– Тебе это с рук не сойдет! Вряд ли доктор Траумерих оставит без внимания такое безобразие, когда вся работа отдела может быть подорвана из-за действий одной… возомнившей о себе невесть что курицы!
Угрозы. Типичное поведение людей, которые ничего не могут сделать. Хельга и сама могла бы пожаловаться на Кинси, но только какие у нее есть доказательства? Едва ли Лесси подмешивала наркотик под объективами камер. Не настолько же она глупа. Теперь Кинси оказалась в аналогичном положении.
– Скажешь ты докторам, и что? Они сразу же меня выгонят, разумеется, – усмехнулась Мантисс. – И сенбернаров спустят вдогонку.
– У меня будут записи с камер, на которых ты подходила к моему компьютеру.
– Да, подходила. Мне нужно было кое-что узнать по работе отдела. Я проявила самостоятельность, даже некоторую вольность, но за такое не увольняют. Это ничто в сравнении с тем, что сотрудница Лесси Кинси проворонила уйму файлов. А потом, когда доктор Траумерих потребовал ее отчитаться, еще и безответственно спихнула вину на добропорядочную коллегу. Кому в итоге сделают выговор?
Лесси упрямо бубнила, что опытные программисты смогут выяснить дату пропажи файлов, а сопоставить ее со временем использования компьютера Хельгой не составит труда, что она не прощает вмешательства в ее дела и прочее. Но она говорила все это с одной целью – утешить себя. Лишь мысли о воздаянии и оставались у Кинси, но до реальных действий она не дойдет. Разве что задумает очередную подлость.
А вот Хельга проявила милосердие. Она не пыталась довести коллегу до увольнения, лишь создала ряд помех. Ну поработает Лесси сверхурочно, восстановит файлы… Неприятно, но не критично.
– Одного не понимаю, – у Мантисс на языке давно вертелся этот вопрос, – зачем тебе подставлять меня? Мы с тобой не ссорились, я не отбивала у тебя парня в прошлом. А в том, что ты решила меня подставить, а не разыграть, я не сомневаюсь. Накати на меня действие наркотика не в комнате, в которую никто не заходит, а в коридоре, я бы не отделалась так легко. Сотрудники заметили бы мое состояние и решили, что я пьяна. А анализ крови подтвердил бы присутствие наркотика в организме, и все бы решили, что я приняла его по собственному желанию. Во всяком случае, доказать обратное было бы сложно. – Хельга поставила подбородок на тыльную сторону руки, рассчитывая добиться ответа. – Я не конкурирую с тобой за место, не подминаю тебя под себя. У нас разные поручения, и мы неплохо общались. Так за что ты невзлюбила меня? Я ведь всегда была приветлива с тобой.
Лесси фыркнула и смерила Хельгу презрительным взглядом. Она медленно остывала и наверняка успокаивала себя фантазиями о мести. Кинси не могла всего лишь вредничать, ведь люди без причины не подмешивают коллегам наркотик в кофе.
– Выходит, ты просто мелочная дама, у которой серьезные комплексы, – заключила Мантисс и кивнула сама себе.
На самом деле она так не думала, но нужно было как-то подтолкнуть холодную леди к разговору.
– Нет. Я как бы не люблю работать с людьми, которые меня бесят. И если можно расчистить территорию, то почему бы не, м-м, создать себе комфортную обстановку?
– Я ведь само очарование. Чем я могу бесить тебя?
– Пфф, очарование… Ты одна из тех правильных заучек, у которых все получается щелчком пальцев. – Кинси для наглядности продемонстрировала соответствующий жест. – Такая якобы послушная и милая, так что все вокруг начинают попадать под твои чары и относятся к тебе с предельной благосклонностью. Траумерих в тебе души не чает… или он старый ловелас, я еще не разобралась. Даже этот противный Амберс не осмеливается тебе слово поперек вставить.
– С чего ты взяла?
– Наблюдала. Я как ни скажу что-нибудь – он мне десять наставлений в ответ. А ты как ляпнешь какую-нибудь хитрую чушь – и он тут же замолкает, как послушная собачка. Ты будто всегда знаешь, как расположить к себе людей, чтобы они на цыпочках перед тобой ходили и все для тебя делали как бы. Вот как с системным администратором. Но я таких скользких дамочек знаю, – скривилась Лесси, – навидалась в жизни. И меня тошнит от такого типа людей. И тошнит от тебя.
«Все-таки зависть», – подумала Хельга. Вряд ли при всем продемонстрированном презрении Кинси не мечтала обладать тем же умением ладить с людьми, которое приписала Мантисс. Разъедало Лесси этой желчью нехило, раз она прибегла к методу с наркотиками. Наверное, и на прошлой работе от нее натерпелись такие же неугодные. Что она там рассказывала об уволенных любителях сексистских шуток?
Хельга собрала все свое красноречие, чтобы с достоинством объяснить Кинси простую истину: она никуда не уйдет с этого места, пока нужна (и пока не увидится с МС, но этого напыжившейся Лесси знать необязательно) и приносит пользу другу ее отца. Да не вышло излить заготовленное, так как в кабинет зашел Уильям. Он выглядел угрюмым, и его настроение контрастировало с пшеничной полосатой рубашкой, притягивавшей солнце и позитивные мысли.
– Доброе утро. Лесси, не могла бы ты выйти ненадолго, пожалуйста. Мне нужно поговорить с Хельгой наедине.
– А в другом месте говорить нельзя? Как можно так работать? – Кинси надула губы, но подчинилась.
Доктор Траумерих с недоумением поглядел в спину выходящей сотруднице и обратился к Мантисс с немым вопросом. Та пожала плечами:
– Она не в настроении. И вы тоже. Что случилось?
– Ты, как всегда, наблюдательна, Хельга. У нас… хм, возникла непредвиденная ситуация.
Уильям помялся с ноги на ногу, а затем присел. Если уж этот человек впал в мрачное расположение духа, то дело скверное. Мантисс постаралась не делать поспешных выводов, но ее пробрал холодок.
– Видишь ли… О тебе стало известно МС.
– Кто ему сказал?
– Никто. Он сам узнал, по его же признанию. Выхватил из сознания какого-то прибиравшегося в соседнем кабинете человека. И судя по тому, что этот человек едва ли называл про себя твое имя, МС узнал тебя по внешности. Он понял, что ты именно та восьмилетняя девочка, которая приходила к нему много лет назад. Теперь ему известно, что ты Хельга Мантисс и что ты работаешь здесь.
Бам! Выстрел в голову. У Хельги едва руки не затряслись, и она спрятала их под стол.
– Ну, узнал он обо мне… Разве это что-то меняет? – небрежно бросила она, хотя внутри все плясало. – Отомстить мне за поступки Эдгара Мантисса МС не сможет. Я с ним не контактирую. Позлится и успокоится…
– Ты не поняла. – Уильям смотрел мимо Хельги, словно боялся взглядом выдать лишние подробности. – МС не проявил враждебности по отношению к тебе. Даже хуже: он поставил условие, что не будет сотрудничать с нами в проведении экспериментов, если тебя не окажется рядом. Он хочет, чтобы Траумерих и Мантисс снова работали вместе.
Глава 4
Хельга надеялась, что Эдгар так никогда и не догадался, до какой степени она стала зависима от призрака МС. Отец, несомненно, понимал, какая травма была нанесена ребенку. Девочка едва ли когда-нибудь забудет странного незнакомца за стеклянной стеной. Как люди до конца не избавляются от воспоминаний о катастрофе или столкновении с преступником, так и Хельга, пропустив опыт общения с МС через себя, пожинала плоды в течение всей жизни. Во всяком случае, той, за которой еще живой профессор мог наблюдать. Девушка старалась поддерживать уверенность отца в том, что опыт был исключительно негативный и что она предпочитает поменьше думать о нем. И в целом… таким он и являлся по сути своей. Маленькая Хельга с дрожью вспоминала таинственного знакомого и замыкалась в себе, когда Эдгар просил рассказать о впечатлениях от последней встречи с МС. Она не желала возвращаться в те минуты, когда безобразное существо очутилось фактически у нее в голове, и пресекала любые попытки профессора задокументировать услышанное и прочувствованное ею.
Однако чем старше Хельга становилась, тем проще было возвращаться в прошлое. И тем любопытнее становились картинки, подкрепленные фантазиями и открытиями, которые детский разум не способен сделать. Хельга все еще воспринимала пережитое как неприятный инцидент, но… Вот же странность: не думать о нем казалось невозможным. Мысли об МС выстраивались в твердый стержень, вокруг которого Хельга сплачивала свои убеждения. Как будто невидимый умник затаился в тени и насмехался над неудачами девчушки. И та училась размышлять: а что бы сам МС предпринял в той или иной ситуации?
Вот одноклассница обещала выдрать Хельге все волосы, если та еще раз посмотрит в ее сторону. Впору обидеться или испугаться, да так ли повел бы себя МС? Он бы не устрашился угрозы, потому как наверняка знал, откуда на самом деле исходит эта злоба. И юная Мантисс задумывалась о предпосылках поведения враждебной школьницы.
Вот преподаватель, сцепив руки за спиной, объявляет о городском конкурсе и предлагает классу принять участие. Добровольное, по желанию. Но взгляд его выражает совсем другое, и МС обратил бы на это внимание. В действительности учитель сам выберет претендентов, если добровольцы не объявятся, и по его стремительно оценивающему взору можно даже предположить, чьи имена он назовет в ближайшие несколько минут.
И это только начало. Чем дальше, тем умнее становился невидимый МС… и тем отчаяннее Хельга билась над загадками поведения людей. Нельзя же отставать от этого хитреца! Образ опасного обитателя комнаты за стеклянной стеной превратился в нелюбимый учебник с задачами. Садиться за них ох как неприятно! Каждый раз юная Мантисс натыкалась на более сложное условие и ощущала себя жалкой, обессиленной девчонкой, пасующей перед трудностями. Но чем дальше она продвигалась, тем увереннее становилась. Призрак МС всегда стоял где-то на ступень или две выше, и Хельга стремилась подтянуться на ту же высоту.
Таким образом, все эти годы он словно находился рядом. Распалял фантазию, будил по ночам, дразнил из темноты, подсказывая, что сделал бы в безвыходной на первый взгляд ситуации, вынуждал Хельгу еще больше ненавидеть и вместе с тем уважать его. Если бы Мантисс спросили, почему она заинтересовалась психологией, ответ «Беру пример с отца» был бы лишь частичной правдой. В этом была вина и МС, чей непостижимый образ мыслей Хельга тщетно силилась познать.
Вот только ей хватало представлений об этом чудаке. До письма Уильяма Траумериха она никогда по-настоящему не планировала возвращаться в ту полутемную комнату, где Эдгар оставлял ее для общения с МС. Не ставила таких целей и ничего не делала, чтобы приблизиться к нетипичному институту и хранящимся внутри тайнам. Хельга фантазировала, что бы она сказала или спросила у монстра из детства, но сама не верила в то, что подобная то ли удача, то ли беда поджидает где-то в будущем.
Когда доктор Траумерих позвал Мантисс, а также помог ей влиться в работу института, в душе Хельги начали прорастать противоречия. Она была зависима от образа МС, но не от него самого. И оказавшись так близко к нему, отделяемая несколькими дверьми от оригинала, чьи мириады призрачных воплощений светили ей путеводными звездами, Мантисс и сама не знала, чего желает. Она не рвалась вновь переживать ужас коммуникативного акта с МС и одновременно не могла отрицать: если появится возможность встретиться с ним, упускать такой шанс было бы… попросту глупо. Не говоря уже о том, что у нее назрел весьма личный вопрос к старому знакомому. К чему бы это ни привело, Хельга не сумеет сказать «нет». Никогда.
Тот месяц, что Мантисс проработала в должности штатного психолога минус второго этажа, она пребывала в состоянии ребенка, которому запрещают заходить в страшную темную комнату с секретами взрослых. Ребенку и самому не особо-то хотелось туда, но чем больше ему запрещают, тем соблазнительнее мысль о крохотной вероятности подглядеть в щелку: что же там вытворяют эти взрослые и почему неприступность комнаты так важна для них?
А теперь случилось кое-что страшнее, отчего чаша весов еще сильнее склонилась в сторону контакта с МС. Просьба постоянного жильца минус второго опьянила Хельгу, и она всерьез задумалась: может, следует дать себе волю и ступить за порог запрета?
К сожалению, Уильяма ультиматум МС привел к еще более бескомпромиссной позиции. Он наотрез отказался вводить Мантисс в работу с объектом. Даже Амберс, казалось, в большей степени склонялся к обдумыванию различных вариантов, в то время как самый мягкосердечный сотрудник отдела категорично мотал головой и спокойным, но вместе с тем стальным голосом объявлял, что вопрос не подлежит обсуждению. Хельга не верила в однозначность мнения доктора Траумериха и искала брешь в его аргументах. Ведь он зачем-то сообщил ей о желании МС. Если Уильям с самого начала не собирался идти на уступки, зачем было делиться с ней информацией?
Выждать – вот правильное решение. И Мантисс постаралась унять зуд нетерпения и впала в спячку до момента объявления победителя. Она не была уверена, но полагала, что МС вполне может выиграть этот раунд упрямства. Он ведь совсем неуправляемый после ухода Эдгара, так где Уильяму совладать с ним? Единственное, что поможет доктору – волшебный метод профессора, который мог оказаться сочным плодом надежд и воображения. Но Хельга все равно не откроет и не изобретет его в ближайшие дни, какими бы жалостливыми глазами доктор Траумерих ни смотрел на нее.
Лесси будто набрала в рот воды и демонстративно игнорировала Хельгу, так что и поговорить с ней было нельзя. Мантисс искренне удивлялась такому поведению: разве не эта завистливая дамочка начала первой? И все же дочь профессора давно простила ее, показав на примере, каково это – быть предметом злых шуток, а Лесси продолжала дуться. Изумительная тактика: пенять на вину другого и делать вид, что всего произошедшего до этого «преступления» не случалось. Бесполезно намекать, что человек сам довел до этого, ведь для него точки «еще раньше моей обиды» больше не существует, а значит, собственные прегрешения не считаются.
Хельга заметила, как мало она контактировала с работниками верхних этажей, а также не позволяла некоторым сотрудникам минус второго втягивать себя в беседы. Исключение составляли встречи с Мантисс как с психологом. В каком-то смысле коллеги тоже были для нее лишь набором любопытных черт и загадок. Это стало неожиданностью для Хельги, веровавшей в собственную открытость. А на деле она подсознательно искала общества тех людей, которые были сильны и чем-то интересны. Даже подставившая ее Лесси, со всеми пороками, оказывалась цельной фигурой с любопытными чертами характера. Свой маленький круг знакомых Мантисс уже почти создала, оставался последний пункт.
Разрешат ей войти в комнату со стеклянной стеной?
– Зачем ему просить о таком? – подперев подбородок ладонями, произнесла Хельга. – Неужели из-за скуки?
Она нарочно подгадала, когда в офисе останутся оба доктора, чтобы услышать разнообразные мнения.
– Очевидно, – пробубнил Амберс, не глядя на говорившую. – А зачем Двенадцатый просит принести ему «Бремя страстей человеческих» Моэма? Или рассказать о самом большом кошмаре в жизни (шутник, лучше бы в зеркало посмотрел)? Все одно – скука.
Кондиционер шалил, и в помещении становилось душно. Этот кабинет, как и большинство на минус втором этаже, казался тесноватым. Впечатление усиливали громоздкие шкафы и три рабочих стола. Прибавить к картине дешевые энергосберегающие лампы, плиточный пол и отсутствие окон, и получится типичный кабинет отдела.