Понимание того, что я говорю не по-русски приходило ко мне тогда, когда я не находила подходящего слова. Зная так много языков я могу уверить любого, что русский язык самый лучший язык в мире. Я оценила его богатство, когда поняла, как сильно ограничены другие языки. На каждое русское слово я могу найти как минимум шесть-восемь синонимов. Это нормально. Но мы этого не ценим. Я перевожу в основном учебники и научные труды, потому что для того чтобы переводить художественную литературу мне мало слов в других языках. Если такое и происходит, то перевод идет на русский язык, а не с него.
В Москву Паша приехал в командировку, проверять какие-то данные. Решив сэкономить на гостинице, которую естественно оплачивал институт, он остановился у знакомого своего знакомого. Не так давно распался Советский Союз, и мы вступали в мир, в котором можно все. Спекуляция, валюта, заграница, крупные финансовые махинации и так далее. Ну и мелкие махинации в виде прикарманивания казенных денег в оплату за гостиницу.
По-хорошему, и Олег не знал Пашу. Просто знакомый отца Олега попросил приютить Пашу на пару дней. Никто ничего о нем не знал. Как и я. По большому счету мне было все равно кто он и чем живет. Любовь затуманила мне разум розовой пыльцой.
– Поехали со мной в Питер? – сказал Паша, целуя меня в обнаженное плечо.
Дашины родители укатили в Сочи, и она оставила нам ключи от дачи. Я даже не возвращалась домой с вечеринки, просто позвонила отцу и сказала, что жива, и когда вернусь не знаю.
– Что я там делать буду? – ответила я.
– Будем жить вместе, найду тебе работу в каком-нибудь вузе, у меня много знакомых.
Спустя четыре дня после вечеринки я зашла домой, отец, как всегда сидел в своем кресле в кабинете и читал очередную газету.
– Ну надо же кто объявился, – буркнул он увидев меня.
– Я ненадолго, я уезжаю жить в Питер, – крикнула я, вытаскивая чемодан из-под кровати.
Через минуту в дверном проеме показался ошарашенный папа.
– Остановись на минутку и расскажи все толком, – выдавил он.
Я посмотрела на папу, и мне вдруг стало его жалко. Он выглядел совсем растерянным.
– Что значит уезжаешь жить? – промямлил папа.
Отец не мог мне сказать и слова против, на любой его комментарий я кидалась на него озлобленной фурией. Мама умерла в прошлом году, она погибла во время митинга Черного октября 1993 года. 3Когда это случилось, я заметила, что отец как будто вздохнул с облегчением. Наконец-то мы заживем нормальной жизнью, подумала я. Но не тут-то было. Жизнь отца не сильно изменилась. Он вставал не раньше одиннадцати дня и ложился после двенадцати ночи, это было самым большим изменением.
Еще он теперь мог курить в своем кабинете, правда, сильно высунувшись в окошко. Он достал свои любимые домашние тапочки на кожаной подошве, купленные в какой-то командировке в Грузии. Мама не разрешала ему в них ходить, потому что они «жутко шаркают». Теперь можно было шаркать сколько влезет. Но это были все изменения. Его отношение ко мне не изменилось. Было чувство, что призрак мамы летает по дому и подглядывает за нами, следит, чтобы все было правильно, и так, как она любит.
Когда к нам в университет приехал фотограф чтобы сделать календарь МГУ, он отбирал симпатичных девушек в качестве моделей, мне было предложено стать Мартом. Отец сказал, что мама бы этого не одобрила, и поспособствовал тому, чтобы меня не взяли. Тогда я поняла, что ничего не изменилось, он остался таким же бесхребетным, не имеющим своего мнения жалким стареющим мужиком.
Он не знал, как ему жить без мамы, больше никто не указывал ему что делать, как думать, теперь он был предоставлен самому себе. Но он не знал, как распоряжаться своей жизнью, и столь внезапно свалившейся на него безграничной свободой. Много позже я поняла, как сильно изменилась жизнь папы, он не только вдруг остался без мамы, человека главенствующего, а соответственно и несущего ответственность за все решения, он вдруг очутился в чужой стране. После распада СССР, жизнь уже россиян круто изменилась. Мы впервые ощутили что такое бедность. Никогда раньше я не задумывалась об экономии, мои родители всегда хорошо зарабатывали. Теперь же вся наша жизнь вдруг оказалась привязанной к доллару, а русские деньги вмиг обесценились. Хорошо у папы была зажиточная жилка, видимо передавшаяся ему от его родителей, и он еще в последние годы существования Советского Союза начал покупать доллары. Тогда это было запрещено, и было преступлением, так что мама об этих сбережениях не знала.
В один день профессорской зарплаты отца стало хватать лишь на то, чтобы оплатить счет за квартиру и коммунальные услуги. Все, чего раньше было нельзя, вдруг стало можно, пал железный занавес, и все сошли с ума, одурманенные этим ароматом свободы. Вернулся капитализм, начали открыто работать валютные проститутки, кстати сказать, в то время это была хорошая профессия, дающая возможность выйти замуж за иностранца и покинуть пресловутую Россию, к тому же представительницы этой профессии имели весьма солидный доход.
Папа был в шоке от происходящего вокруг, ему хотелось сойти с этой безумной карусели, но она лишь набирала скорость, и сойти было уже невозможно. Он смотрел на меня с отчаянием, неужели и я сейчас его брошу?
– Жить, папа, означает – жить, навсегда. Вот что это значит, – язвительно ответила я.
– Ты не можешь со мной так поступить! Ты бросишь старика одного!?
– Ты даже не спросил, зачем я туда еду, с чего вдруг мне взбрело это в голову! Только о себе и думаешь!
Отец растерянно смотрел на меня, и тут меня прорвало, я вывалила на него все, что копилось во мне долгие годы.
– Зачем мне здесь оставаться? Что ты можешь мне предложить? Может быть свою любовь? Ах нет, об этом я могу даже не мечтать, ведь мама же запрещает тебе любить меня, как будто я воспалившийся аппендикс в животе вашей идеальной семьи. Я – девочка! Да как ты вообще посмел впрыснуть в нее дефектные сперматозоиды, недостаточно крепкие, из которых получаются девочки? Как ты посмел опозорить ее, обрюхатив девочкой, этим отродьем? Только за это меня уже нельзя любить! Что ты можешь мне предложить? Может быть поддержку? О, нет! Ты понятия не имеешь о том, что такое поддержка, что такое и в горе и в радости, ты умеешь только в радости, а в горе, ты Вера как-нибудь сама. Что еще, папа? Родительское тепло и уют? Опять мимо! Ты ждешь, что я создам его для тебя. Но ты немного перепутал, когда человек заводит детей, он берет на себя за них ответственность, и она длится не до совершеннолетия твоего ребенка, тебя с ней положат в гроб. Вот что значит быть родителем!
Я вернулась к сбору чемодана, я бросала в него все, что попадалось под руку. Мне хотелось поскорее убраться из этого дома, он был для меня интернатом, в котором нужно выживать. Я остановилась на секунду и повернулась к отцу, он неподвижно стоял в дверном проеме.
– У меня нет родителей. И никогда не было, – добавила я.
Я вложила в эту фразу всю свою горечь и разочарование. Мне казалось, что отец сейчас заплачет. Но я считала, что он заслужил это.
Раздался звонок в дверь. Только тогда папа сдвинулся с места, все остальное время он просто стоял в дверях и смотрел, как вещи летят в чемодан. Он пошел открывать, это был Паша, я услышала его голос.
– Познакомься, – сказала я отцу, – это Паша, мой парень, с ним я уезжаю в Питер, мы будем жить вместе.
Паша пожал руку отцу, тот что-то невнятное ответил. Папа был разбит, куда бы он ни ступил, взрывалась мина, а он был посреди минного поля своей жизни. Тогда мне не было его жалко. Мы уехали, папу я увидела лишь через год, он приехал в гости на мой день рождения.
Я строила свою семью. Я из кожи вон лезла, чтобы у меня было все по-другому, не как у моих родителей. Я во всем прислушивалась к Паше и давала ему быть мужиком. Правда у него не очень-то получалась, но я этого не видела. Я была ослеплена любовью. Паша сказал, что та квартира, в которую он меня привез его. Я не сразу обратила внимание на то, что соседи называли нас «новыми жильцами».
Буквально через полтора месяца Паша пристроил меня в один университет преподавателем английского и французского языков, им понравилось, что на два языка может быть один преподаватель. Потом начался учебный год, все было хорошо, я даже не обращала внимания на то, что у нас были очень скромные зарплаты. Мы бесконечно любили друг друга, и этого было достаточно.
Однажды я обмолвилась о свадьбе, но Паша сказал, что уже был женат, и вообще не считает штамп в паспорте чем-то весомым и нужным. Я же люблю все необычное, а гражданский брак в то время как раз был чем-то необычным. Несмотря на то, что свадьбы в ЗАГСе у нас не было, он настоял, чтобы мы именовали друг друга мужем и женой, даже кольца купил.
Со своей мамой он знакомить меня тоже категорически отказался. Объяснил это тем, что мать его очень любила его бывшую жену и другую ни под каким соусом не примет. Это, мол, для моего же спокойствия. Отец его давно умер, других родственников не было. Ну что ж, нет, так нет, не особо-то и хотелось.
Мы жили душа в душу, мы обожали друг друга, надышаться друг другом не могли. Он действительно любил меня. Мне не нужны были слова, я это просто чувствовала. То, что между нами случилось в момент «первого взгляда» действительно было общим. Вспоминая то, что мы чувствовали в тот момент, выяснилось, что чувствовали мы одно и то же. Удивительная вещь.
Преподавать в университете мне нравилось, спустя буквально пару месяцев после начала учебного года у меня появились любимчики, ими были те, у кого был талант к языкам, и те, кто очень старались, кто действительно хотел овладеть чужестранным языком. Меня любили студенты, не так велика была между нами разница в возрасте.
Преподаватели же меня любили далеко не все, я же была «выскочкой», предлагала новые методики обучения, которые казались мне более логичными, и лучше усваивались теми, кому языки давались трудно. Однажды мне ректор прямо сказал, чтобы я не сильно-то увлекалась, инициатива во все времена имела инициатора. Мне было обидно, но я сделала вид, что все поняла и подчинилась. На деле я преподавала так, как считала нужным, просто не распространялась об этом. Ректор был в курсе, уж не знаю, кто ему сболтнул об этом, но тему эту он больше не поднимал.
Пока я не работала, я накупила всяких ваз, комнатных цветов, поменяла шторы и люстры, в общем, сделала все под себя. Я люблю все яркое и броское, но особо не увлекаюсь, так как знаю, что здесь легко перебрать. Мама всегда говорила, что у меня напрочь отсутствует чувство вкуса. У нее было все пастельных тонов и в рюшечку. Как же меня бесили эти рюшечки! Когда папа приехал к нам в гости, то сразу отметил в этой квартире меня.
– Я вижу, что интерьер ты тут сама меняла, – сказал он осмотревшись.
– Тебе что-то не нравится? – недвусмысленно спросила я.
– Нет-нет, просто вижу, что ты приложила свою руку.
Мне хотелось, чтобы папа увидел как у нас с Пашей все хорошо и как мы счастливы, ведь мама всегда говорила, что с моим характером мне не видать счастья, и уж тем более не видать замужества.
– Паша, так вы жениться собираетесь? – аккуратно спросил папа.
Паша опять завел свою шарманку о том, что это сейчас не модно, да и не нужно, и мама его меня не примет, как и любую другую кандидатку на роль его жены. Папа удивленно на нас смотрел.
– Так ты действительно счастлива? – спросил он меня, когда мы вышли покурить на балкон.
– А ты ожидал другого? – язвительно спросила я.
– Вера, прекрати. Я не твоя мать. Я никогда не разделял ее мнения относительно тебя. И, хоть ты и не веришь, я люблю тебя, и действительно желаю тебе счастья.
Я молча смотрела на папу, а он продолжил.
– Я считал, что это твоя очередная выходка, чтобы меня позлить, но что-то очень она затянулась. Вот я и решил проверить, может ты уже наигралась и хочешь домой, а вернуться самой гордость не позволяет. Но теперь я вижу, что это не прихоть, что ты и правда счастлива с этим парнем. Я рад за тебя, дочь.
Впервые в жизни я увидела проявления чувств со стороны папы. Наверно он и сам был удивлен этому. Надо же, он сказал, что любит меня, и его никто за это не убил. Стало быть, не такое уж это и преступление проявлять чувства к своему ребенку.
– Знаешь, к Ване твоя мать меня вообще не подпускала, говорила, что нечего сопли распускать, из сына надо мужчину делать, а не тряпку. Думаю, к девочке это не относится?
Папа посмотрел на меня выжидательно.
– Ты припозднился с этим на двадцать три года, – спокойно сказала я, – но лучше поздно, чем никогда.
На том балконе, в день моего двадцать третьего дня рождения мы наконец-то помирились с отцом, в тот день началась наша счастливая жизнь отца и дочери.
Спустя почти два года совместной жизни с Пашей наши чувства слегка ослабли. Мои уж точно. Я начала оглядываться вокруг, и что я увидела? Мы худо-бедно жили, зарабатывала в основном я, он говорил, что дела у института в котором он работает все хуже и хуже, государство его почти не финансирует. На мое предложение сменить работу он выкатил на меня глаза, как так? Как я вообще могла ему такое предложить? Ведь он же любит свою работу! Я подумала, что он, наверное, прав, и что я не должна давить на него, не приведи господи превратиться в маму!
Я брала все больше часов в университете, потом еще одна преподаватель английского ушла в декрет и я взяла ее группы, полностью перекрыв ее. Дома я бывала редко. От Паши не было ни малейшего недовольства о том, что готовил теперь преимущественно он, да и убирал тоже.
Спустя два с половиной года совместной жизни мне стало скучно. В моей жизни была только работа, она мне нравилась, но я была молода, а в новом городе у меня не было друзей, мне хотелось ходить на выставки и в музеи, мы же в Питере!
Я с удивлением понимала, что мои чувства к Паше проходят. Как не пыталась я их подогреть, они улетучивались как эфир в воздухе. Я помню момент, когда я поняла, что больше не люблю его. Горю моему не было предела. Я не понимала, как это может пройти?! Ведь была такая любовь! Даша говорила, что это и есть настоящая любовь, а в моем понимании настоящая, это вечная любовь.
Спустя несколько дней дум я пришла к выводу, что всякая любовь проходит. Как бы сильна она ни была, как бы страстна ни была, самозабвенна, жертвенна, всепоглощающа, или же напротив легкая влюбленность или увлеченность, крайний интерес… все проходит. (Не зря Вишневский сказал в одной своей книге «из всего, что вечно, самый краткий срок у любви»). Этот вывод выбил меня из колеи. Так зачем же тогда искать любовь, если она проходит??? Какой в ней смысл? Просто любить пока чувствуешь? Стоп! А с этого момента поподробнее! Я не просто любила, я бросила свою жизнь ради этого человека, я переехала в другой город, в котором ни единой живой души не знаю, а это тяжело! Стоит ли оно того?
Я решила, что нужно, чтобы нас с Пашей связывало что-то еще, ведь если всякая любовь проходит, и люди после этого все еще живут вместе, их, вероятно, что-то связывает. Ребенок. Нам нужно завести ребенка. Я сказала об этом Паше. Он сделал очень серьезное лицо, нежно взял меня за руки и усадил на диван. Потом, стоя передо мной на коленях он сказал, что бесплоден, поэтому жена и ушла от него.
Спустя половину учебного года работы за двоих, за себя и ту девушку (преподавателя, что ушла в декрет) я поняла, что бесконечно устала. Взяли временного преподавателя. Его звали Игорь. Был февраль, Игорю нужна была временная работа. В Питере он доживал до июля, а потом уезжал в Москву, там у него была квартира, а в Питер он приехал в помощь к сестре. Он был красив, умен, весел, учтив, внимателен, воспитан, очень коммуникабелен, в расцвете сил, ему было тридцать лет, любил искусство. Короче мечта, а не парень.
Все произошло очень стремительно, я даже опомниться не успела, как оказалась в его постели. Точнее это произошло в университетской аудитории. С того момента как я поняла, что больше не люблю Пашу прошел примерно месяц. Весь этот месяц я задыхалась. Внутри меня образовалась пустота. Мне не хватало своей любви, мне как будто подрезали крылья. Все вдруг стало не так интересно, краски поблекли, мне больше не хотелось ничего делать для Паши. Внутри меня было какое-то стремление, но мне некуда было его направить. Мне хотелось любить, но любить было некого, а Пашу любить больше не получалось. И тут из ниоткуда возник Игорь.