Сергей учился на факультете журналистики, на пятом курсе.
«Скорее бы старый хрыч отвалил от окна».
Дождь сгустил сумерки и замочил голову и куртку Сергея на плечах.
«Пора!» – решил Сергей и пошёл назад. Не найдя звонка, Сергей постучал в дверь, но боясь, что стук не будет услышан, прошёл на другую сторону дома и постучал в светящееся окно.
– Кто? – услышал он голос девушки и уловил в нём тревогу.
– Татьяна Ивановна, откройте, это я, ваш двоюродный брат – Шляков Сергей!
В следующее мгновение Сергей понял, что перестарался, уж не стал бы двоюродный брат называть сестру Татьяной Ивановной, называть свою фамилию, и тем более называть себя двоюродным братом. В лучшем случае, он просто назвался бы братом.
– Татьяна Ивановна здесь не живёт, – отвечала девушка, чуть приоткрыв занавеску.
– Что? Не слышу! – соврал Сергей.
Девушка махнула рукой, веля идти к двери. Войдя в азарт игры, Сергей стоял под дверью, с волнением прислушиваясь к звукам в сенях. Наконец дверь распахнулась, и он увидел ту самую девушку, которую видел в окно, сидя у дяди, только теперь она была одета в лёгкий ситцевый халатик на голую грудь, ноги её были босы.
В сумерках под шелест дождя в проёме открытой двери она показалась ему сказочно желанной.
– Вы двоюродный брат Татьяны Ивановны? – спросила она, и, не дожидаясь ответа, пригласила, – Заходите! Да Вы весь мокрый!
– Таня-то где? – спросил Сергей, входя следом за девушкой, и без остановки задал второй вопрос:
– А Вы кто? Что-то я Вас не знаю.
– Я квартирантка Татьяны Ивановны.
– Квартирантка? – изобразил удивление Сергей, ставя сумку в угол. – Да разве она сдаёт? А мне ничего не писала.
При этом Сергей поспешно снимал куртку.
– А где она?
– Татьяна Ивановна здесь не живёт.
– Знаю, живёт она в Зарайске, – перебил Сергей, – но сейчас-то она где?
– Не знаю. Наверное, в Зарайске.
– Как? А разве её нет в Иванове?
– Не знаю, но тут она не живёт.
– Вообще не живёт? – изобразил Сергей досаду и удивление. Он уже сидел на табурете, широко расставив ноги.
– Вот те здрасьте! Вот так навестил сестричку! Она ж писала, что лето будет здесь, приглашала…
На лице Сергея читалась озабоченность.
– Не знаю…
– А я приехал из Фурманова по делам. Завтра у меня консилиум. Думал, у неё переночую, – рассеянно рассуждал Сергей.
Он вскочил с табурета и начал извиняться:
– Вы уж извините, пожалуйста, я, выходит, так бесцеремонно вторгся в Ваше жильё. Простите. Это я по старой привычке. Думал, Танька тут, а её нет. Давно?
– Что давно?
– Давно она уехала-то?
– Не знаю, может, она где и в Иванове. Мы-то видели её в конце августа. С двадцать шестого она сдала нам.
Сергей присвистнул.
– Отстал я от жизни, отстал. А Вас как зовут?
– Зина, – просто ответила девушка.
– А я – Сергей, Шляков Сергей Николаевич. Зиночка, Вы уж извините за такое вот вечернее вторжение. Я, наверное, перепугал Вас.
– Да нет, не беспокойтесь, всё в порядке.
– Ну, я пойду.
Он встал, подошёл к куртке, снял её с вешалки и тяжело вздохнул:
– О—го—го. Дождь вдруг зарядил.
Он ждал, что Зина его остановит, но она молчала.
– Господи, – думал он, – неужели она так безжалостна.
– А где тут у вас поблизости гостиница? – забросил он последнюю наживку.
– Недалеко, напротив вокзала.
– Неужели не оставит, – успел подумать Сергей, но в следующее мгновение услышал:
– Но куда Вы пойдёте на ночь глядя, оставайтесь. Может, там и мест-то нет.
Шёл десятый час, день ещё не кончился, но дождь сгустил сумерки, и из освещённого окна улица выглядела ночной, да ещё в стекло барабанил дождь. Зине стало жалко родственника хозяйки. Приехал к сестре, и вот те на… оставаться одной в этот дождливый вечер ей тоже не хотелось, и она была рада неожиданному визитёру, тем более, что Сергей понравился ей.
– А я Вам не помешаю? – с осторожностью в голосе спросил Сергей.
– Нет, что Вы! – искренне ответила Зина. – Сейчас я чай поставлю.
Вечер прошёл приятно. Зина с Сергеем беззаботно болтали, вспоминали курьёзы из своей студенческой жизни, пили чай и чувствовали, что нравятся друг другу. Сергея волновали округлые очертания её груди под халатиком, и особенно бугорки сосков, загорелая шейка, руки красивых очертаний с маленькими ладошками, бледные веснушки на щеках, маленький красивый ротик, аккуратные ушки. Ему всё нравилось в ней.
Незаметно он подвёл разговор к танцам. Признался, что любит танцевать, но вот уж год, как не танцевал, всё некогда. Зина любезно предложила потанцевать, включила магнитофон. Музыка была быстрой.
– Боюсь, что я уже разучился танцевать, – заскромничал Сергей. – Давайте лучше для начала станцуем медленный танец.
К быстрым танцам они так и не перешли. Медленный их танец перешёл в ласки. Сквозь тонкий халатик Сергей ощущал тело Зины. Мягко, но настойчиво прижимая её к себе, он уже не только руками, но и грудью, и ногами стал ощущать это волнующее прикосновение. Зина тоже испытывала сладостное волнение от близости Сергея, от силы его рук, ног, от напряжённости его члена. В сладком головокружении она ощутила лёгкий поцелуй на шее, ещё, ниже, ниже, уже на груди.
Такой приятной ночи в жизни Зины ещё не было. С Сергеем всё было иначе, чем с другими, Зина даже не представляла, что так может быть.
Иногда летом в дождливую погоду на лице Зинаиды Петровны блуждает еле заметная тень загадочной улыбки, взгляд устремляется в непространственную даль, и она кажется странной, в остальном же это нормальная женщина.
Драка
С Олегом Люся познакомилась в парке. Кроль бегал между деревьями, что-то вынюхивая, она медленно шла по узкой аллейке и думала о своём. Кроль отставал. Люся обернулась и почти ткнулась в грудь невысокого коренастого парня.
– Извините, – сказали они почти хором друг другу и улыбнулись. Парень приостановился.
– Я не ушиб тебя?
В действительности столкновения не было, и ушибить её он не мог.
– Нет.
Люсе понравилось внимание парня, она обрадовалось возможности поболтать с кем-либо в этот утренний час и, ободренная его обращением на ты, она стала выдумывать, о чём бы заговорить с парнем. Заговорил он:
– Ты что, гуляешь?
– Нет, выгуливаю собаку.
– А… А я выгуливаю себя.
– Ты тут живёшь? – Люся мотнула головой в сторону дома рядом с парком.
– Да, в первом подъезде.
– А ты?
– А я в четвёртом.
– Значит, мы соседи! – наиграно обрадовался парень. И до сих пор не знакомы?!
Он принял позу, по-гусарски наклонил голову и представился:
– Олег.
– Люсьен, – подыгрывая ему лёгким реверансом, представилась Люся.
В тот же вечер Олег, зажав Люсю в крепкие тиски своих рук, целовал её в подъезде у окна. У Люси приятно кружилась голова, влажнело в трусиках.
На следующий вечер она снова чувствовала силу рук Олега на талии, на бёдрах, на груди. Снова из-под ног куда-то уходил пол, и снова она чувствовала влагу.
– Пойдём ко мне, – предложил он.
– А родители?
– Они на даче.
– Пошли.
Люся смутно помнила, как оказалась в постели, всё было в каком-то сладком полубреду: поцелуи, музыка, нечто вроде танца. Потом он раздевал её, осыпая нежными поцелуями. Она совсем не помнила деталей, но всё её тело помнило наслаждение.
Олег прошлёпал куда-то босыми ногами, наверное, в ванную. Она не любила сразу вставать, лежала с закрытыми глазами всё ещё в сладкой истоме. Услышала шаги, он уже возвращался. Показалось, быстро. Открыла глаза. Он смотрел на неё сладострастно, загадочно улыбался, бросил на ходу воздушный поцелуй, но в следующее мгновение уже стал осыпать настоящими. И всё повторилось.
Провожая Люсю, Олег, как ей показалось, почему-то хмурился.
– Ты чего? – спросила она.
– Ничего.
– Ты какой-то не такой.
– Да нет, нет, всё нормально, – натянуто улыбнулся он и накрыл её уста поцелуем. Снова долго целовались.
– Ты самая лучшая, – сказал он ей. – Давай всегда будем вместе, ты и я.
– А детей у нас не будет? – пошутила она.
– Будет, – обрадовался он такому продолжению разговора. – Сын и дочь.
Люся мечтательно улыбалась.
Впервые за двадцать шесть лет они подрались.
– Мы же всегда делились, – оправдывался после драки Андрей. – Наташку приводил я, Маринку – тоже. Я же не знал, что ты любишь её, ты же никогда мне не говорил.
Олег рассматривал в зеркало синяк под глазом и молчал. Андрей, точная копия Олега, подошёл к брату сзади и извиняющимся тоном попросил:
– Олежек, ну ты прости, я же не знал. Клянусь, я больше никогда.
Душа
На сегодня их у него было трое. Нет, конечно же, их было больше, но тех, с кем он поддерживал регулярные отношения, было три.
Клава – рыжая, белокожая, высокая, всегда пахнущая дорогими духами, всегда готовая к встрече, невзирая на свою страшную занятость. Клава училась в аспирантуре, ходила на курсы французского, занималась аэробикой и имела много друзей.
Марина – невысокая грациозная брюнетка с фигурой гимнастки, с быстрыми энергичными жестами, преподаватель музыки в каком-то престижном колледже.
И она. Нина. Тоже невысокая и тоже брюнетка, и тоже грациозная, но её грациозность была не только в фигуре и не столько в фигуре, сколько в движениях, в жестах. Она умела чуть-чуть наклонить головку вбок, выражая радость при встрече, чуть-чуть сдвинуть брови, выражая негодование, еле заметно повести плечиком, выражая недоумение, еле дрогнуть губами, выражая прощальный поцелуй. Но во всех этих еле-еле, чуть-чуть крылось гораздо больше, чем в выразительных жестах других. Так, по крайней мере, ему казалось. Так он понимал.
Вот и сейчас её рука еле-еле вздрогнула, да, вроде даже и не вздрогнула, он явно почувствовал волну, пробежавшую по его ладони, отчего он ощутил приятное волнение.
– Где пропадала? – спросил он.
– Всё время на месте.
– Я звонил раза три, тебя не было.
– Да?
Говорить в шуме он не любил, она также молчала, наверное, тоже не любила. Четыре станции ехали молча. Он тайком рассматривал её. На Нине было длинное летнее платье с широким вырезом, трогательно обнажающим ключицы.
Вагон качнулся, и он, нарочно не сдерживая двинутого толчком тела, коснулся своей грудью её. Нос его почти ткнулся в её волосы. Пахнуло свежестью.
Сегодня всё было также как всегда мило. Говорили они мало, больше занимались любовью.
Упав на подушки, он с интересом наблюдал за Ниной. На её лице всё ещё было выражение наслаждения сексом, которое он так любил. Он видел, что её тело подвергается каким-то внутренним конвульсиям. Знал, что мешать ей не надо. Сейчас нельзя её трогать, что-то ей говорить. Сама Нина как-то шутила на эту тему,
– Душа возвращается в тело.
– А что, она отрывается? – спросил он тогда.
– А у тебя что, нет? – ответила она вопросом.
В его ушах стоял её стон, перерастающий в вопль, смешанный с рыданиями. Какая сладкая музыка! Пока она не открыла глаза, он незаметно нажал на выключатель.
После ухода Нины он включил запись. Вот усиливается её дыхание, нет, это он стал дышать усиленней, а она, вот, вот, еле слышно простонала, ещё, ещё. Вот уже явственный стон, стон, смешанный с каким-то неголосовым воплем. Сладострастно зарыдала. Громче, громче. Ещё. Умолкает. Он слушал запись и почти физически ощущал всё то, что испытывал утром. Член его напрягся и вздыбился как молодой конь, рвущийся в галоп.
– Ух, – зажался он.
Потом он прослушивал эту запись ещё и ещё. Эти звуки услаждали его слух не меньше музыки Вивальди, которую он так любил. И вдруг на ум ему пришла мысль сочетать звуки истомы со звуками музыки, а мысль побежала дальше, и он вспомнил о своём приятеле с телевидения. Он вдруг решил, что создать клип с этими звуками было бы ещё лучше.
На вопрос о том, как со временем, приятель отвечал, что как всегда испытывает временной кризис и не успевает объять необъятное, но, узнав, о чём идёт речь, попросил разрешения заехать к нему сегодня же вечером.
Он с удовольствием наблюдал за приятелем. Тот не просто слушал, тот переживал. Его глаза как-то странно заблестели. Он сделал несколько ёрзающих движений, потом прикусил губу, закрыл глаза, и его руки, доселе покоящиеся на мягких подлокотниках кресла, напряглись, и пальцы жёстко упёрлись в обшивку, сделав в ней вмятины.
По окончании записи оба немного помолчали.
– Кто она тебе? – вдруг спросил приятель. Он не был готов к такому вопросу, неопределённо пожал плечами, ответил:
– Подруга.
– Нужно, чтоб она пришла в студию. Сделаем нормальную запись.
– Как? – не понял он. – Не будет же она прямо в студии…
– И не надо. Попросим так изобразить.
Как всегда после ужина, искусно приготовленного ею, Нина увлекла его с собою в ванную. Ласки усиливались струями воды. Потом как ребёнка, запеленутую в большую махровую простынь, он перенёс её в постель, осторожно раскутал и уложил под одеяло. Ласкать начал осторожно, Нина не любила сразу бурных ласк. Как всегда, она пыталась отвечать ему лаской, но была не в силах. На её лицо медленно, но верно наползала печать отречённости и, как ему казалось, неземного блаженства. Больше он такой гримасы не видел ни на ком. Он не хотел, чтоб она его ласкала. Для него её отречённость, её еле уловимые стоны были дороже всех ласк, даже оральных, которые он так любил. С Ниной было всё иначе, чем с другими. С ней он ласкался зрелищем и звуком.
Он долго обдумывал, как же ему заговорить с ней об этом, боясь обидеть её, подбирал нужные слова. Но Нина не обиделась и даже с интересом отнеслась к его предложению.
– А ты думаешь, это интересно?
– Да, ты даже не представляешь, как это интересно!
– А что, я очень кричу?
– Ты не кричишь, ты издаёшь прекрасную музыку.
Он даже хотел дать ей послушать запись, но передумал.
– Я боюсь, у меня не получится без этого.
– Не получится?
Он тоже этого боялся, но, вспомнив уверения приятеля, что получится, предложил сейчас попробовать сделать такую запись.
Нина старалась. Она представила себя и его, стала постанывать, вскрикнула, зарыдала и захлебнулась в рыданиях. Он заметил, как она побледнела.
– Что с тобой? – испуганно спросил он.
– Не знаю, кажется, я сорвала голос. Что-то спёрло в горле. Я чуть не отдала душу.
Он слышал раньше от неё об отлетающей во время полового акта душе и попытался пошутить:
– Ну, душа не поняла, что это просто запись…
– Я не шучу, – прервала его Нина.
И всё же запись удалась. Всё было почти натурально, но он уловил всё же фальшь – её неземные стоны стали земными, рыдания – голосовыми. Конечно, это было много лучше всего того, что он где-либо слышал, но не так как всегда.
– Ты сможешь завтра поехать на студию?
– Нет, больше я так не смогу.
Через неделю она поддалась уговорам. Уговаривали оба, и он, и приятель. Обещали, что это будет классный клип, что она получит гонорар, убеждали, что это просто необходимо людям.
Она опять старалась. Запись, по словам его приятеля, удалась. Через месяц, пообещал приятель, выйдет клип, озвученный музыкой и её стоном.
Вечер провели в ресторане, где она много танцевала. Он любовался ею, вроде не красавица, но чертовски хороша: грациозна, прекрасно движется, чем-то всех привлекает.
Вернулись поздно. Вода сняла усталость, а ощущение близости Нины прогнало сонливость. Вот она уже постанывает, скривила губы, чуть-чуть выгнулась. Его дыхание участилось, он чувствует приближение сладостного извержения, но чего-то не хватает. Нет её рыданий! Не в силах более тянуть, он изверг струю, она же чуть слышно простонала, и всё. Он испуганно открыл глаза. Губы её кривились, на лице была знакомая гримаса, но уже в форме увядания. А может, гримаса и не расцветала сегодня?
– Ты кончила? – как-то испуганно спросил он.
– Не знаю, – не открывая глаз, ответила Нина.
– Всё в порядке?
– Да, да, – спешно отозвалась она и попыталась улыбнуться.
Обычно он засыпал сразу, как только расслаблялся, но сегодня то ли не удалось расслабиться, то ли мешали мысли, но он долго не засыпал. Думал: «Я что-то сделал не так, может, поторопился».