Вбежав во светлицу, Дарена собралась, было, поведать матушке о происшествии, но, увидев гостя, сидевшего рядом со Всеславой у стола, потеряла дар речи.
– Доченька, ты посмотри, какой гость у нас, – улыбнулась мать, увидев её.
– Малушка, – еле выговорила Дарена. – Ой, мне надо тебе столько рассказать! Пойдём на крылечко.
– Ступайте, только из крепости не выходите, – согласилась Всеслава.
На крыльце Дарёна уселась на верхней ступени и потянула за кушак своего спасителя:
– Садись, слушай. Поехала верхом кататься за ворота. А там… печенеги за мной погнались.
– Что? – вскочил на ноги Малушка.
– Да ты сядь, слушай, – снова потянула его за кушак Дарена. – Думала, всё, щас схватят – видела, один лук натянул, как вдруг моя лошадка в небо взлетела! Печенеги испугались и обратно помчались. А мы с Касаткой летели-летели и перед воротами опустились. И кто-то мне тихо сказал: «Больше не озоруй!» Представляешь?
Малушка догадался, кто спас на этот раз беспечную воеводину дочку, и заулыбался.
– Чего ты смеешься, – Дарёна обиделась. – Не веришь мне?
– Почему? Верю, очень даже верю, – стал серьёзным мальчишка. – А вот сейчас как пойду к воеводе, да рассажу ему о твоем приключении – как тебя чуть печенеги не схватили… Что батюшка твой скажет, а?
– Ой, Малушка, не надо, не говори! – батюшка не разрешит мне больше на Касатке кататься.
– А знаешь, кто тебя спас? – лукаво глядя на девочку, спросил Малушка.
– Кто? – Дарена смотрела на него, широко раскрыв глаза.
– Помнишь, мы с тобой на подходе к крепости видели, как печенегов на поляне гоняло чудище?
Дарёна вспомнила свой страх в тот момент и кивнула.
Малушка помолчал, испытующе глядя на подружку:
– Боюсь тебе говорить, вдруг сболтнешь кому…
– Малушка, миленький, скажи! Я никому не сболтну! Никомушечки! – умоляюще глядя на него, просила Дарёна.
– Так вот. Я слова заветные знаю, и сумел с этим чудищем подружиться. Это ханский дракон, зовут его Идилон. Его печенеги разбудили. Разграбили курган, где он был зарыт вместе с погибшим ханом. Вот он и прилетел сюда, их найти и наказать.
– А почему я его не увидела? – прошептала Дарена ни жива, ни мертва.
– А он умеет становиться невидимым, – улыбнулся Малушка.
– Малушка, – появился у крыльца дружинник Белизар. – Айда, тебя воевода кличет.
Важин понять никак не мог, почему Боги молчат? – он и жертву принес, и молитву творил: все по правилам. Наверное, мысли его одолевали в ту ночь посторонние – не смог сосредоточиться и не увидел знамение Перуна. На этот раз он возьмет себя в руки – жертвенная кровь на алтарь, молитва богам и полное внимание до оцепенения, без посторонних мыслей.
Жертвенный баран, с вечера подкормленный отрубями замешанными на отваре одалень-травы, был полусонным и без понуканий плёлся на привязи. Нож наточен. Мысли собраны. Ночь. Охранники пропустили его в ворота. И вот волхв идёт с бараном на привязи по тропинке лесной в сторону капища.
В полутьме на поляне среди богов он почувствовал что-то странное, никак не относящееся к деревянным идолам. Важин остановился, придержал барана, внимательно огляделся и прислушался. Ничего не увидел и не услышал необычного. Ночь как ночь – звезды перемигиваются, шорохи в траве, звон цикад. Он хотел было идти к жертвенному алтарю и вдруг снова услышал шелест травы под чьей-то ногой.
К сердцу сразу подступила тревога. Накаркал, пёс, – неприязненно подумал Важин о воеводе.
На капище кто-то был – волхв явно слышал шелест травы от шагов. Будто ватага врагов крадется из тьмы.
Отпустив повод жертвенного барана, Важин взял в обе руки посох, чтобы встретиться с врагом лицом к лицу, и замер, моля Перуна прогнать тучку, застившую диск луны. Бог богов услышал его. Яркий свет ночного светила брызнул с небес и осветил всю поляну с идолами от края до края.
Их было трое – три тёмных тени в ночи, и окружили они волхва с трех сторон.
Гортанный голос с акцентом пронзил тишину ночи:
– Бросай палка, балшой урус, падай и не двигай ничем, лежи.
Важин в изумлении наблюдал за татями ночи. Да, ему не очень-то везло в последние дни – то боги молитвы не слышат, то он их – а предчувствия томят, а тучи сгущаются над Ужгорской крепостью. И вот теперь эти – что им здесь надо?
Волхв заметил лук в руках говорившего – сверкнул в лунном свете наконечник стрелы. Судя по размеру, лук кочевника – такой удобно возить за седлом. Но это же невозможно! Печенеги на капище! – в трехстах шагах от Ужгорской крепости. Может, тут их целое войско?
Времени на раздумья не оставалось – вот-вот запоёт стрела.
Важин бросил посох перед собой и лег так, чтобы было удобно и орудие свое схватить и быстро вскочить. Оставалось ждать продолжения.
К нему подскочили, надавили коленями – стали путами руки вязать и стреножить.
Вот тут вы, вражины, дали маху! Эх, ма! Раззудись рука!
Важин вырвал из цепких клещей и руки, и ноги свои – одного за горло схватил могутной дланью, другого в косицу хватил носком сапога. Один мешком повалился в траву без крика и стона, другой захрипел и задергался в его руке. Волхв поднялся с ним во весь свой огромный рост, поднял и татя, уже обмякшего. И тут увидел свою ошибку – третий разбойник стоял на своем месте и целил в него стрелой.
Бубенчиком тренькнула тетива тугая – стрела пустилась в полёт и пропала с глаз. И вдруг из темноты ударила Важина в грудь, войдя по самое оперение.
Волхв покачнулся и подумал – прав воевода был: кольчуга б спасла.
И еще подумал – пока жив, идти буду.
Бросил удавленного татя и пошел на лучника – широко, размашисто, по-богатырски. Шаг, второй, третий… Другая стрела пронзила грудь волхва – он покачнулся, сбилось дыхание. Отхаркался кровью и дальше пошел. Шаг, второй, третий…. Третья стрела угадила в глаз и наконечником вышла из затылка.
Волхв закачался на месте, размахивая руками, ничего не видя и желая только одного – сесть на землю, успокоить её. Твердь вдруг стала качаться под его ногами, как крышка кадушки на воде – то один край попытался на голову опуститься, то другой.
Важин упал.
Глава 3
Ночной ветер гнал из-за леса огромную тучу, сверкавшую зарницами. Ещё чуть-чуть и гроза разразится над крепостью. Былята стоял на самой высокой башне и внимательно вглядывался в предгрозовую ночь. Где-то там, в темноте за воротами было капище, на которое ушёл Важин.
– Где же ты, волхв? – сердце сжалось в тягостном предчувствии.
Неожиданно сверкнула молния, и кусты, о которых говорил накануне Малушка, вспыхнули ярким пламенем.
Воевода перегнулся через перила – огонь сжигал кусты, не приближаясь к стенам крепости.
– А где гром? – поразила Быляту тишина, – вот ещё одна молния, уже на кусты с восточной стороны, а грома снова нет, странная какая-то нынче гроза.
Вдруг воевода увидел огонь, где совсем не ожидал увидеть, в стороне капища.
– Важин! – застонал Былята. – Говорил же, не ходи один.
Пламя, горевших идолов, осветило печенегов, прыгающих в диком танце посреди поляны. У одного из них в руках было копьё. Ноги воеводы подкосились, когда он понял, что за шар с развевающимися белыми нитями украшал копьё танцующего печенега. То была голова волхва, седые волосы Важина словно белое облако качались вокруг неё.
Вдруг с неба сверкнула ещё одна тихая молния, ударив прямо в печенега с копьём, потом ещё раз, и другой, настигая всех, кто убил волхва и поджёг капище. Скоро они живыми факелами бегали по поляне – до слуха Быляты, да и всех в крепости, донеслись их предсмертные крики.
Всё заглушил гром, прогремевший наконец с ночного неба. А хлынувший ливень постепенно загасил пламя над капищем.
Былята смотрел в его сторону и долго не мог понять, то ли слёзы бегут по щекам, то ли дождевые струи. Он взглянул внутрь крепости. В стане дружинников поднята тревога, и все они заняли места на стенах, готовые отразить нападение. Поселенцы-мужчины так же были на стенах и у ворот.
Но до рассвета никто к крепости не приблизился.
Едва солнце высветило верхушки деревьев, Былята велел позвать к себе плотника.
– Исполать тебе, воевода, – с поклоном поприветствовал хозяина вошедший в светлицу мастер.
– И ты будь благословен богами, Стожар. Проходи, присядь рядом, – жестом пригласил Былята. – Тяжелая просьба к тебе у меня. Давно Желя и Карна не приходили в нашу крепость. Но нынешней ночью послала их к нам сама Морена. Тяжело на сердце, Стожар, ох, как тяжело.
– Слышал я ночью страшные крики за крепостью, – тихо проговорил плотник, – кому домовину мастерить, скажи, воевода.
– Тот, кому домовина нужна, погиб, как подобает русскому человеку. Без стона, без крика. А смертным криком себя осквернили те, кто убил его, – Былята кулаками грохнул по столу.
– Кто же сей воин?
– Важин. Убили вороги нашего волхва и капище сожгли. Строгай домовину и готовь дрова для костра. Как готов будешь, скажи. Отправимся на место.
Сраженный страшной новостью Стожар, понурив голову, направился к выходу.
– Да, – остановил его воевода, – не говори в крепости о смерти волхва до поры до времени. Ступай.
Тяжелой поступью Былята пошёл на половину супруги.
Всеслава ждала мужа – как все в крепости, она слышала ночью страшные крики.
– Всеслава, жена моя, – с порога обратился к ней воевода, – позови баб-стряпух, готовьте тризну во имя Важина. Тризну будем править в крепости, на площади, а отдельно пусть приготовят блюда для кормления земли, чтобы Морена быстрей приняла к себе павшего волхва. Еще принеси мне полотна белого для савана.
Всеслава ладонью прикрыла рот, сдерживая рвущийся крик, и только кивнула в ответ мужу.
В полдень траурная процессия вышла из ворот крепости. Дружинники несли домовину, на подводе везли дрова, лопаты, вилы и большой котел с ритуальной едой.
Прибыв на капище, Былята был удивлён до глубины души, но сумел не показать этого. Тела печенегов сгорели дотла, только кучки серого пепла указывали на них. Тело же волхва возлежало на широкой доске, нетронутое огнём. Голова лежала на месте, лишь широкая полоса на шее говорила о том, что она была отсечена.
Воевода дал команду, и погребальный костёр был сложен посреди сожженного капища, под него закопали котел с едой для земли. Недалече установили домовину. Важина дружинники вместе с воеводой водрузили на костёр.
Былята, не пряча слёз, поднёс факел к дровам.
– Прощай, – одними губами прошептал он.
Неуступчивый и сварливый Баламошка с детства был частенько бит своими сверстниками. Затаился и растил в себе людоненавистника. Однажды подсмотрел, а потом здорово сыграл припадок больного падучей болезнью странника. Жизненная стезя была определена – он стал блажным, придурковатым, ёрным на язык и поступки человеком. Скорее шутом при обеспеченных средствами или властью, хотя имел острый ум и наблюдательный глаз. Отсюда и Баламошка – он давно забыл, как звала его мать.
С неудовольствием он обнаружил себя в той самой яме, куда столкнул, связав, пришлого мальчонку. Сколько он в беспамятстве отлежал? – кто бы сказал. Голова раскалывалась – ладно, что совсем не отлетела: удар был очень сильный. А вот шишки не было и крови тоже – кажется, пацан его котомкой шандарахнул. Камни он там, что ли, носит?
Окончательно придя в себя, Баламошка оценил ситуацию. Она была аховой. Конечно, можно было наврать воеводе: голова, мол, сбой дала, от того и мальчишку связал. Потрястись, пенку на губы припустить – глядишь, не казнит. Но выпорет точно. Неизвестно ещё, знает ли мальчишка про его шашни со старостой и доложил ли о них воеводе. Нет, рисковать не стоит – надо бежать из крепости.
Но уходить со двора с пустыми руками не в правилах Баламошки.
Сказано – сделано: дождавшись ночи, он прокрался на подворье Быляты. Собаки знали его, и шум не подняли. На крышу вскарабкавшись, через трубу Баламошка спустился в печь – ту, что обогревала в холодные дни покои воеводы. Летом её не топили, и сейчас зев был прикрыт заслонкой.
Баламошка устроился в глубине печи, привычный к голоду и неудобствам. Посидим и послушаем, решил он, воевода сам мне укажет, где прячет казну. Его быстрый, незнающий устали ум, все рассчитал точно. Он стал свидетелем откровений волхва и Быляты. А потом визит мальчишки открыл ему тайну – где воевода хранит сокровища.
Отправив мальчишку с дружинником в баню, Былята ещё раз осмотрел свитки – покачал головой, языком поцокал.
Явился дружинник и доложил, что Баламошку невозможно найти – нет его в клети, где обитал, и никто не видал его с позавчерашнего дня.
– Чудеса! – удивился Былята и махнул дружиннику – иди, мол, понял.
Достал из щели ключ и открыл им замок на большом окованном по углам сундуке. Опустил туда свитки и всё привел в исходное положение.
Покинул комнату со словами:
– Словлю – собственноручно до смерти запорю.
А тот, к кому относились эти слова, ловко вылез из печи, прикрыл на засов дверь, чтобы кто-нибудь ненароком не ворвался, достал ключ, открыл замок и неспеша рассмотрел сокровищницу Ужгорской крепости. Выкинул из мешка меха – куньи и собольи шкуры. Сложил в него свитки и добавил к ним большой и тяжелый кошель золотых монет – казну дружины крепости. Закрыл сундук, положил ключ на место, открыл засов входной двери и снова забрался в печь, прикрывшись заслонкой.
Когда воевода стоял на стене, всматриваясь в горящие кусты и огни на капище, Баламошка беспрепятственно спустился по верёвке на безлюдной и неосвещенной стороне крепости. Шёл без дороги полем, лесом. Шёл, полагая – то, что удачно началось, должно успешно и завершиться. В чаще лесной в корнях заветного дуба спрятал кошель с казной, а в дупле, в котором неоднократно ночевал, пускаясь в различные авантюры, оставил мешок со свитками для ромейского архонта. Правильно полагая, что до Корсуни ему не добраться с таким приметным грузом, решил получить выкуп здесь и сейчас – отправился на поиски Тираха.
Шёл наугад, выбирая направления в сторону противоположную от крепости.
К утру случайно наткнулся на печенегов. На большой поляне расположились степняки табором. Орда целая, но женщин не было – шли налегке, без кибиток.
Впрочем, когда Баламошку часовые схватили и поволокли к шатру темника, он увидел несколько кибиток, группой стоявших на краю поляны.
Это, должно быть, Тирах, – с облегчением подумал беглец.
– Отправишься с рассветом в Муром. Доложишь о гибели Важина. Пусть пришлёт нам князь Пётр нового волхва, – наказывал гонцу воевода.
В этот момент в светлицу вошли Белизар и Малушка.
– Исполать тебе, воевода, – поклонился Белизар, а его спутник молча склонил голову.
– Что-то случилось? – повернулся к ним Былята.
– Воевода, ты велел Баламошку к себе позвать, – начал говорить Белизар, но воевода перебил его:
– Так я звал его ещё третьего дня!
– Но нету дурачка в крепости, – развёл руками дружинник. – Сбежал. Воротные его не видели, значит, тайным ходом сбёг.
– Проверил бы ты, воевода, – встревожено проговорил Малушка. – На месте ли те свитки, что я тебе передал.
Былята, внимательно посмотрел на мальчика, достал ключ и открыл сундук.
– Нет свитков, – воскликнул он. – Похитил шут. И казны нет! Предатель! Догнать!!!
– Так где ж его теперь догонишь? – возразил Белизар. – У нас одна дорожка, у него тьма тьмущая, да и ушёл он не только что.
– Батюшка воевода, дозволь сказать, – Малушка тронул воеводу за рукав.
Былята кивнул, ещё не придя в себя от происшествия.
– Я так думаю, Баламошка будет искать Тираха. Ему свитки вернуть захочет. Позволь мне отправиться на поиски. Я смогу и до Мурома добраться. Сейчас вокруг крепости немало врагов обитается, взрослого да ещё всадника быстро скрутят и убьют. А я лесными тропками пройду. Думаю и Тираха найду, и Баламошку. И в Муроме о волхве князю скажу, – уверенно говорил Малушка.