Я зажмурился от резкой боли в глазах.
Ребенок перестал плакать.
Мама выключила свет, и он опять захныкал. Вспыхнул свет, и ребенок умолк.
– Так было и с ним. – Мама указала на меня пальцем. – В темноте он всегда плакал.
– Так было со мной? – удивился я.
Мама передала ребенка бабушке и усадила меня на кровать рядом с собой.
– Когда ты был таким же маленьким, боялся темноты, – объяснила она. – В первую ночь ты не унимался, пока кто-то не включил свет.
– Но я больше не боюсь.
Мама улыбнулась, и глаз ее закрылся.
– Конечно нет.
– А как я перестал бояться?
– Все страхи проходят. – Мама встала, подошла к двери и подняла руку к выключателю. – Когда осмелишься посмотреть им в лицо. – Она выключила свет. Младенец громко заорал.
Бабуля принялась его укачивать и утешать, а я стоял и ждал, когда глаза привыкнут к темноте. Когда я смог видеть и выглянул в коридор, светляк уже исчез.
– И ты позволишь ему плакать? – спросил я.
Племянник орал во всю мощь легких, изо всех сил напрягая горло. Два темных силуэта приблизились к кроватке. Один из них согнулся пополам, это была бабушка, она положила ребенка в кроватку.
– Мы больше ничего не можем сделать, – ответила она мне.
– В темноте нет ничего плохого, – поддержала мама.
Малыш кричал еще громче, хотя это казалось невозможным.
– Заткните же его! – выкрикнул из общей комнаты отец.
Мама с бабушкой стали энергичнее раскачивать кроватку. Я подошел и встал рядом.
– Ты не бойся, – прошептал я. – Темно – это не так уж плохо.
Мама вздохнула, услышав, что я повторил сказанное ею. Однако ребенок плакал, несмотря ни на что.
Ножки кресла отца царапнули пол в комнате, и он появился в дверном проеме в пляшущем свете экрана. В фильме кто-то играл на губной гармошке.
– Что стряслось с этим ребенком?
– Его беспокоит темнота, – ответила мама.
Папа нажал на выключатель. Я успел вовремя закрыть глаза.
– А он что здесь делает? – Я знал, что отец говорит обо мне. – Тебе что здесь понадобилось?
– Я не мог заснуть. Решил посмотреть, что случилось.
Папа еще несколько раз щелкнул выключателем, убеждаясь, что ребенок успокаивается, когда в комнате светло.
– Так не выключайте свет, – бросил он.
– Мы должны, – заявила мама. – Не может же свет гореть всю ночь.
– А как будет спать твоя дочь? – поддержала бабушка. – Это ведь и ее комната.
– И ребенок должен привыкать спать в темноте, – продолжала приводить доводы мама.
Папа вдохнул и нажал на выключатель.
В помещении вновь стало темно.
Малыш заплакал.
– Ты, отправляйся спать, – приказал отец. – Тебе известно, что Человек-сверчок делает с мальчиками, которые плохо себя ведут.
Прежде чем убрать руки с рейки кроватки, я прошептал:
– Ты не волнуйся, у меня есть идея.
Отец пропустил меня вперед, проводил взглядом и вернулся в свое кресло. Скрипнули ножки, и звук телевизора стал громче.
Я шел по коридору медленно, оглядываясь в поисках нового гостя-светлячка. И опять наступил на гвоздик. Рядом с ногой вспыхнул зеленый огонек.
Он охотно подлетел к банке, словно был рад навестить родственника в тюрьме для насекомых. Огоньки замигали с обеих сторон стеклянной перегородки, как будто они так переговаривались. Я открыл крышку, и оба жука замигали зеленым светом.
Слушая, как надрывно плачет мой племянник, я улыбнулся.
– Подожди немного, – прошептал я и забрался в постель, с трудом сохраняя терпение.
Как попугай, я принялся шепотом повторять реплики из фильма, который мой отец не уставал пересматривать, брат никогда не понимал до конца, а сестра, наверное, ненавидела. Наконец закончилась старая песня, это была самая грустная мелодия из всех, что я слышал. Женский голос наполнил подвал мраком, страшнее кромешной тьмы.
В нашу спальню вошел брат и забрался наверх, на свое место. Пружины несколько раз скрипнули, прежде чем он устроился. Затем они ритмично прогибались несколько минут, сначала медленно, потом быстрее и еще быстрее, потом брат застонал, и все стихло. Правда, через несколько минут брат громко захрапел.
Я решил подождать еще немного, чтобы все точно успели заснуть.
Вскоре тишину нарушали лишь звуки капающей из бачка воды и плач ребенка, и я выбрался из постели, прихватив банку со светлячками.
В комнате сестры я первым делом услышал ровное дыхание бабушки и медленно подошел к детской кроватке.
– Посветите ему, пожалуйста, – прошептал я светлячкам. – Он еще боится темноты.
Банку я поставил рядом с головой ребенка и накрыл ее простыней. Под тонкой тканью вспыхнули два огонька, подсвечивая лицо малыша.
Когда я был в дверях, он уже не плакал.
8
Следующим утром я резко сел в постели, вспомнив о банке со светлячками.
Подвал уже наполнился множеством звуков. Тостер несколько раз выстреливал в кухне, стулья вокруг стола вовсю царапали пол, в ванной бачок унитаза наполнялся водой.
Я вошел в комнату бабушки в одних трусах, тех же, что и прошлым вечером. Первым делом я заглянул в кроватку ребенка, но она была пуста. Ни племянника, ни моей банки. Я поднял простыню и еще раз исследовал кровать. Ничего.
Из кухни меня позвала по имени мама, и еще манил аромат поджаренного хлеба. Сначала, однако, я зашел в ванную, чтобы умыться и пригладить водой волосы. Они всегда были растрепанными после сна.
– Входи, садись, – сказала, увидев меня, мама и открыла холодильник, чтобы достать масло. – Мы уже завтракаем. Видишь, что бывает, когда поздно ложишься. Потом тяжело вставать.
Брат сидел за столом, держа в обеих руках приборы, и ждал, когда мама подаст еду. Он ножом указал на соседний стул и скорчил рожу, оттопырив изуродованную губу так, что стала видна десна. Я забрался на стул и посмотрел на бабушку напротив. Она улыбалась, глядя в пустоту, и пила кофе, иногда опуская кончик пальца в чашку, чтобы определить, сколько там осталось. Рядом с ней сестра кормила грудью сына. Папа смотрел на нее, не отводя взгляд.
– В конце концов, он вчера уснул, – произнес он.
Белая маска сестры повернулась к нему. Уловив, что взгляд его направлен туда, где губы младенца сомкнулись вокруг соска, она быстро прикрыла грудь ладонью. Отец нахмурился.
– Вот видишь, – повернулась к нему мама, наблюдавшая за тостером. – Ему надо было просто привыкнуть к темноте.
Сестра покосилась на меня, не пошевелив головой.
– Или нет, – сказала она.
И улыбнулась, как мне показалось. Я подумал о светляках в банке.
– Что ты хочешь сказать? – спросил отец.
– Ничего, – легко ответила сестра.
– Нет, скажи мне, что ты имеешь в виду?
Бабушка перестала улыбаться неизвестно чему.
Брат гортанно загоготал своим ослиным смехом.
– Ничего я не имею в виду, – продолжала отнекиваться сестра из-под маски.
– Что ты имела в виду? – настаивал отец.
Выпустив грудь, ребенок заплакал. Сестра взяла сосок двумя пальцами и засунула ему в рот.
– Я хотела сказать, что дети не могут быстро привыкнуть к темноте. – Едва уловимым движением головы она указала на сына и на меня одновременно. – Мальчикам нужен солнечный свет.
– Мы все принимаем витамин D, – вмешалась из кухни мама.
– Но им нужен свежий воздух, – продолжала сестра. – Они должны жить. Им необходимо…
Она перевела дыхание, словно собиралась сказать нечто чрезвычайно важное, но не решилась и замолчала.
– Что им необходимо? – набросился на нее отец. – Говори. Что им нужно?
Сестра уставилась на папу.
– Я уже сказала все, что хотела.
– Так ли? Кажется, ты не закончила фразу. Продолжай, смелее, говори, что нужно мальчикам.
Сестра опять помогла сыну ухватить сосок.
– Давай же, – напирал отец. – Им нужен свежий воздух. Солнце.
Я видел, как губы сестры плотно сжались под маской.
– Говори! – заорал отец.
Сестра расправила плечи и выпрямилась. Ребенок опять заплакал, когда сосок выскользнул из его губ, на этот раз сестра запахнула блузу и застегнула пуговицы.
– Больше всего остального ребенку нужен отец, – отчеканила она и осторожно положила малыша на стол. Прямо напротив папы.
От сильного удара кулаком по дереву подпрыгнули все тарелки и приборы. Ребенок задергал ручками и ножками. На крик поспешила бабушка. Мама обхватила свою чашку обеими руками, будто та могла упасть. Отец три раза сжал и выбросил в стороны пальцы. Первые два раза суставы хрустнули. Он шумно выдохнул и покачал головой, а потом еще раз ударил по столу и вышел, не сказал ни слова, лишь мельком глянув на сестру. Я слышал, как открылась и захлопнулась железная дверь спальни.
Мама принялась раскладывать тосты, положив каждому, кроме моей сестры.
– А мне? – спросила та.
– Последний кусок там, в пакете, – ответила мама. – Тостер в шкафу.
Я сидел на полу, скрестив ноги, и подталкивал кактус, чтобы он всегда был в луче солнца.
– Вот тебе витамин D.
Я сложил ладони в пригоршню и тоже долго держал под светом, вдруг мне тоже не хватает витамина, который давала мне каждый день мама. Потом я перевернул руки, прижал ладонями к полу и лег. Теперь глаза мои были почти на уровне пола, и я принялся разглядывать главную комнату нашего дома. Заглянул под стол, под шкафы и холодильник в кухне. Мама что-то стирала в раковине. В подвале была стиральная машина, но она предпочитала стирать руками, говорила, что это полезная нагрузка. Потом мама развешивала белье и одежду в своей спальне, у машинки, которой никогда не пользовалась. Удалось мне посмотреть, что под велосипедом, под диваном и даже папиным креслом. А еще под тумбой, на которой стоял телевизор, и полками с книгами и кассетами. Моей банки со светлячками нигде не было.
Сначала исчез цыпленок.
Теперь и светлячки.
– Хорошо хоть, ты не сбежишь, – сказал я кактусу и вздохнул. В нос ударил запах нашатыря, которым стирала мама. Это был один из моих самых любимых запахов в подвале.
В общей комнате появился папа, впервые за все время с того инцидента за завтраком. Он даже пропустил обед. Он сразу направился к маме.
– Он так и не появился, – сказал он ей. – А у нас закончились яйца. Конечно, мы знали, что однажды это случится, но не так…
– Здесь мальчик, – перебила его мама. – Вон там, на полу. С кактусом.
Папа резко повернулся.
– Ты как привидение, – сказал он. – Всегда такой тихий.
Я встал на колени.
– Оставь его, – прошептала мама.
– Давай иди к себе, мне надо поговорить с твоей мамой.
Я вытянул руку с горшочком кактуса.
– И что? – спросил отец, мельком глянув на него. – Это растение уже получило больше света, чем ему нужно.
Я покорно вышел из комнаты. Родители подождали, пока я отойду достаточно далеко, и продолжили разговор. Когда я открывал дверь комнаты, кто-то схватил меня за руку. Это оказалась сестра. Она встала у меня за спиной и положила подбородок на мое плечо.
– Пойдем, – прошептала она.
Мы вошли в ее спальню. Ребенок спокойно спал в колыбельке. Бабушка стояла на коленях у своей кровати, положив руки на матрас. Пальцы ловко перебирали четки. Закрыв глаза, она шептала молитву, я услышал лишь неразборчивое бормотание. Сестра приложила палец к щели на маске, где был ее рот, и потянула меня к своей кровати. Простыня в одном месте топорщилась. Сестра откинула ее и показала мне то, что под ней скрывалось.
Это была моя баночка со светлячками.
Я вздохнул от неожиданности, открыл рот, но сестра опять остановила меня жестом. Бабушка открыла глаза, продолжая повторять имя Того, Кто Выше Всех. Мы с сестрой замерли.
Шарики четок, подталкиваемые пальцами бабушки, бились друг о друга. Под гулко разносившиеся звуки молитвы мы с сестрой на цыпочках прошли к двери. Когда мы уже переступили порог, из комнаты послышалось:
– И не забудьте закрыть за собой дверь.
Мы так и сделали. В коридоре я повернулся в сторону кухни. Родители все еще разговаривали, стоя у раковины. Сестра шлепнула меня по попе и указала пальцем на дверь ванной.
Мы вошли, и она присела, толкнула спиной дверь и поставила баночку на колено.
– Что это? – спросила она.
Я заглянул внутрь сквозь стекло.
– Что это такое? – повторила сестра. – И что эта склянка делала в кровати моего ребенка?
Я наклонился, поставил кактус на пол и попытался взять из ее рук баночку. Сестра отвела руку в сторону, встала и подняла ее над головой, чтобы я не мог дотянуться.
– Зачем ты положил ее около ребенка?
Я молчал.
– Мне позвать отца и рассказать все ему? Тогда тебе придется ему объяснять, что ты натворил.
Она поднесла лицо к двери и покосилась на меня. Дав мне пару секунд на раздумье, она выкрикнула:
– Па!..
Я зажал ей рот обеими ладонями, вернее, дырку, прорезанную в белой маске.
Сестра вытянула язык, и я ощутил его мокрый кончик у себя между пальцами. Я сразу отдернул руку.
– Что это? – произнесла сестра. – Говори. Тогда это останется нашим секретом. Ты ведь понимаешь, что это опасно для новорожденного. – Она потрясла банкой. Карандаш несколько раз ударился о стенки.
– Осторожно, – предупредил я. – Ты их погубишь. Сестра уставилась на банку.
– Я спрашиваю, понимаешь ли ты, что рядом с маленьким ребенком не должно быть таких предметов?
Я потупил взгляд, мне стало стыдно. Об этом я совсем не подумал.
– Подними голову и посмотри на меня. Ты подверг опасности новорожденного ребенка.
Губы мои невольно изогнулись.
– И не реви. Пока никто об этом не узнал. А если будешь вести себя хорошо, и не узнает. Я же обещала, что сохраню все в тайне.
– Я больше не буду, – заныл я.
Сестра захохотала, протянула банку и прижала к моей груди. Она отпустила руку так неожиданно, что я едва успел подхватить банку, прежде чем она разобьется об пол. Сестра дернула дверь и удалилась. Один из светлячков подмигнул мне зеленым светом. Второй тотчас ответил. Тыльная сторона одной руки горела, и я решил, что слишком долго держал ее на солнце. Я заметил красное пятнышко на белой коже. Такой белой, что я подумал: отец прав.
Может, я действительно привидение?
Когда настало время ужина, я забрался на свой стул и удивленно спросил:
– И это все, что у нас есть?
Поковыряв мятый картофель вилкой, я раскидал кучку гороха. Две штуки упали на пол. Я втянул голову в плечи, ожидая, что отец велит мне выйти из-за стола.
– Ешь, – только и сказал он.
Спорить я не стал.
– И это съешь тоже. – Папа указал ножом на картофельные очистки, которые лежали на краю его тарелки.
– Мы никогда раньше не ели картошку вот так.
Мамин нос присвистнул.
– Так намного вкуснее, – ласково сказала она.
Она подхватила пальцами шкурку картофеля и положила в рот. Она жевала и улыбалась, отчего ее щека подрагивала. Сидящий справа брат запихивал в рот желтоватую массу. Некоторые кусочки проскакивали в щель в нижней губе и возвращались на тарелку. Он напоминал мне муху. Взяв кусок в рот, муха выплевывает его вместе со слюной, а через некоторое время всасывает слюну с почти переваренной пищей.
Я съел все, что было на тарелке, но не был сыт.
– Больше ничего нет? – спросил я, глядя, как отец кладет приборы рядом с тарелкой.
Краем глаза я заметил, как рука бабушки коснулась лба, потом живота и каждого плеча.
– Конечно, есть, – ответила мама и потянулась за седьмой тарелкой, всегда стоявшей между сестрой и бабулей.
Услышав, что делает мама, бабушка схватила ее за руку.
– Не сейчас, – сказала она.
Мама посмотрела на меня и закусила нижнюю губу.
– Прошу тебя, не сейчас.
Мама вернула тарелку на прежнее место и вздохнула. Папа протянул мне свою через весь стол.
– Это ничего не решит, – сказала мама.
– Мальчик будет сыт, – отрезал отец.
– Только сегодня. А что мы будем делать завтра?
– А что будет завтра? – спросил я, жуя шкурку картофеля.
– Ничего, – прошептала мама и улыбнулась мне. – Что будет завтра? – обратилась она к папе.
– Не знаю, – ответил тот. – Правда, не знаю.
В тот вечер папа разрешил мне остаться смотреть фильм с ними. Я сидел рядом и играл двумя горошинами, упавшими за ужином с моей тарелки.
9
Вернувшись в свою комнату после фильма, я опустился на колени перед тумбочкой. Открыл ящик и увидел у банки еще двух светлячков. Когда я открыл крышку, чтобы впустить их внутрь, в спальню вошел брат. Он забрался к себе наверх, отчего пружины заходили ходуном. Крышка упала на пол. Когда я поднял ее и закрыл, в банке было только три жука.