– Гонишь! – сказал Иван восхищённо.
– Фирма веников не вяжет. Чем заниматься-то намерены?
– Нефтянкой, ноу-хау всякими. Продвинутыми технологиями.
– О! Большое дело. Будем дружить, Ваня.
Достал из деревянного ящичка сигару, показал Ивану. Тот помотал головой – бросил. Лёха закурил.
– Я тебе больше скажу, – принялся кидать пробные шары Иван. – Это же новейшие энергетические технологии. Тут перспектива сумасшедшая. Я что подумал? Посмотри на нашу школьную команду… ты влиятельный политик, Жека – не последний силовик… А если наши возможности объединить? Клёвая идея, админресурс, силовая поддержка…
Сенатор пускал кольца, глядел сквозь.
– Модернизация… высокие технологии… стратегии развития России… А знаешь, с кем надо первым делом это перетереть?
– С кем?
– С да Силвой.
– Эт-то ещё зачем? – после короткой паузы спросил Иван.
– Васька – это большие бабки. А без бабок такие дела не делаются.
– Это будет не так-то просто. Ты ведь знаешь, какие у нас с Сильвенко отношения. Не думаю, чтобы он был счастлив встретиться со мной. Даже не уверен, что смогу на него выйти. Пошлёт меня пират подальше.
– Насчёт ваших отношений весь свет в курсе, – сенатор глядел сочувственно с лёгким оттенком иронии. – Но, коли назвался груздем… Придётся, Ваня, тебе себя пересилить. Хочешь сделать дело – страдай. А я, так и быть, помогу на этот раз. Сведу с олигархом нашим. Сделаю Ваське звоночек, попрошу с лестницы тебя сразу-то не спускать.
Возвращался Иван, крепко ухватившись за руль и сосредоточенно глядя перед собой. У перекрёстков яростно гудели: давай, мужик, не спи, жми на газ! Иван не реагировал. Медленно разгонялся, медленно втягивался в уходящий поток.
Очнуться заставил резкий звук, словно по опелю ударили деревяшкой. И тут же – короткий автомобильный вскрик.
Иван выругался, врубил аварийку. Сзади немедленно образовалась пробка, водители еле-еле обтекали опеля и старый хёндай, приткнувшийся позади слева. Иван пошёл туда.
Из хёндая вылез пожилой мужик – старая куртка, очки, матерчатая сумка через плечо.
– Что ж вы не смотрите-то?
– Я смотрел, – фальшивым голосом сказал Иван. – Что случилось?
– Зеркало свернули!
Левое зеркало на хёндае висело перебитым крылом. Иван подошёл, потрогал. Крыть было нечем.
– Гаишников вызываем?
Они стояли посреди потока машин, неприязненно глядя друг на друга. Сыпал мелкий снег. Разгорались фонари.
– Век бы их не видать, – буркнул мужик, – тут возни на пару часов, да потом ещё к ним за объяснениями-справками…
– Европротокол?
– А толку? Всё равно потом в их контору таскаться… с нашим государством дела лучше не иметь… по-человечески разойтись можем?
– Это как?
– Дайте мне на ремонт, и дело с концом.
В фейсбуке Иван читал, как участники ДТП вроде договаривались «по-человечески», а потом пострадавший всё равно писал заявление, что виновник покинул место происшествия. Посмотрел на мужика испытующе. Пригнулся, вроде зеркало осмотреть, заглянул в салон хёндая. Ленточки-колорадки не заметил. По его опыту, водители с ленточками – самые скандальные.
– Сколько?
– Полторы хватит.
Иван молча отдал полторы тысячи. Они кивнули друг другу и разъехались.
Машка ахнула, всплеснула руками:
– С тобой всё в порядке?
– Ну что ты, Маш, в самом деле… зеркало задел, подумаешь…
– Опеля не побил?
– Да ему хоть бы хны.
Ужинали. Иван внимательно глядел в тарелку. Машка сначала оживлённо чирикала, потом затихла, осторожно спросила:
– Вань, всё нормально?
Он отложил вилку. Поднял на неё глаза.
– Лёха требует переговорить по проекту с Сильвенко.
Показалось: на стол между ними рухнул свинцовый груз. Машкино лицо застыло, потемнело.
– Ты в своём уме? – она сказала это очень тихо.
И вдруг засмеялась.
7. Явление да Силвы
Василий Сильвенко появился в классе на три года позже всех, и Тройка превратилась в Четвёрку.
Иван помнил, как Васька впервые позвал его к себе. Обитателя задрипанной коммуналки поразила прихожая Васькиной квартиры – просторная, со старинной резной вешалкой и бронзовой люстрой под трещиноватым лепным потолком.
Дальше было ещё невероятнее: Васька жил в отдельной комнате, у него имелся собственный письменный стол!
– Можешь посмотреть пока книги. Я домашнее задание добиваю.
– А я уже, и французский успел.
– Не, это по английскому, – вздохнул Васька. Школа у них была с французским, но английский в семье потомственных моряков считался обязательным, родители наняли Ваське домашнего учителя.
В соседней комнате раздался мужской бас, филёнчатая дверь распахнулась. На пороге стоял самый настоящий капитан в кителе с золотым шитьем. Изогнутая трубка испускала великолепный аромат.
– Здравствуйте, – просипел Иван, съёжившись на стуле.
Мужчина приблизился, аккуратно приподнял его за плечи и ласково посоветовал:
– Когда входят старшие, надо привстать… Ну-с, как тебя зовут?
Иван вытянулся столбом и, обмирая, назвался шёпотом.
– Что ж, Иван, наслышан о тебе, – благосклонно сообщил капитан и прошёлся, поскрипывая штиблетами. Иван глядел во все глаза: отец дома ходил в сбитых тапках. – Нам будет приятно, если ты станешь приходить к Василию – поиграть, позаниматься. Можешь читать книги из нашей библиотеки… только аккуратно. В общем, ты нам понравился. Будьте с Василием друзьями.
Потный и красный Иван не знал, что ответить.
Капитан усмехнулся, потрепал по вихрам:
– В подобных случаях говорят «спасибо».
Он повернулся к Ваське и заговорил на чужом языке. Васька отвечал тем же.
– Хочешь, научу английскому? – спросил Васька, когда отец ушёл.
– У меня не получится.
– Ещё как получится! Вот, смотри… это читается как «зе». Ну, повтори!
– Зе, – послушно отозвался Иван.
К пятому классу, когда начался французский, он вполне прилично болтал по-английски. Француженка очень удивлялась.
Были они обыкновенными ленинградскими пацанами. В школу пришли в серых гимнастёрках, туго перетянутых сталинскими ремнями, выпускные сдали за год до полёта человека на Луну. Десятилетие надежд. Дороги открыты, дружба – навсегда, а войны, конечно, не будет.
Наивные шестидесятые рухнули в небытие. Впереди пластались глухие, холодные десятилетия. Многие из класса спились, легли в могилы до срока.
Но рок этот не коснулся Четвёрки.
Появление одессита Васьки сыграло решающую роль в становлении компании. Василий был солиден в разговорах со взрослыми, мягкое одесское произношение выглядело стильно. Иван мог собрать радиоприёмник из чего угодно и знал всё об американской орбитальной программе «Джемини». Лёха умел договариваться с людьми. Жека – баскетбольный бог школы. Вчетвером они могли заткнуть за пояс кого угодно.
Запойное чтение домашней библиотеки семьи Сильвенко наложило неизгладимый отпечаток на речь и манеры Четвёрки. После «Одиссеи капитана Блада» Васька принял имя грозного адмирала Васко да Силвы. Иван и Лёха на подобную наглость не решились: пиратские имена не вязались с плебейскими рожами. Жека стал лаконичным Джо.
Однажды резались в дурака в комнате, уставленной тяжёлой резной мебелью. Ивану нравились большие рыцари чёрного дерева, охранявшие дверцы шкафа.
– Откуда у вас такие? – без всякой задней мысли спросил он, кроя Васькиного козыря.
– Что откуда? – рассеянно переспросил да Силва. – А, эти… снизу, из холла.
– Какого ещё холла?
– Внизу, как входишь, был холл с коврами. Это же дом моей бабушки.
– В каком смысле?
– При царе наша бабушка владела этим домом. Она дворянкой была, после революции ей оставили эту квартиру. А остальное, конечно, отобрали.
– Так ты, получается… дворянин? – Иван был потрясён.
– Вроде того, – подтвердил да Силва и зверски вытаращил глаза. – Твой ход, холоп!
Девятый и десятый катились к финишу. Да Силва налегал на математику: капитанова наследника ждала Макаровка. Лёха увлёкся комсомольской работой, пропадал в райкоме. Иван тосковал на уроках, кося глазом на профиль с нежным пушком над верхней губой и вызывая радостное ржание класса ответами невпопад. Джо фанатично рубился в баскетбол.
Внешний мир в это время бурлил.
– Чего чехи-то волнуются?
– Социализм хотят какой-то другой, – сурово отозвался Джо. – Мало им, что мы их от фрицев освободили.
– А, – сказал Иван.
К экзаменам родители разорились на костюм – импортный, польский. Подступали щемящие белые ночи. По вечерам Иван с Машкой нарезали круги вокруг садика, в который выходили низкие окна её квартиры. Окно с треском распахивалось, раздавался сердитый глас:
– Маша, сколько можно! Тебе завтра вставать!
– Сейчас, мамочка! – кричала Машка, и они шли на следующий круг.
Экзамены нахлынули и миновали. Наступила пустота. Оглушительно чирикали воробьи. Деревья пылали зеленью. Сердце толчками гнало звенящую кровь.
Подошёл выпускной вечер. Каждому предстояло идти дальше своим путём. Было грустно.
– Романтики, – презрительно сказал Лёха.
– А что, нормальный ход, – Джо пробарабанил пальцами по фотографии, с которой скалились все четверо. – Мне нравится.
– Я, собственно, не настаиваю, – да Силва был холоден. – Это ведь просто… э-э-э… предложение. Если оно господ не устраивает, могу с голосования снять.
Из полутёмного актового зала доносились аккорды «Поющих гитар». У сортира – пацаны с бутылкой «Трёх семёрок». Химичка открыла было рот сделать замечание, махнула рукой и скрылась. Пролетали раскрасневшиеся девчонки: ожидалась гулянка по набережной, а на Неве – вот это да! – стоит корабль с алыми парусами.
– Ты, да Силва, не торопись, – урезонил Иван. – Сам говорил, что хотел бы глянуть на нас лет через десять после выпускного…
– Через двадцать, – уточнил да Силва.
– Хорошо… Вот через двадцать лет мы, простые советские люди, захотим пообщаться с Лёхой. А он уже генеральный секретарь цека ка-пе-эс-эс. И как нам, скажи на милость, пригласить его на пьянку?..
В башке шумел портвейн.
– …А мы пришлём ему такую карточку заказным письмом, и он, хочешь не хочешь, на пьянку явится. Ибо поклянётся сейчас страшной клятвой, что карточка эта имеет над ним неодолимую силу… ну, давайте!
Сошлись в кружок, обхватив друг друга за плечи, хрипло проорали:
– Один за всех! И все за одного!
И расцепили руки, посмеиваясь.
– Понеслись, чуваки, меня Машка ждёт, – торопил Иван.
Да Силва поступил в Макаровку. Лёха двинул на юридический. Джо – в Корабелку, Иван – в авиаприборостроительный, Машка на истфак. Всё у всех получилось.
А через год Машка стала женой курсанта Василия Сильвенко.
8. Измены
Иван перешёл на второй курс, когда услышал сплетню: Машка встречается с да Силвой.
Поначалу он не поверил нелепому слуху. Конечно, с Машкой они виделись теперь реже, что понятно: лекции, семинары, времени в обрез. Это не школа, где каждый день можно любоваться друг другом.
На летнюю археологическую практику в Херсонес она уезжала торопливо, прощались на бегу. Но так тоже бывает.
Звонила из Крыма, голос нормальный. От страстных бесед уклонилась, что тоже понятно – какая страсть, когда в спину дышит потная очередь на междугороднем?
Спросить: «Любимая, не встречаешься ли ты, случайно, с Васькой?». Глупо. Однако ждать мочи нет.
Позвонил да Силве.
– Надо переговорить.
Встретились, по старой памяти, во дворе.
– Ну? – тяжело уронил пират.
И по колючему блеску глаз, словно затянутых прозрачной плёнкой, Иван мгновенно понял: всё правда.
Он ощутил это, но не успел вписаться в новую реальность. Язык бежал впереди, и Иван позорно, бездарно выдавил:
– Ты же не любишь её так, как я…
Будущий капитан, усмехнувшись, начал разворачиваться, чтобы уйти джентльменом. Иван с криком рванул друга за плечо и впечатал кулак между карих глаз. А нос вечно был у Васьки слабым местом.
Метелили друг друга со всей дури. С Васькиной морды кровь лилась, как из зарезанного поросёнка. У Ивана вылетел зуб. Их разнимали, стоял ор, из окон глазели старухи. Дальнейшее из памяти стёрла гигантская губка.
Разговор с вернувшейся в город Машкой был коротким.
– Звоню в последний раз.
– Маша, что ты делаешь, Маша, – растерянно сказал он.
– Пора взрослеть, Ваня. Спасибо за всё. Жизнь продолжается.
Встретились они через двадцать лет.
Шла осень восемьдесят девятого. Народ зверел, отоваривая талоны на сахар и водку. К этому моменту Иван уже пережил неудачный брак и развёлся. Он бежал к метро – свободный кооператор в шикарной спортивной куртке и настоящих джинсах. И – наткнулся на взгляд глубоких серых глаз, опушённых всё теми же ресницами.
– Стой, стой! – она ухватила его за рукав. В сердце ударила тёплая волна.
– Машка!
Кинулись друг к другу, смущённо отстранились.
– Ты куда?
– За картошкой, – засмеялась, показывая авоську. – На рынке вроде есть. Дорого, и очередь, зато есть.
– Какая, к чертям, картошка… Пошли куда-нибудь, посидим…
В мороженице болтали о всякой чепухе. Он жадно смотрел на неё. Она почти не изменилась – тот же румянец на высоких скулах, тот же слегка задыхающийся голос. Пополнела, конечно. Но ему было плевать. Это была всё та же Машка. Словно все двадцать лет хранилась в кладовке, и вот её вынули и показали ему, и всё вернулось. Его тянуло к ней с прежней, теперь слегка пугающей силой.
Они начали встречаться. Поначалу – стесняясь странного импульса, неумолимо толкавшего к сближению. Оба ощущали неудобство, приводящее в смущение: взрослые люди, а как подростки… на пятом-то десятке?
Машка переживала этот взрыв влечения истинно по-женски. Когда Иван рассказал о своей прежней жизни, о развалившейся семье, порывисто вздохнула:
– Теперь найдёшь себе молодую…
– Эт-то ещё почему?
– Первый брак часто по глупости. Второй – осознан. Во втором браке жена всегда моложе мужа.
– Ты мудрая черепаха Тортилла, – сказал он.
Оба старательно делали вид, что эти встречи – просто дань щенячьей любви-дружбе двадцатилетней давности. Мы же друзья, да? У каждого своя жизнь, мы взрослые люди. Разве взрослым людям запрещено встретиться, вспомнить былое? Нет тут ничего дурного.
Мобильных телефонов ещё не знали, Иван Машке звонить домой не мог – не стоило наводить на неприятные размышления потомка пиратов. Вечерами она выходила прогуляться и звонила из телефона-автомата.
Ивана это удивляло: неужто Васька не видит ничего странного в регулярных вечерних отлучках жены? Однажды прямо спросил об этом. Был вечер, сидели в заросшей аллее парка. Машка не отвечала, он открыл было рот продолжить расспросы и с ужасом увидел, как по её щекам текут слёзы. Потом она говорила, задыхаясь, сморкаясь, безуспешно пытаясь отыскать сухое место на промокшем платке.
Машка была примитивно несчастна с мужем-капитаном. В деталях Иван не разобрался, женские доводы, он знал, надо делить на десять. В сухой остаток выпали отсутствие рейсов, грошовое жалование, нарастающее Васькино отчуждение, а в качестве бонуса – необходимость самой таскать с рынка пресловутую картошку.
– Все так живут, Маш, – осторожно сказал он.
Проходившая мимо молодая мама с коляской косилась с любопытством.
– А я… не хочу… так… – еле выговорила Машка, с отчаянием глядя на коляску. – Я же… не виновата…
– В чём?
Она уткнулась в его плечо. Её плечи тряслись.
…Оба страстно желали ребёнка. Но – не получалось. Сначала это казалось случайностью: бывает, не всё сразу. Затем начались хождения по врачам. Те смотрели сочувственно, однако помочь не могли: неизлечимое бесплодие. Василий почернел. Сын был его мечтой: наследник, будущий капитан, который продолжит славный род моряков Сильвенко. Молчал неделями, смотрел в сторону. Временами становился приторно вежливым – «лучше бы побил», всхлипнула Машка. Приноровился пропадать на работе, а то и вовсе не ночевать дома. На Машкины упрёки отвечал ироническими усмешками. Когда же та нерешительно заговорила об усыновлении детдомовского ребёнка, взорвался – «Мне подделок не нужно!». Глаза налились кровью, губы тряслись, усы топорщились. «Ты меня обманула!».