– Не бурчи, девочка. Есть еще кое-что. Герд узнал, что выборы состоятся через неделю, седьмого октября. Так что не вздумай соваться в город.
Киану присел совсем рядом, будто мамочка перед сном давала напутствия ребенку и желала спокойной ночи. Он принялся поправлять не одеяло.
– Ты же знаешь, Киану: что-то вот-вот случится.
– Сета осадят, и все закончится.
Меня раздражали его движения, и я схватила его руку, чтобы унять их. Ладонь оказалась удивительно теплой. Него были длинные, музыкальные пальцы и, если бы не тяжелые времена и иные обстоятельства его жизни, его учили бы не лазать по горам и метать камни с ножами, но нотной грамоте.
– Совсем околела,– улыбнулся он.
– Киану, – я задумалась, – помоги мне завтра. Я не смогу тут сидеть, зная, что Сет, отец Вита и остальные бастуют. Я хочу знать, что именно там происходит.
– И думать забудь, – он выставил вперед указательный палец и нагнулся к моему лицу. – Тебя запросто схватят и утащат к комитетникам. Вот там тебе уже ничто не поможет.
Резко села на постели, разозлившись.
– С каких это пор ты печешься о моей безопасности?! Ты смеялся, когда я падала, и отворачивался, когда я нуждалась в поддержке! Не вздумай отрицать! – теперь я выставила вперед указательный палец.
Киану насел на меня, огородив двумя руками, так что я могла только дышать – и всюду видеть его божественно красивое лицо.
– Подумай своей неуемной рыжей головой: там опасно. Мы зашлем туда Натаниэля – у него-то побольше в этом опыта – ну или еще кого, кроме него; но ты туда не пойдешь, поняла? Если надо, я сам привяжу тебя к этой кровати. И не надо на меня смотреть такими злыми глазами.
Я жутко злилась на себя за то, что рассказала ему о намерении. Он напугал меня своими предостережениями; и ведь знал, гаденыш, что манипуляция страхом – самое действенное оружие против меня. Не будь его опасений, я бы без зазрения совести отправилась на поле боя, но добилась бы того, чего хотела. Но если уж бесстрашный Киану заговорил об опасности – стоило вдвойне прислушаться. Он умел находить рычаги действия и бездействия, – совсем, как Герд.
– Не дуйся. Ложись спать, – он снова принялся поправлять мне одеяло.
Я съехала вниз и отвернулась от него в сторону окна. Киану накрыл меня одеялом, положил руку на плечо и нежно поцеловал в щеку. От неожиданности чуть не завопила.
– Сладких снов, девочка, – хихикал он, точно малолетний дурачок, скрываясь за дверью.
– Иди к черту! – хотелось чем-нибудь запустить, но под руку ничего не попадалось.
Я даже не слышала, как он двигался по коридору, до того бесшумно он совершал все действа. Хитрый жук!
Впервые в жизни мы поговорили просто так, без глупых амбиций и никому ненужной грубости. Впервые он меня понял, и, казалось, искренне хотел помочь. Что это с нами творилось такое? Неужели повзрослели?
Оставалось не так уж много часов для отдыха. Красная, как рак, я накрылась с головой и приказала себе отложить эти мысли, по крайней мере, до утра.
13
Наутро у меня просто не нашлось возможности думать: Герд велел нам уходить на пробежку, а после – проверить силки. К счастью, меня отправили с Руни; мысли ее занимало что-то невероятно важное, оттого мы перекинулись всего парой слов. Я высматривала силки и все время прислушивалась; это был слишком беспокойный день, чтобы вести себя спокойно.
Натаниэль ушел на рыночную площадь, чтобы выведать что-нибудь о бастующих, однако раньше полудня в Долину не возвратится, и, следовательно, ничего пока не узнаем. Герд, хоть и довольно слаб, просил сделать перевязку и помочь надеть куртку, после чего также скрылся в неизвестном направлении. Я держала себя в руках, хотя и злилась на это «общественное» молчание. Но, кажется, моей проблемой была не только необходимость преодолеть страх, но и привыкнуть к тому, что ничего не значу. Собственная незначительность угнетает хуже любого оскорбления.
Я вспомнила о Каре, о том, как ей, быть может, еще более одиноко и ужасно, чем кому бы то ни было из нас. Нас не вырывали из привычной среды и окружения и не заставляли работать на заклятых врагов. Она бы многим со мной поделилась, если бы могла.
Руни молча указала на силок – такие устанавливал только Киану: сложные, запутанные, чтобы посторонние трижды его прокляли, прежде чем додумались нести местным властям на экспертизу и отпечатки пальцев. А, впрочем, многого они бы этим не добились: Герд стер Киану подушечки, так что они не идентифицировали личность. Я знала, что по всему миру только несколько человек родились с подобным дефектом, и я в том числе. Необычный дар для мертвой души, не так ли?
Сняв силок и уложив тушку зайца в холщовый мешок за спиной, я еще раз осмотрела свои руки. У Киану они изящные, точно у какого аристократа. Интересно бы поглядеть на его родителей или родословную. У меня ладони широкие, как у простого крестьянина, а пальцы довольно коротки, да и ногти не в пример благовоспитанной барышне, сразу видно, не сплю до полудня и не читаю глянец. Мир, в котором мы жили, резко контрастировал с тем, что расположился всего в трехстах километрах от нас. Земля под белыми крыльями могла бы стать утопией, если бы не пять провинций тружеников. Я усмехнулась.
– Чего это ты смеешься? – обидчиво спросила Руни. Вот уж кто по праву может зваться малышкой, так это Руни, с ее белесыми кудряшками и очаровательной улыбкой с ямочками.
– Вспомнила хорошие времена. Если такие были, конечно.
Руни не оценила шутку. Странно, что Киану ничего мне не рассказал: у этих двоих снова что-то произошло.
– Руни, ничего не хочешь мне рассказать?
Мы уже намеревались входить и возвратиться в Долину, но остановились у малинника. Ягоды никто не собирал, и они высохли. Но в память о былых, куда более спокойных временах, я не могла пройти мимо.
– Все утро ты сама не своя. Кто тебя обидел? – я скинула тяжелый мешок и присела на пень.
– Ты.
Я опешила.
– Да мы от силы пять слов друг другу сказали.
Руни глубоко ушла в себя, смотря на ягоды
– Это все… не ты… ты не виновата… это Натаниэль…
– Нат? – воскликнула я и улыбнулась. – В чем же может быть проблема? Вы помиритесь, – с полной уверенностью говорила я.
Нет на свете ничего более само собой разумеющегося, чем союз Руни и Натаниэля. Они всегда вместе; сколько помню их детьми, постоянно бегали по лесу, учили уроки, выполняли задания, дулись на Герда – и ничто не нарушило бы этого факта, не будь лицо Руни столько печальным.
– Ты не понимаешь, Кая, – жестко возразила она. – Мы не можем быть вместе. Натаниэль этого не хочет.
– Не может быть, – ох уж это сомнение в собственном голосе. – Чего же он тогда хочет?
– Тебя.
Поначалу я старалась переварить ее слова, а когда весь их смысл дошел, наконец, до сознания, выпалила:
– Руни! – встала и принялась собираться.
– Это правда, Кая! – крикнула она. – Я тебе не лгу!
– Да чушь собачья! При чем тут я? Мы можем жить под одной крышей, но ты не хуже меня знаешь, что творилось в последние недели.
– Я тоже так рассуждала, пока до меня не дошел смысл слов Ната.
– Каких еще слов?
– Он сказал: «Мне нужно другое».
Я шагала впереди, не давая ей возможности поравняться и заглянуть мне в лицо. Мы шли шумно, тяжко ступая и громко разговаривая – почти кричали – что было недопустимо за пределами Долины. Нас могли услышать или еще хуже – увидеть. Мы рисковали всегда, но всегда соблюдали осторожность.
– Руни, я пас в этой игре, – я подняла руки, давая понять, то не являюсь предательницей или кем она меня теперь считает.
В ушах зверело – хорошо бы сейчас выполнять монотонную работу или лежать где-нибудь в тишине.
Быстро добравшись до Долины, я наспех зашагала в сторону дома. Геолокация выигрышна: он не виден практически со всех сторон; только Герд мог выбрать себе подобное пристанище. Он сам выбирает, когда ему быть видимым, а когда скрываться в тени.
– Кая, он так на тебя смотрит… – в слезах вторила Руни, – я всегда мечтала, чтобы он на меня так смотрел!
Я молча глотала слезы. Хотелось ответить, но не хотелось причинять боль. Да что же я за никудышное создание! Молилась: ноги, несите меня скорей в дом; пусть быстрее займу себя каким-нибудь полезным делом… Слова Руни резали слух. Бедняжка! Бедная, бедная Руни! Никому нет до нее дела, и даже Натаниэль – последний предатель – всадил ей нож не в сердце, в спину. Как же я могу быть такой жестокой! Я кинулась обратно к ней и крепко прижала к себе. Бедняжка горько рыдала, обливаясь горючими слезами. Я не могла себе позволить подобной роскоши. По-настоящему я разучилась плакать много лет назад, и с тех пор проронила считанные слезинки.
О, что за наказание! Была б у Руни мать, она бы сумела ей донести, как все, сейчас происходящее, на самом деле неважно. Все бытие – тлен, и тленны мы. И слезы ее – глубоко бессмысленны. Но она – не я. Как просто заставить себя отказаться от чувств и больше никогда к ним не возвращаться. Так просто становится жить, так пусты становятся иные действия, так смешны стенания любви. Но она – не я. Она-то все чувствует, и сердце ее кричит так отчаянно, что даже я, отпетая эгоистка, чувствую эту горечь. Таким людям, как Руни, нужна надежда на лучшее будущее, нужны теплые слова и много заботливого надзора каждый божий день в этом неприкаянном доме. Но я не могла убедить ее в том, во что не верила сама. Все изменится – ведь мы за это боремся, но эфемерное счастье? Оно для меня ничего не значило.
– Руни, – взяла ее личико в ладони, – все будет хорошо, слышишь? Все будет, как надо. – она подняла свои светло-голубые, подернутые пеленой слез, глаза. – Ты ведь знаешь, что все наладится? Знаешь же?
Она кивнула. Надежда – вот ее награда. Это то, что у Руни не отнять, она всегда верила в лучшее.
Кусая губы, я вновь пустилась в дорогу. Меня ждали новости о забастовке. Только как я теперь сумею смотреть в глаза Натаниэлю, если все подозрения Руни верны?
14
Вернулись в дом мы, будто обескровленные. Вид умиротворенных Ноя и Орли, вертевшихся у стойки с глиной, заставил меня впервые почувствовать неловкость подобного рода. Неудивительно: дела сердечные никогда не составляли поле моей деятельности.
Сбросила с плеч тяжелый мешок и размяла плечи.
– На тебе лица нет, – сказал Киану.
– А на тебе рубашки.
Какого черта она делает все еще хуже?
– Брось, девочка, что там у вас произошло? – он одернул меня за локоть.
– Ничего, – я закатила глаза. – Нат вернулся? Что он сказал?
– Спроси. Он молчит. Хочет дождаться Герда.
– Его все коробит, что ты стал его правой рукой.
– Да не стал я его правой рукой!
– Да, конечно, рассказывай мне тут басни.
Я подошла к бочке, омыла лицо, шею, руки.
– Так ты не спросишь Ната? Мне тоже интересно.
– Нет, – просто ответила.
– Правильно ли я понимаю..? – какой же он догадливый, этот подлый кретин! В эту секунду он истошно засмеялся. – О, неужели?
– Иди к черту! – оттолкнула его в сторону.
Ну что ж, пора и к делу приступить. Пока Мальва занимает каждого в этой мнимой команде всевозможной работой, я сумею незаметно удалиться.
Киану все еще заходился истерическим смехом, чем привлек изрядное количество публики. Я тем временем открыла шкаф общей экипировки, достала бинокль, куртку, собрала волосы. Уйду через парадный – все сейчас на заднем дворе. Нет времени ждать каких-то слов, тем более что Нат раздует из мелочи огромного слона и придаст выясненному степень мировой важности; а я должна видеть все своими глазами.
Нужно попасть в другую – почти противоположную часть Ущелья. Через город идти опасно – придется сделать круг и идти через скалы. Это не так уж плохо, появится шанс закрепить навык ползанья по горам; для этого я предусмотрительно захватила веревку и крепление.
Все это я сделала совсем недалеко от дома, вознамерившись сократить дорогу и пройтись прямо по макушке той горы, в которую вмуровано наше жилище. Все еще ноющей болью отдавались резкие движения левого локтя. Поры и с этим завязывать. Не те времена, чтобы позволить себе расслабиться.
Почти забралась на плато, как вдруг веревка сильно дернулась, и я едва удержалась.
– Что это ты творишь? – это дело рук Киану – больше некому.
С ним опасно связываться. Я поспешила достичь плато и снять крепление. Только будучи высоко над ним, смогла спокойно ответить:
– Я не могу сидеть и ждать.
– Кая, не сейчас! – почти, как Герд, приказывал он.
Я пожала плечами и в страхе скорей скрутила веревку. Пора убираться отсюда.
Он что-то шипел вслед, но я уже была далеко, чтобы принимать это всерьез. Я должна была убедиться в безопасности бастующих, Артура, Сета, Вита – всего города. Эта мысль не давала спокойно жить. Кроме того, не помешает побыть наедине с собой.. и своими страхами. Я страшно трусила, мерещились какие-то тени и звуки, но продолжала идти вперед. Облегчение почувствовала только когда вышла на линию схода поля и леса. Лес являлся нашей стихией, в которой мы выросли и научились существовать, но деревья часто водили в заблуждение, из-за чего тряслась порой, как осиновый лист. В поле видны ваши враги, в лесу – страхи.
Пройдя эту гряду, я взобралась на холм – оттуда хорошо видна некоторая местность. Рудники, как и наша Долина, примостились за одной из гор. Природные ограждения не дают нарушить ведомый труд рабочих или несанкционированно попасть на завод. Зато сверху прекрасно видно, что происходит на нескольких площадках. Меж гор поднимался дым – туда и лежал мой путь.
Подходя все ближе к намеченной цели, я стала ловить на себе чей-то взгляд. Точнее сказать, чуяла кожей, как кто-то неотступно следил за мной – и довольно долго. Пусть бы это был кто угодно – только не стражи и не комитетники. Пуще смерти я боялась только жестоких пыток. Герд рассказывал нам о болевом пороге и наиболее болезненных точках человеческого тела. Он также поведал, как можно абстрагироваться от боли, тем самым уменьшив ее, однако у меня совершенно не было какого бы то ни было желания проверять это на практике. Ускорила шаг.
К Горе нужно подобраться с севера, далее закрепить веревку и взобраться наверх.
Обернулась, снова мучаясь назойливой паранойей, но за спиной пустота. Нож всегда наготове, главное – успеть вовремя им воспользоваться. Я поспешила к подножию горы. Оглядевшись по сторонам и всмотревшись в каждый куст, закрепила веревку и полезла вверх. Несколько раз нога соскальзывала, и тогда еще сильней цеплялась руками за веревку. А таким пыхтением, с такими жалкими попытками и неуклюжестью… Не стать мне гордостью Герда.
Наконец, подобралась к плато – оставалось всего несколько метров, когда кто-то закопошился сверху. Все мое тело замерло. Тишина. Должно быть, крупная птица или заблудший лесной зверек.
Еще несколько шагов – и закинула на ровную поверхность руку.
В этот момент кто-то с силой в нее вцепился.
15
Не посмела крикнуть, но с силой выдернула руку и вжалась в скалу. Я не заметила, как отпустила веревку и теперь боялась пошевелиться, чтобы не стать жертвой высоты. Высоты и собственной несобранности. Интересно поглядеть на тех, кто найдет мое распластанное тело под этой горой. Претендую на звание второй «женщины из Исдалена», черт подери.
Незнакома рука вновь рыскать, но в немом ужасе я не в силах была произнести и слово.
– Дай руку, девочка, – раздался голос. – Ты там померла, что ли?
Да ушам своим не верю!
Небо загородило лицо Киану, и я разрывалась между желанием расцеловать и убить его.
Он подал веревку, и я ощутила твердую почву под ногами. Только от пережитого страха тряслись еще поджилки и пальцы рук. Истеричка. Неполное владение собственным телом уже полбеды: упала в объятия Киану, за что потом кусала себя за локти.