Внизу она смешалась с толпой, рвущейся в панике из здания наружу, и нырнула в темноту ближайшего переулка. Выбросила в подвернувшийся мусорный бак бесполезный «Глок», до сих пор стиснутый в ладони, и быстрым шагом, едва не срываясь на бег, двинулась по мостовой, бездумно сворачивая в любые подворотни, чтобы замести следы.
Она позволила себе остановиться лишь под навесом у кованной решётки островерхой башни костёла, с оголовка которой не так давно разнеслись удары колокола, и которые она впервые услышала несколько часов назад. Облегчённо перевела дыхание, погладила изъеденное временем железо, бросила взгляд в тёплую полутьму за открытой дверью. Прислушалась к шороху воды в водостоке и оглянулась на недалёкий полицейский участок, перед которым царила суматоха.
Она развернулась и вышла под дождь, поёжилась от попавших на шею холодных капель, вытирая вновь хлынувшие слезы.
Свернув на ближайшем перекрёстке, Гальса обессиленно прислонилась лбом к шершавому камню стены и отрешённо подумала, что на кладбище к Анхар она сходит, когда все закончится, а сейчас…
Она вздёрнула воротник плаща вверх, прислушалась к далёкому реву сирен в соседнем квартале и медленно пошла прочь. Подумала, что никакую свечку она ставить не будет, пока лично не убедится в его смерти. Вспомнила, как открыв рот от удивления слушала рассказ Кайры об изворотливости Хромого, поражаясь его звериному чутью и умению выбираться из самых изощрённых ловушек. А вот Анхар никогда и ничего ей не говорила. Молчала и так мягко улыбалась, что её тонкие черты восточной женщины, словно светились изнутри. Она была счастлива просто потому, что он рядом. Сейчас, всю эту романтику Гальса почувствовала на собственной шкуре, но страха внутри не ощутила, как бы тщательно к себе не прислушивалась. «Подожду, – твёрдо решила она. – Здесь! Денег ещё надолго хватит. А там, может быть, кто из окружения Гензера или Сангушека всплывёт, или сама Кайра на связь выйдет…».
Машина, арендованная ими заранее и припаркованная в тихом районе, была на месте. Она неторопливо, чтобы не привлечь внимание взбудораженных перестрелкой полицейских, проехала мимо городского парка. Чем дальше она оставляла позади центр, тем тише и темнее становилось вокруг. И наконец выбралась через кварталы с одноэтажной застройкой на трассу. Нащупала под сидением запасной пистолет и несколько снаряжённых магазинов. Положила все себе на колени, чтобы придать уверенности, и вдавила педаль акселератора в пол.
Отражения полос разметки дороги ныряли по запотевшему стеклу под её пальцы, вцепившиеся в руль так, что побелели костяшки. Белая, чёрная, белая, чёрная. Полоска белая, а за ней чернота, снова полоска и снова чернота. Напряжение, что держало её последний час на пределе сил и помогло пережить весь этот ужас, ушло. Резко, как оглушительный взрыв в кабинете Гензера, оставив вместо себя слабость, крупную дрожь по всему телу и слезы. С каждым ударом пульса у неё в висках появлялась новая полоска. Белая, чёрная, белая, чёрная… Из темноты, из ниоткуда, фары выхватывали белую линию, и её белизна нестерпимо резала глаза, привыкшие к чёрному цвету. И тут же линия пропадала в такой же непроглядной черноте позади. С каждым новым ударом пульса, с каждым новым толчком крови в венах – белая, чёрная, белая, чёрная.
У Гальсы двоилось в глазах. Она ударила по тормозам, с трудом удержала машину в заносе на скользкой дороге, и застыла на сиденье, закрыв глаза. Рыдания сотрясали её плечи, а рука непроизвольно потянулась вправо. Там было пусто, а у неё никак не получалось избавиться от предчувствия надвигающейся беды. И Хромой сидел рядом, хмурый, сосредоточенный. Молчал, только кривился в ответ на её слезы одним уголком губ.
Дождь усилился. Капли сверкали в свете фар, бледным водяным туманом разбавляли ночь и текли ручейками по стеклу. Гальса приоткрыла окно, и они ворвались в салон, нещадно хлеща по лицу. Хромой оперся о дверь снаружи. «Все запомнила? – раздражённо спросил он». Она испуганно кивнула, и что-то мелькнуло на миг в его глазах, словно крикнуло, простонало от невыносимой боли: «Повтори!». Она вздрогнула, моргнула, а вместо его силуэта уже была вязкая, тягучая чернота, теперь уже насквозь промокшая, и которую можно было резать ножом.
Трясясь всем телом, она переключила скорость. Дорога летела под капот. Мокрый шелест шин, захлёбывающийся от натуги рёв мотора, еле слышный свист пролетающих внизу полосок – это было прямо в ней, в висках, в мозгу. И не было других машин: ни белых фар встречных, ни красных огней попутных. Чёрное небо, чёрный асфальт, чёрная мгла по краям. Темно впереди, темно сзади. И только здесь, в середине угольной черноты, светились индикаторы на приборной доске, да пронизывали ночь два острых луча фар. Что впереди – неизвестно. Что позади – не имеет значения. Что по сторонам – не узнать, ведь там она никогда не окажется.
За поворотом шоссе полезло вверх по крутому склону холма. Она протянула руку, отстранённо ощупала прошитую кожу второго сидения и вдавила педаль до упора. Мотор ошарашенно взревел, и стрелка спидометра рванулась вправо, застыла, опершись в ограничитель, и быстрее застучала кровь в висках, и быстрее побежали полоски. И она, судорожно сжимая рулевое колесо, кромсала темноту светом фар. И тьмв, чавкнув, и проглотив бледные лучи, сомкнулась позади. Там было мёртвое прошлое. И там же, Гальса надеялась, была полоса чёрная, которую накрывало разгорающееся позади электрическое зарево от ночных огней покинутого города. А впереди было будущее, но никто сейчас не мог ей сказать, каким оно окажется.
– Боже… – стонала она, – только уцелей… только не возвращайся призраком… простая работа всегда найдётся… для меня с тобой… а Кайра… пусть только попробует протянуть к тебе руки…».
Ключ она нашла там же, где и сказал Хромой – кончик бечевы среди мокрого месива в вазоне. И неприметная, тонкая нить между дверным полотном и стеной была на месте. Она шагнула через порог, обводя темноту стволом «Глока», и нащупала выключатель. Доводчик плавно закрыл дверь за спиной, и она принялась осматривать чужое жилье.
Снаружи серел рассвет. Гальса смотрела на наглухо задёрнутые плотные шторы и спрашивала себя, а была ли эта ночь реальной, и были ли рассказы Кайры правдой. В их деле, врать ей было незачем, но сейчас она не собиралась верить никому – уцелеть в этой бойне мог только Хромой. Сам и расскажет, если встретимся…
Она прошлась вдоль стены к окну, присела и, едва не прижимаясь щекой к ковру, осмотрела его до самой двери. Затем чихнула и медленно выпрямилась. В коротком ворсе полно песчинок и пыли, на широкий диван будто никогда и не садились, а под ним точно вымыли пол перед её приходом. Ни вороха газет, ни неоплаченных счетов. На краю низкого столика телефон с автоответчиком и чашка с остатками кофе. «До чего же здесь странно чисто, – подумала Гальса и потёрла бровь так же, как это делал Хромой, – местами чисто».
Она нажала на кнопку автоответчика. Отрывистый мужской голос с металлическим тембром сообщил, что никаких сообщений нет.
Гальса толкнула дверь на кухню. Телевизора не было и здесь. Раньше она об этом не задумывалась, но теперь это казалось странным. В Европе нет людей настолько далёких от новостей, или настолько перегруженных ими, чтобы не иметь хотя бы одного телевизора. Сверкающий чистотой пустой стол. Ни крошек, ни запахов. Сунула нос в холодильник – мышь повесилась. В шкафу у плиты блестящие стальные кастрюли, керамическая сковородка, ножи, вилки и ложки в разных отделениях. Заглянула в мусорное ведро – пустая коробка из-под яиц. Одинокий скомканный листок рядом с ней оказался давней квитанцией с парковки.
Оставалась последняя комната. Возле просторной двуспальной кровати стояли часы, подмигивая зеленью цифр. Гальса наклонилась и понюхала одну из подушек. Запах женского тела был свежим и почти осязаемым. Мысленно она перенеслась в номер того проклятого отеля и будто вновь почувствовала руки Хромого на своей груди. Она выпрямилась, отгоняя видение, и вытерла неожиданно вспотевший лоб.
В гардеробе Гальса обнаружила мужскую рубашку, а в отделении для обуви – новенькие женские туфли. В одном ящике комода – носки в упаковке, а во втором – ношеный бюстгальтер и он был девственно чист от запахов, словно его купили без примерки и уже старым.
Она недоуменно оглянулась. Где остальные вещи? Другие ящики пустовали, и это было все, что она нашла в комнатах. Если бы она не задержалась в спальне, могла бы решить, что дом заброшен. И он был больше похож на номер в занюханном мотеле, чем на обжитое помещение.
За стеклянной дверцей бара кроме двух стаканов и бутылки ничего не было. К спиртному Гальса всегда была равнодушна, но сейчас не могла оторвать взгляд от этого единственного пузатого сосуда, наполненного коричневой жидкостью на три четверти. Она протянула руку, отвинтила крышку, осторожно понюхала содержимое, глотнула и закашлялась – попало не в то горло, а в нос шибануло привкусом прелой соломы.
Гальса поставила бутылку и провела задумчивым взглядом по полке с книгами и стопке журналов под ней. Одну за другой она сбросила книги на пол и тщательно перетряхнула их все до одной, словно надеялась найти что-нибудь, спрятанное между страниц. Затем принялась за журналы. Один футбол. Других в стопке не было. Она никогда не слышала, что Хромой был настолько увлечён этим видом спорта.
Старая фотография выпала внезапно. Потом целый ворох распечатанных на простой бумаге снимков. Следом открытка. Потрёпанная. Не очень качественная печать. Она поднесла её ближе к полоске света от ночника – молодая девушка в бронежилете и с автоматом на фоне горящих развалин. Надпись на арабском и под ней размашистая строчка от руки: «Покажи этим ублюдкам, где их место!». Почерк на открытке ей был незнаком.
Она подняла самое первое фото и медленно осела на кучу бумаги. Этот снимок она уже видела в руках Анхар – в тот день ей исполнилось два. Спустя шесть часов погибла её мать. Официально… Никто не виноват… Ночь… Корректировщик ошибся… С кем не бывает…
Гальса просмотрела остальные фотографии все до одной. На одних была Кайра, на других Гензер – Ливан, Сирия, Европа… Видно, что снимали издалека и скрытно. В кадрах было полно смазанных рук, ног, сумок… И ещё Хромой… На фотографиях была только его спина, но она слишком хорошо знала эти плечи и осанку, чтобы узнать его сразу. Его ждали и здесь… Не глядя, она протянула руку к бутылке, почему-то взболтнула содержимое и одним длинным глотком вливала коньяк в себя, пока хватило дыхания. Затем она отыскала щиток электрического распределителя и щёлкнула рычажком автомата. Потом устроилась в углу, чтобы держать в поле зрения и входную дверь, и окно. Положила перед собой три запасные обоймы и «Глок» – того, кто придёт сюда вместо Хромого, постигнет очень сильное разочарование.
Гальса достала мобильник и авторизовалась в общем канале. Там было непривычно тихо и пусто. Дрожащим пальцем набрала сообщение и десять минут с надеждой смотрела на дисплей. Затем отключилась. Её строчка так и осталась единственной: «Хромой, мне страшно…».
– Господи, – пробормотала она, – почему это сразу не пришло мне в голову, когда я оказалась здесь. Этот дом – очередная ловушка! Однорукий Латиф стоял у неё перед глазами.
Ручка двери повернулась. Она вжалась плечами в стену и нащупала пальцем курок.
Окровавленный Шрамов, державшийся за живот и ввалившийся в комнату едва ли не на четвереньках, был для Гальсы отличной мишенью – выпитый коньяк ничуть не помешал ей разрядить в его голову всю обойму со стопроцентной точностью.
10
Город был насквозь пропитан влагой. От реки в неоновые сумерки узких улиц вползали плотные щупальца тумана. С неба вновь сеялся мелкий дождь. В мутной пелене тускло вспыхивало жёлтое пятно светофора на перекрёстке. Едва различимо помаргивала вывеска бара, отбрасывая призрачные блики на мокрую брусчатку.
Креспин достал сигареты. Повертел в пальцах зажигалку. Несколько раз машинально прокрутил колёсико над кремнём. На чёрной доске у входа в бар для него ничего не было. Тот, кто аккуратно вывел название дежурного блюда в меню, не сломал мелок и не обвёл первую букву дважды. Более того, надпись была выполнена не мужской, а женской рукой.
Он прикурил. Несколько затяжек сделал одну за одной, со злой сосредоточенностью разглядывая вход в питейное заведение и перекатывая сигарету по уголкам рта. Представил, как впервые оказался в этом месте несколько лет назад. Как в первый раз поздоровался с ней и услышал в ответ: «Рада встрече». Вспомнил, как она протянула ладонь и мягко улыбнулась, словно они были знакомы целую вечность и расстались только вчера… Вчера закончилось три года назад, и его больше не существует…
– Просто уйма времени прошла с той первой встречи, – философски заметил он в темноту.
– Правда? – удивилась Анхар и потёрлась носом о его висок.
Почувствовав, как с виска за шиворот холодным прикосновением заструилась вода, он вздёрнул воротник плаща повыше и сунул руки в карманы.
– Мерзкий дождь, – Креспин поёжился.
– Серебряный, – Анхар подставила ладонь под дождевые капли. – Смотри…
Он мотнул головой, прогоняя наваждение, щелчком ногтя послал окурок в мокрую полутьму и двинулся через дорогу в бар. Немногочисленные посетители, вяло встрепенувшиеся при его появлении, равнодушно вернулись к своим напиткам.
– Кофе, – он махнул рукой женщине за стойкой. – Много и покрепче.
Рядом со столиком у окна в растрескавшемся ведре торчала пальма, растопырив пожелтевшие от табачного дыма листья. Креспин устроился под ней на широкой скамье, задумался, задавая себе единственный вопрос – почему? Ответа на него не было. Не было ответов и на другие странности, накатившиеся лавиной. Он прекрасно понимал, что в правильном вопросе всегда содержится половина ответа. Пытаясь разобраться в сложившейся ситуации, наполовину прикончил кофе в чашке и наполовину решил задачу. Но только наполовину. Недостающую часть должен был назвать Гензер… Ещё вчера… Гензер молчал, словно и его больше не было… Оставался неизвестный связной. Мёртвый – надпись на доске почти убедила его в этом.
Получался заколдованный круг – информация, необходимая ему, на свет не появлялась, а уйти он не мог хотя бы потому, что идти пока было некуда. Он курил, постукивая краем зажигалки по столешнице, и ждал. Терпеливо ждал, очень терпеливо. И в какой-то момент случилось то, что случилось – входная дверь тренькнула о колокольчик. Сизая пелена в зале качнулась от сквозняка. Вместе с нудным шелестом дождя послышался стук каблучков. Он покосился через плечо. Женщина. Молодая. Сразу от дверей цепким взглядом окинула небольшой зал и расстегнула плащ. Кто-то в другом углу откровенно прищёлкнул языком.
Через пару секунд она скользнула к нему за столик. Не присела, не пристроила свой зад к коже скамьи, а именно скользнула на неё одним мягким и грациозным движением. Невысокая, изящная, с вызывающе правильными чертами лица. Даже Анхар не была настолько привлекательной. Креспин безразлично подумал, что такие лица можно встретить у скучающих английских леди на бангкокской Каосан-роуд, но никак не в этом городе. Эта женщина выглядела шикарно, но совершенно неуместно в прокуренном помещении дешёвого бара, где явно выпадала из общепринятой схемы. И она притягивала его взгляд, как огонь привлекает бабочку. Однако, с таким же рвением к ней стремились и чужие взгляды из каждого угла бара. Креспин скривился и отодвинулся глубже в тень под резные листья.