– То есть Бог.
– Пусть будет Бог.
– А чего же вы его не боитесь, Саша?
– В каком смысле? – не понял я. Я действительно не понял.
Человечек взял со стола пачку сигарет, сунул сигарету себе в рот:
– Бога вы не боитесь, Александр Николаевич, вот в каком смысле. Вы сколько книжечек-то своих продали?
Шепетинский занялся прикуриванием сигареты.
– Все мои, что продал, – меня стал злить этот разговор. Борис затянулся и выдохнул, получилась пауза.
– Саша, не валяйте дурака. Кстати, позвольте вопрос.
– Позволяю, – я почувствовал, что торговаться придётся жестко.
– Саша, прошу прощения. Скажите, а отчего вы так одеваетесь? Ждали, в общем-то, достаточно уважаемого человека в гости, может быть, даже из-за границы. А выглядите, мягко говоря…
На мне была выцветшая майка с растянутым горлом, старые, совершенно не модные джинсы и разные носки. По сравнению с элегантным Шепетинским я выглядел действительно, как минимум, странно. Не совсем для приёма гостей.
– Чтобы быть не похожим на вас, – сказал я зло. Я действительно не кривил душой. К своим тряпкам я относился с подчёркнутой небрежностью, с неким вызовом окружающему миру.
– На кого это, позвольте узнать, на «нас»? – не понял Борис.
О. Мы хотим поговорить про это? Что же. Извольте.
– На тех, кто за Givenchy и Francesco Smalto продали зачем-то всё. Свой талант, свои способности, умение любить и делать прекрасное, – я с интересом посмотрел, как вытягивается лицо Бориса и безжалостно продолжил. – Творить, самое главное. Вот, что вы продали за деньги – способность творить!
– Скажите пожалуйста, – Шепетинский откинулся на спинку стула. – Сколько всего вы обо мне знаете. За неполных, – Борис взглянул на часы, – сорок пять минут.
– Ничего сложного, Шепетинский. Таких, как вы, я определяю даже быстрее. Вы, наверное, забыли, что я какой-никакой, а писатель. Хотите, я даже немножко о вас расскажу?
– Расскажите, – у Бориса, очевидно, было время на такие разговоры.
– Вы… Вы какой-то функционер в конторе, явно вам не принадлежащей. У вас высокий оклад, но ничем, кроме перекладывания бумаг из одной корзины в другую, ничем, кроме сложения и отнимания на калькуляторе, ничем, кроме распоряжений, которые мог бы запросто давать любой сообразительный выпускник школы, вы не заняты. Правильно?
– Ладно, – ответил Борис. – Оставим этот разговор.
Видимо, он хотел услышать что-то другое. Шепетинский посмотрел на часы.
– Вернёмся лучше к основной теме моего визита, Саша, – сказал он. – Стецкий. Мне кажется, десять тысяч долларов – это очень хорошие деньги за вашу книгу.
– Так и берите книгу, Борис, – сказал я. – Вы ж хотите вообще все. Вы же хотите, чтобы я забыл о том, о чем размышлял в течении десяти лет своей жизни. Поэтому и прайс другой. Мне вообще кажется, что я дешевлю
Представитель библиотеки молча смотрел на меня.
Тут у меня мелькнула, как мне показалось, очень дельная мысль. Я заговорщицки посмотрел на Шепетинского.
– Борис, давайте так. Пишем в договоре сто тысяч, на руки вы мне даете семьдесят пять. Двадцать пять ваши. Идет?
На лице Шепетинского появилась грусть.
– Ну хорошо, – понял я его взгляд. – Ваши пятьдесят, и мои пятьдесят, в договоре пишем сто. Ну?
Борис покачал головой.
– Александр Николаевич, вы никак не можете понять, что дело здесь вовсе не в деньгах. Сто или десять тысяч – нам не важно.
– Кому это «вам»? – спросил я.
– Организации, – ответил Шепетинский. – Вы угадали. Я действительно представляю мощную, могущественную и обладающую весьма существенными денежными ресурсами организацию.
– А называется, как, не слышу?
Борис достал из кармана визитку и протянул мне. На визитке было написано «Канадская береговая охрана». На русском и английском языках. И стояла фамилия Шепетинского и инициалы. В должности числилось «куратор». Я ничего не понял.
– А кого вы куратор, Борис Абрамович? – попытался разгадать я букву «А» в инициалах Бориса.
– Анатольевич, Борис Анатольевич, – поправил Борис. Кажется, он ожидал, что теперь поправлюсь я.
– Так куратор вы кого, Борис Анатольевич? – поддался я.
– Ваш. Я ваш куратор, Саша. Теперь уже – до конца ваших дней.
Почему-то мне стало не очень уютно. Во-первых, Борис был старше меня лет на пять. А во-вторых, сама перспектива конца моих дней в компании куратора Бориса мне не была мила.
Шепетинский дал мне переварить сказанное и продолжил:
– Так вот, как я указывал вам раньше, Стецкий. Дело совершенно не в деньгах. Сто тысяч или десять тысяч – нам это практически не важно. Но. Дело в том, что, когда закончатся эти сто тысяч… А они, поверьте, Стецкий, закончатся очень быстро. С деньгами, которые не заработаны, происходит так почти всегда. Так вот, когда эти сто тысяч закончатся, вы снова придёте к нам. И будете пытаться нас шантажировать. Вас тогда придётся или убить, или куда-то спрятать или лишить возможности мыслить. А мы ведь не преступники, Александр Николаевич. Мы чтим уголовный, а временами даже и административный кодекс. Мы живем в ладах с законом, понимаете?
Я понимал.
– Подумайте ещё раз, Саша. Вот десять тысяч, и больше за концепцию о Маяках мы вам не предложим. И никто не предложит. Вы должны это осознавать. Десять тысяч – и всё, – Борис опять сделал паузу. – Берёте?
Блефует. Для кого тогда остальные пачки
– Пятьдесят тысяч, – как можно более спокойно сказал я. Я вспоминал внутренности чемоданчика Шепетинского и снова и снова пересчитывал пачки. Пачек получалось никак не меньше пяти.
– То есть десять тысяч вы не берёте и подписывать ничего не будете?
– Именно так.
Борис пожал плечами, открыл свой чемоданчик, и камера заработала в режиме обратного просмотра – сначала исчезли договора, потом ручка, а затем и такая красивая пачка с купюрами.
– Всего тогда хорошего, Александр Николаевич. Моя визитка у вас есть. Захотите продолжить диалог – звоните. Только учтите, каждую неделю из ваших десяти тысяч будет отниматься по пятьсот долларов.
Какой, однако, козёл. Хороший переговорщик, но козёл. Нет, так просто он не уйдёт. В дверях, он сломается в дверях. Откроет свой саквояж и вывалит все пятьдесят. А не жалких десять. Главное – не дрогнуть первому.
– А вы не боитесь, что после вашего визита я стану продвигать свою книгу везде, где только могу, Борис? – спросил я.
– За что вы будете её продвигать, Олександр? – Борис назвал меня через «о». От этого веяло неуважением.
– Я найду, – ответил я. – Нашел же, за что издать.
– Бросьте, Стецкий. Ваш проект на канале ТВ3 закрыт на два месяца с неизвестной перспективой. Ваши статьи в журналы теперь берут всего по два доллара за тысячу знаков. И это даже не оттого, что вы плохи. В стране сейчас просто нет денег. Даже интервью, за которые вы раньше получали двадцатку, теперь считают по восемь баксов.
Шепетинский наклонился ко мне и сказал:
– Что вы валяете дурака, Саша? Подпишите документы, возьмите десять тысяч и будьте счастливы. Хотя бы ненадолго.
Осведомлённость Шепетинского о моих гонорарах меня очень удивила. Но я решил на это не отвлекаться.
– Я могу раздать те четыреста экземпляров, что у меня есть сейчас! – в запале сказал я.
Борис, взяв чемоданчик за ручку, поднялся.
– Вот видите, Стецкий. Вы уже прямо сейчас начинаете шантажировать меня. Нехорошо. Некрасиво, Александр Николаевич. Конечно, раздавайте ваши четыреста экземпляров, кто же лучше вас раздаст?
Шепетинский прошел мимо меня и вышел в прихожую. Из прихожей он сказал:
– У вас есть ложечка?
– Не понял? – не понял я.
– Ну ложечка, – сказал Шепетинский. – Обуться.
Чёрт, неужели он действительно так и уйдёт. Я тоже вышел в коридор и подал Борису ложечку.
– Одно колено не гнётся, – с улыбкой пояснил он. – Раздавайте свои экземпляры, Саша, десять тысяч – это не деньги, зато порадуете совершенно незнакомых вам людей. Вы же уже всем знакомым по экземпляру подарили?
Шепетинский с улыбкой посмотрел на меня.
А ведь и впрямь уйдёт сейчас. Но я выдержу, нужно держаться до самого последнего момента. В конце концов, у меня есть его визитка, чёрт побери. В конце концов, своё я получу в любом случае. В лифте. Он сдастся в лифте.
Я улыбнулся на прощание Шепетинскому. По-моему, вышло искусственно и криво.
– Маменьке кланяйтесь от меня, – решил пошутить я напоследок.
– Спасибо, но маменька моя в гробу лежит уже лет пять как, – ответил Борис. – Всего хорошего.
Борис повернулся, чтобы уходить, но задержался в дверях.
– Чего же вы всё-таки хотите, Александр Николаевич? – вдруг спросил он. – Неужели и впрямь денег?
Я облегчённо выдохнул про себя. Похоже было на то, что я выиграл.
– Денег, денег, – сказал я. – Если уж продавать с потрохами всё. Без остатка.
Шепетинский смотрел на меня и ничего не говорил. Я на секунду задумался, какое продолжение должно быть у разговора. И тут меня прорвало.
– Вы знаете, Шепетинский, нет, – сказал я. – Хочу я, допустим, писательского признания, славы, интервью и вручения мне премий. И дрожащим голосом произносить слова благодарности на вручении этих премий. Я хочу, чтобы меня носили на руках, пусть хоть немножечко, за то, что вот я – умный и образованный человек, который мог сделать карьеру или уж, во всяком случае, построить какой-никакой бизнес, стою сейчас перед вами в рванье, в кармане у меня денег ровно на следующий месяц интернета, и даже что я буду жрать на следующей неделе, я толком не знаю!
Шепетинский разозлил меня.
– А знаете отчего, Борис? – спросил я. – Потому что всё, всё что у меня было в жизни, я сменял на то, чтобы доказать, чтобы показать человечеству, что Маяки все-таки существуют, понимаете, Борис?! Всё сменял, всё отдал! Жену, сытую размеренную жизнь, возможность не думать о том, чем платить за квартиру на следующей неделе и что купить на обед сегодня – ливерной колбасы или плавленый сырок!
– И? – сказал Шепетинский.
– И тут приходите вы, суёте мне эти десять тысяч долларов и говорите, чтобы я плюнул и забыл. Растёр. Десять лет своей прошлой жизни растёр и купил себе за эту десятку немножко времени будущего! Непонятно, зачем! Мне непонятно, зачем мне это будущее время теперь? Да, вы пришли ко мне в очень подходящий момент, да, я уже не верил, что вообще что-то такое открыл, и что открытие это хоть чего-нибудь да стоит! Но смотрите, как всё интересно, Борис: вы пришли с этим предложением, и я понял – а ведь стоит, видимо, стоит! И тут – бац! – отдай! За небольшие деньги – отдай! Да не отдам, раз стоит, нет! Или отдам – но очень дорого. Я ясно излагаю свои мысли, Борис?
– Ясно. Понятно. Чего же неясного, – Шепетинский суетно осмотрелся, как оглядываются люди, чтобы ничего не забыть, протянул ещё раз мне свою руку на прощание и сказал:
– В общем, надеюсь, что я тоже ясно изложил свои. Мысли. На этой неделе – десять тысяч. На следующей – девять с половиной. Ещё через неделю – девять. И так далее. Всего хорошего.
Человечек открыл дверь и прошёл на площадку перед лифтами. Я его не видел, но слышал, как открылись двери лифта. А потом закрылись.
На этаже стало тихо. Тихо-тихо.
Так, как будто и не было никакого Бориса Шепетинского.
Не существовало в природе никогда.
6.
Здесь, наверное, стоит вернуться к тому, что из себя представляет моя жизнь.
Во-первых, это любопытно, а во-вторых, это имеет непосредственное отношение к концепции Маяков, которую я придумал.
Кроме того, что я уже о себе рассказал, хочется ещё добавить, что я – алкоголик и мистик.
И если то, что я алкоголик, не является ни ценностью, ни каким-то особенным фактом биографии* (у нас полстраны алкоголиков), то на том, что я мистик, можно остановиться поподробнее.
Если для того, чтобы называться мистиком, нужны хоть какие-то основания, то извольте.
Я прочитал десяток книг Бхагван Шри Раджниша Ошо, одну книгу – Мингьюра Ринпоче (после этой книги я стал немного буддистом) и всего Пелевина. Также я скурил несколько стаканов травы в поисках ответов на мои мистические вопросы и занимался йогой под названием «Пять Тибетцев». Йога эта больше напоминала зарядку в стиле «утренняя гимнастика», но имела твёрдую йогическую базу на сорока страницах.
В своем стремлении стать мистиком я также залазил в ванну с холодной водой, просил выключить мне свет и пел «Аум»**.
Ещё я практиковал так называемую динамическую медитацию. Динамическая медитация представляет собой специальную музыку, под которую нужно танцевать не так, чтобы умело. В своём танце можно вытворять всё, что угодно. К чему лежит душа. То есть, вообще всё.
Ещё из моей подготовки мистика можно выделить то, что однажды я решился прыгнуть с парашютом, учился читать по линиям рук, занимался холотропным дыханием, практиковал осознанные сновидения, выучился говорить на «тарабарском языке», а также наладил собственную систему «солнечное число/лунное число».
Было ещё по мелочи: я заворачивался в мокрую простыню на балконе, ходил целый божий день с завязанными чёрной тряпкой глазами, несколько ночей подряд не спал.
Также я овладел умением пребывать совсем-пресовсем без мыслей. В этом искусстве я достиг отметки в семь секунд. По-моему, это почти то же самое, что не дышать, только сложнее. Кстати, одновременно не дышать и существовать без мыслей, отчего-то получалось лучше всего.
Итак, когда вы теперь знаете обо мне почти всё, вернёмся к Шепетинскому, Маякам и моим действительно незавидным в последнее время заработкам.
Дела шли неважно.
Нет.
Дела шли вообще хреново. Последние полгода я перебивался случайными заработками вроде написания статей для интернет-ресурсов, писал случайные сценарии и даже несколько раз поучаствовал в массовке (десять долларов за явление). И хотя после написания статей я стал называть себя «колумнистом», после сценария для промо-ролика в «World of the Tanks» у меня появилась новая строчка в резюме, а после того, как я обманул одного доброго старичка, я стал считать, что у меня есть опыт написания полнометражного детского фильма, деньги заканчивались.
В перспективе маячила голодная смерть.
Я, естественно, очень рассчитывал на свои сто килограмм, но всё равно, засыпая, порой вспоминал пелевинский рассказ про доктора, который сам себя съел на острове. Не помню, как он называется, но в нём сначала доктор отъел себе ногу, потом – вторую ногу, потом перешёл к ушам, и так далее. Хороший рассказ. Воодушевляющий.
В общем, над предложением Шепетинского следовало ещё хорошенько подумать.
7.
На следующий день мы встречались с мамой на кладбище – пришло время убрать могилу и покрасить ограду.
Во время этого увлекательного занятия раздался телефонный звонок.
Это был Димитров. Человек, который издавал в своё время мою книгу.
– Алло, – сказал я.
– Привет, – сказал Димитров.
Недавно я звонил Димитрову по своим делам.
– Да, привет. Слуш, я чего звонил, – сказал я. – Я тут снимаю мультипликацию по книге, что ты издавал, помнишь?
– Помню, – ответил Димитров.
Я стал долго и нудно объяснять Димитрову, чего я от него хочу. Даже по его молчанию я слышал, что ему это совершенно неинтересно. Как человек воспитанный, он просто ждал, пока я закончу.
– Ну, ясно, – очень определённо ответил он на мои соображения. – Слушай, Саша. А как у тебя сейчас с работой?
Моя ушная раковина стала такой большой, что я взял покрепче телефон, в опасении, как бы он туда не упал.
– Ну так, – я решил немного поиграть в человека при деле и деньгах. – А что, есть, что предложить?
– Да, есть. Я тут книжный магазин открываю в Троицком предместье. В этот книжный мне нужен директор.
Это было внезапно.
От этой внезапности я растерялся. Потом взял себя в руки и договорился встретиться с Димитровым по этому вопросу на следующий день.
Потом я положил трубку.
– Кто это? – спросила мама.