12 декабря 1802 года
Дом князя Д. Л. Нарышкина
Мария Антоновна Нарышкина разомлевшая от страстной неги, встала с постели, небрежно набросив полупрозрачный пеньюар, и присела на бархатный пуф перед зеркалом, начала приводить себя в порядок.
Из-под вороха постельного белья вынырнуло блаженное лицо Платона Зубова:
– Ох, Мари! Ну и хороша же ты, чертовка!! – пробормотал он, широко зевая.
– Хватит валяться! – грубо отозвалась она. – Вставай, и живо собирай манатки. У меня мало времени.
– Что так? – обиженно оттопырил губу Зубов. – Неужели наш муженёк-толстячок вздумает поутру посетить спальню дорогой жёнушки-лебёдушки?
– Дурак ты, Платошка! – отрезала она ему. – Причём тут муж? Его императорское величество может нагрянуть!! С минуты на минуту! Ты что забыл, что у него сегодня день рождения?
– И что? Он придёт к тебе спозаранку за своим подарком? – язвительно захихикал Зубов, демонстрируя движением, что он имел в виду под словом «подарок». Ему тут же прямо в лицо прилетели камзол и штаны.
– Я сказала, одевайся живо!! – гневно приказала Нарышкина.
Платон заткнулся и, насупившись, начал толкать ноги в штанины. Напялив штаны и рубашку, он встал за спиной у Марии Антоновны, положив руки ей на плечи:
– Скажи, Мари, почему ты спишь со мной? Ты ведь фаворитка императора. У тебя итак есть всё, стоит только бровью повести! Зачем я тебе?? Я ведь нынче уж не в чести у государя. Только не лги мне про любовь! Тебе неведомо это чувство!!
Мария раздосадовано дёрнула плечами в ответ. И начала интенсивно наносить круглой пуховкой пудру на лицо. Зубов криво усмехнулся:
– А может, тебя не устраивает государь-император, раз ты ищешь развлечений на стороне? А?
Нарышкина рассердилась:
– Не твоё дело!! – и вдруг поперхнулась и побледнела. Испуганно прикрыла ладонью рот.
– Что с тобой? – испугался Платон.
Она тяжело задышала, обмахиваясь руками. Зубов засуетился:
– Водички?
Нарышкина кивнула. Любовник метнулся и подал ей стакан. Мария Антоновна осушила его мелкими глотками и тяжело вздохнула.
– Что с тобой? Ты не захворала часом?
Она взглянула на его отражение в зеркале и, подумав, осторожно призналась:
– … Я беременна.
– Вот так сюрприз! – фыркнул Зубов. – И от кого? От меня? Или от императора? А, может, ты ещё с кем-нибудь спишь в наше отсутствие?!
– Какая тебе-то разница, от кого?? – буркнула Мария Антоновна. – У меня есть законный супруг, а, значит, у ребёнка будет законный отец!
– Это само собой, – важно поддакнул любовник. – Но всё же. Кому ты отдашь предпочтение записаться в отцы? Хотя, постой! Кажется, я догадываюсь!! Это и есть тот самый подарок, что ты собиралась преподнести сегодня нашего имениннику?? Ха-ха!!
И Платон язвительно расхохотался. Нарышкина только собралась выдать в его адрес гневную тираду, но в этот момент раздался осторожный стук в дверь, и голос камеристки предупредительно сообщил:
– Госпожа!! Его императорское величество пожаловали!
Мария Антоновна подскочила, будто ужаленная и зашипела на любовника:
– Дождался?! Аспид!!…
Платон Зубов вмиг растерял бравурность и заметался по комнате в поисках укрытия. Нарышкина распахнула дверь туалетной комнаты и скомандовала:
– Живо!!
– Ты уверена, что он сюда не войдёт? – проблеял испуганно Платон, судорожно хватая в охапку свой мундир, зимний плащ и шляпу. Он забился в отведённое ему убежище и в последний момент заметил валяющиеся возле кровати сапоги:
– Сапоги! – сдавленно выкрикнул он.
Мария Антоновна лихо подхватила их с пола и швырнула в Платона. Те упали, глухо ударившись каблуками о мраморный пол. Тут же за входной дверью прозвучал голос императора:
– Что за шум у тебя в спальне, милая?
Зубов спешно затворил дверь туалетной комнаты, а Нарышкина тихо положила на бок стул. И обернулась, чтоб встретить Александра Павловича:
– Я нечаянно уронила стул… – невинным голосом пронесла она и ахнула. – Боже мой! Как ты сегодня великолепен!
Он смущённо потупил взор:
– Что я? Вот ты хороша, так хороша! Даже утром спросонок…
– Нет-нет! Подожди. Речь не обо мне. Сегодня твой день. И я хочу поздравить тебя! Надеюсь, я буду первая, кто тебя поздравил??
– Разумеется.
– Но, прежде, чем я сообщу тебе о подарке, я желаю поцеловать моего императора!! Самого прекрасного в мире! Самого желанного и красивого! И только моего!! Правда?
Платон Зубов, слыша всё это в туалетной комнате, поморщился. Как ему это всё знакомо до оскомины! Он сам сотни раз прибегал к этому способу с государыней Екатериной! Возносил до небес и пел дифирамбы, дабы скрыть от ревнивой старухи свой тайный блуд на стороне. А плутовка-Нарышкина умеет это делать ничуть не хуже его.
Платону стало скучно. Он постелил на пол плащ, устроился поудобнее и широко зевнул.
1802 год сентябрь-декабрь
Картли-Кахетия
Попытка Тучкова с Лазаревым прорвать осаду Ларского ущелья, чтобы вырвать Кнорринга из вражеского кольца, не увенчалась победой. Единственное, что им удалось, это на некоторое время отвлечь внимание врага на себя. Воспользовавшись этим обстоятельством, Кнорринг успел отправить посыльного, который юркнул в единственный лаз, служащий выходом из ущелья, и незамеченным пробрался к Моздоку.
Командование Кавказской линией, узнав о тревожных событиях, незамедлительно отправило на подмогу отряд казаков. Только благодаря им, в ожесточённой схватке, русским удалось «прорубить» путь из Ларского ущелья в безопасные места.
Впрочем, к тому времени, как Кнорринг добрался в Моздок, его настиг Приказ императора Александра об отстранении его с должности главнокомандующего Грузии.
Вернувшиеся в Тифлис Тучков, Лазарев и Чернышёв с остатками армии, обнаружили, что за три дня их отсутствия, город буквально разнесли в щепки! Новый каменный дом Кнорринга стоял с выбитыми окнами и следами недавнего пожара.
Наведя внутри дома мало-мальский порядок, уставшие офицеры разместились в нём вместе с солдатами, так как никакого другого места для убежища у них не оставалось. Выставив на ночь круговой караул, измождённые сражениями и горными переходами, они упали вповалку и погрузились в сон.
Наутро, Саша спустился к реке, чтоб отмыться от крови и пыли, и привести себя в порядок. Несмотря на то, что осень в Картли-Кахетии стояла жаркая и душная, вода в Куре, текущая с гор, была обжигающе холодной. Взбодрившись в ледяной воде, Чернышёв решил заодно отмыть и одежду, и замочил китель с рубашкой. В самый разгар его грандиозной стирки за спиной прозвучал насмешливый женский голосок:
– Бог в помощь, капитан.
Он резко обернулся и обнаружил рядом царевну Тамару.
– Я так и знал, что это ты, – сообщил он весьма неприветливо и продолжил своё занятие с нарочитым усердием.
Тамара не придала значения его неучтивости и поинтересовалась:
– Как прошла битва? Прорвался Кнорринг в Моздок?
– А как же! – бравурно сообщил Саша. – Я смотрю, вам тут тоже было не до скуки? Кто вас так?
– Дядя Вахтанг, – пояснила Тамара.
Чернышёв встрепенулся:
– Так это он сжёг дом Кнорринга?! – и тут же стиснул в руках рубашку, выжал её с усилием. – Вот мерзавец! Эх, знать бы, где он скрывается…
– И что? – усмехнулась царевна, присев на камень и, скучающе подперев ладонью щёку, смотрела на горе-прачку. – Что бы ты сделал тогда?
Саша насторожился:
– А ты, что? Знаешь, где прячется царевич Вахтанг?
– Допустим, знаю, – лениво произнесла она и потянула у него из рук рубашку. – Давай, лучше я! Ты не умеешь!
Тамара засучила рукава и начала ловко полоскать рубашку в ледяной воде:
– Гляди, как надо.
– Постой-постой. Ты сказала, что знаешь, где скрывается твой дядя Вахтанг!
– Ну, сказала, – пожала плечами Тамара, выжимая рубашку.
– А… Ты можешь мне назвать это место?
Царевна встряхнула рубашку и развесила её сушиться на камнях:
– Могу. Но толку от этого вам не будет.
– Это уж, позволь нам судить! – возразил он. – Так, где он прячется?
Тамара, вслед за рубашкой, крепкими руками насухо выжала китель и бросила его Сашке:
– На, повесь сушиться! Ну, допустим, он нашёл себе пристанище у тиулетинов.
– У кого?? – растерянно переспросил он.
– Вот видишь! – рассмеялась Тамара. – Я же говорила.
Саша обиделся:
– Брось смеяться! Лучше скажи, где они находятся, эти «тиулетины»?
– Известно где. В ущелье Тиулетинсих гор. Там у них поселение.
– Вот за это спасибо! – Саша обрадовано потёр ладони в предвкушении того, как сейчас сообщит эту новость Лазареву с Тучковым.
– Чему ты радуешься? За что «спасибо»? Небось, соберете сейчас с Лазаревым кучку солдат и пойдёте громить Тиулетинское ущелье? – насмешливо поинтересовалась царевна.
– А, по-твоему, что же? Позволить твоему дяде жечь города и убивать ни в чём не повинных людей?! Между прочим, твоих же соотечественников!!
Тамара поправила платок на голове. Опустилась на камень:
– Не кипятись. Пойди сюда, присядь. Одежда твоя всё равно ещё мокрая, торопиться тебе некуда. Послушай, что расскажу…
Сашке ничего не оставалось, как признать, что царевна права. И он послушно присел на камень рядом.
– Народ тиулетинский совсем дикий, но смелый и храбрый, – начала рассказывать девушка. – Тиулетины не имеют почти никакой веры. Святого Георгия почитают за Бога и регулярно приносят ему в жертву кого-либо из животных. В одном из их храмов находится преогромный образ этого святого, пред которым их священники пляшут, вертятся и падают без чувств, после чего сообщают народу повеления, полученные ими якобы от Святого Георгия, которые исполняются без возражения. Священников тиулетины выбирают себе сами и называют их деканозами. Только им они безгранично доверяют! Сверх того, есть в их земле древний дуб, называемый ими Багратион, который они так же почитают священным. Если кто от роду Багратионов уйдет к ним и, обняв сей дуб, скажет: «Предок мой, защити своего потомка», – то тиулетины всеми силами обяжутся его защищать.
– Ага… Кажется, я понимаю, – почесал нос Саша, – Видимо, царевич Вахтанг…
– Именно, – кивнула Тамара. – Дядя вовсе не дурак. Уверена, что именно так он и поступил! Теперь он, и все его люди, под надёжной защитой племени. А более всего на свете тилеутины чтут свою землю и свои законы. И не допустят никого в свои пределы. Не советую вам с Лазаревым туда соваться. Вас уничтожат в два счета!!
– И что делать? – насупился Саша. – Если эти тиулетины такие тёмные и дикие, как с ними быть?
– Могу научить, – лукаво сообщила Тамара, накручивая косу на палец.
– Научи!! – Чернышёв уже перестал дуться, искренне понимая, что и в этот раз без совета царевны им ни за что не обойтись.
Тамара перекинула косу за спину:
– Дядя Вахтанг получил покровительство тиулетинского племени оттого, что проявил уважение к их законам. Вам надлежит поступить так же. Вместо того, чтоб вторгаться в их земли, пригласите деканозов к себе. Окажите им достойный приём, одарите подарками, посулите огромное вознаграждение за то, чтоб они выдали вам царевича Вахтанга с его людьми.
– Думаешь, выдадут?! Ты же сама сказала, если тот обнял священный дуб Багратионов…
– Это для племени святыня, – перебила его царевна. – А деканозы такие же продажные, как и другие священники! Главное – склонить их на свою сторону. А они, почуяв собственную выгоду, убедят в этой идее свой народ так искусно, что будьте уверены!!
Саша посмотрел внимательно в прекрасные карие глаза царевны и спросил:
– Почему ты помогаешь нам? Ведь ты говоришь, что мы здесь чужие. А сейчас учишь нас, чужаков, как взять в плен твоего родного дядю.
Тамара сверкнула глазищами и вновь принялась теребить косу:
– Последнее время всё смешалось в моей родной земле. Свои – жгут, разоряют и убивают! Чужие – жалеют и спасают! Да, вы для меня чужие и глупые!! Но вы не желаете нам зла. Пока я это вижу, я буду на твоей стороне, Чернышёв.
К началу зимы русские взяли в плен царевича Вахтанга. Тиулетинские деканозы за особое вознаграждение выдали им дороги, по которым движутся люди царевича, направляясь на свои разбойничьи вылазки. Вахтанга заключили в тюрьму до особого распоряжения императора Александра. Сокрушительные набеги на Тифлис прекратились.
Кнорринг, ушедший в отставку, всё же направил из Моздока отряды казаков для сохранения порядка в Грузии. Временно, до прибытия князя Цицианова, командование на себя взял генерал-майор Лазарев.
13 декабря 1802 года
Санкт-Петербург
Каменноостровский дворец
Елизавета Алексеевна лежала на кровати и, глядя в потолок, переживала вчерашние события празднества в честь дня рождения императора. Её переполняли противоречивые чувства триумфа и досады.
Сначала всё было хорошо. Её подарок произвёл фурор! Александр был удивлён работой Протасинских фарфоровых мастеров, и с гордостью демонстрировал сервиз гостям. Затем, взяв под руку супругу, увёл её в сторонку и долго беседовал, выясняя подробности. Его интересовало всё: кто этот неизвестный мастер-самородок? Где он проживает? Узнав, что Елизавета вложила десять тысяч из государственной казны в развитие строительства его фарфорового завода на Москве, император восхищённо поцеловал супруге руку и произнёс:
– Это царский поступок, Лиз, достойный восхищения!! Я горжусь тобою, милая! Впрочем, я никогда не сомневался в том, что в твоём лице Россия обретёт настоящую императрицу, заслуживающую всеобщую искреннюю любовь!
И это было сказано в присутствии вдовы-матери, тут же позеленевшей от злобы за такое коварное предательство сына. «Как он мог?!» – гневалась про себя она. – «В то время, как всем известно, что не тихоня-Лизка, а я, Мария Фёдоровна самая добродетельная и любимая народом государыня!»
Но торжество над ненавистной свекровью было не единственной каплей бальзама на душу Елизавете, но ещё и долгожданная сатисфакция по отношению к фаворитке. Мария Антоновна вдруг лишилась привычного внимания государя и была вынуждена половину вечера оставаться в тени славы Елизаветы.
Впрочем, Нарышкину Лиз недооценила. В разгар бала та якобы случайно оказалась возле Елизаветы и невинно справилась о здоровье императрицы.
– Благодарю, я вполне благополучна, – ответила она ей, победно глядя сверху вниз на соперницу.
На что коварная Нарышкина доверительно сообщила:
– Ой, знаете, а я что-то недомогаю. По-моему, я беременна…
Это был удар ниже пояса. «Вот мерзавка!» – подумала Лиз, чуть не плача, – «Будто бы я не догадываюсь, от кого она может быть беременна!!». Фаворитка не прогадала. Настроение Елизаветы на оставшийся вечер было безвозвратно испорчено.
Правда, Александр до окончания бала продолжал быть любезным с супругой. И Лиз грешным делом даже подумала, а вдруг он захочет ночью провести время с ней, вместо фаворитки? И даже на всякий случай облачилась перед сном в лучшую ночную сорочку. Но Александр не пришёл…
Поутру, это обстоятельство огорчило Елизавету. А потом, нежась в кровати, она вдруг поняла, что не так уж ей хотелось присутствия мужа в своей постели, как просто осознания того, чтоб Нарышкина думала, будто он пребывает в её объятиях.
Её размышления нарушила камеристка. Прокравшись на цыпочках, она тихонько осведомилась:
– Ваше величество? Вы уже изволили проснуться? В приемных покоях второй час один кавалергард настойчиво ожидает возможности нанести Вам ранний визит.
– Какой кавалергард?
– Говорит, что принес какие-то рисунки по поручению госпожи Протасиной.
Лиз мигом выпрыгнула из постели:
– Одеваться! Живо!
Она перевязала волосы шёлковой лентой и обернулась к камеристке, тянущей в комнату стеллаж с платьями:
– Не надо платья. Подай мне халат, – и, увидев удивлённый взгляд прислуги, поспешно добавила. – Ничего. Это неофициальный визит. Давай вон тот, синий с серебром.