым пакетом недоеденных чипсов (его Ирка сразу же отняла и выбросила в мусорку) и потасканным медведиком (в него ребенки вцепились мертвой хваткой в четыре руки и сразу выбросить не дали).
Медведь был неказистый, безжалостно битый тяжкой жизнью в чьей-то детской, чумазый и сильно септический, так что по прибытии домой заботливая мамаша Максимова тайно сплавила его в мусорное ведро сразу же, как только Масяня и Манюня засопели в своих кроватях.
– Если утром вспомнят и будут скандалить, куплю им точно такого же, – решила подружка. – В местных магазинах этих белых медведей полным-полно.
Случайно подобранный и не случайно выброшенный мишка происходил из семьи талисманов Олимпиады-2014. А трудолюбивые жители Поднебесной произвели такое количество олимпийской сувенирной продукции, что можно было не сомневаться: сочинским лоточникам ее хватит лет на двадцать.
– В магазинах не совсем такие, они там полностью набиты ватином. А у того мишки, которого ты выбросила, только морда на поролоне была, а само тело мягкое, с каким-то сыпучим наполнителем, – напомнила я.
– Надо будет – куплю ватного, самолично его выпотрошу и набью рисом, – отмахнулась подружка.
– Рис тяжелее.
– Что?
– Я говорю – рис как наполнитель тяжелее, чем та неведомая фигня, которой был набит тот медведь, – объяснила я.
– Думаешь, пацаны заметят разницу? – Ирка хмыкнула. – Не, у них в организмах нет встроенных весов, как у некоторых.
Это был камешек в мой огород.
Позавчера, честно выполнив свой клининговый долг, я задумчиво сообщила подружке, что выброшенный мусорный пакет был подозрительно тяжеловат и при падении в люк спецтранспорта прогрохотал, будто щебнем набитый.
Нырять в недра мусороуборщика, чтобы запоздало проверить содержимое мешка, я, разумеется, не стала, но по возвращении домой на всякий случай сделала ревизию сыновьей коллекции минералов.
Все особо ценные камни с дырками типа «куриный бог» оказались на месте, и я предположила, что Иркины архаровцы могли втайне от маменьки что-нибудь грохнуть – вазу какую-нибудь, например, или супницу.
Подружка отнеслась к сигналу серьезно и добросовестно пересчитала вазы, тарелки, чашки и цветочные горшки, но недостачи не обнаружила и рассердилась на меня за то, что я возвела поклеп на ее ангелочков.
Ну или за то, что ей пришлось заниматься внеплановой инвентаризацией.
– Иди уже, а? – попросила я досадливо. – Я фэнтези сочиняю, а ты мне какие-то ужастики а-ля Франкенштейн рассказываешь! Надо же такое придумать – встроенные в организм весы!
– Ага, безмен вместо руки! Рыночная версия Капитана Крюка! – Подружка проказливо захихикала и наконец-то удалилась, оставив меня тет-а-тет с незримой музой.
До вечера я спокойно работала, ужин у Максимовых прошел без моего участия, и только после объявления отбоя в своем фамильном дурдоме подружка снова пришла ко мне.
– Вот. – Она положила передо мной исписанный тетрадный листочек и скромно отступила.
– Что это? – спросила я, не спеша переключать внимание с собственной рукописи на чужой манускрипт.
– Это для нашего нового произведения.
– Нашего?
Я обернулась и иронично посмотрела на нахалку поверх очков.
Обычно наши с ней общие произведения имеют вид лаконичных сценариев безумных авантюр, в авторстве которых не всегда хочется признаваться, потому что это может быть уголовно наказуемо.
– Ну, ты ведь обещала, что позволишь мне написать стихи для твоего (тут подружка тактично акцентировала правильное местоимение) нового романа в стиле фэнтези!
– А-а-а…
Я действительно обещала ей что-то такое.
Вообще-то я и за фэнтези взялась лишь для того, чтобы угодить подружке, обычно я пишу детективы.
Я поправила очки и прочитала с листа:
– Водица, водица, умой наши лица! И руки, и ноги, и две ягодицы!
Тут глаза мои сделались едва ли не больше, чем очки. Я обмахнулась бумажкой и очень кротко спросила:
– Ира, это что?
– Это рифмованный заговор, – охотно объяснила поэтесса. – Он усиливает эффективность применения живой воды.
– Здорово. – Я почувствовала, что и сама не прочь хлебнуть чего-нибудь живительного: Иркино творчество сразило меня наповал. – Уж зарифмовала, так зарифмовала!
– Судя по тону, тебе не нравится, – заволновалась подружка. – Давай критикуй, что не так?
– Это чей текст?
– Я же сказала – мой!
Ирка горделиво выпятила грудь.
– Меня не авторство интересует, я спрашиваю, кто это говорит?
– Э-э-э… Эльф!
– Местоимение во множественном числе.
– Тогда-а-а… Два эльфа!
– Они что, инвалиды? У двух нормальных эльфов на двоих было бы четыре ягодицы, а не две!
– Э-э-э… Это всего один эльф, но принадлежащий к королевскому дому! – нашлась подружка. – Точно, он эльфийский принц, а августейшие особы ведь говорят о себе в третьем лице: «Мы, Николиэль Второй»!
Она не удержалась и показала мне язык – вывернулась, хитрюга.
– А что за беда у его высочества Николиэля с физиономией? – не успокоилась я. – Судя по тексту, у него их две? Не лицо, а лица? Так бывает? Скажи мне, как знаток и ценитель фэнтези, я-то мало в жизни видела эльфов как нормальных, так и не очень.
– Ну, даже не знаю… Но ведь был же двуликий Янус? – удачно вспомнила Ирка.
– Он был совсем в другой мифологии!
– Придира!
Подружка почесала в затылке карандашом, подумала, потом потянулась и энергично почеркала бумажку:
– Вот, теперь у тебя не должно быть претензий.